Взрывы в московском метро: месть за государственный терроризм?

Директор Хованского кладбища Москвы Юрий Панасенко сначала отказался называть места расположения могил, где похоронены жертвы террористических атак в московском метрополитене. Он сослался на нарушение принципа приватности и на мотивы безопасности, и кивнул головой на находящиеся перед зданием администрации кладбища лавочки, занятые милиционерами-курсантами. Да и на подходе к кладбищу люди в милицейской форме попадались на каждом шагу.

Увидев журналистское удостоверение, он попросил начальника охраны по имени Максим показать могилы журналисту, но при этом запретил фотографировать. Максим, мужчина лет 35, пригласил меня в свою старушку “Ауди” и повез на территорию кладбища. Объяснил, что передвигаться пешком было бы значительной потерей времени, поскольку территория этого печального места занимает почти 200 гектаров (для сравнения — Байковое кладбище в Киеве имеет площадь 72,47 гектара). Оно находится в пяти километрах на юго-запад от Москвы между Киевским и Калужским шоссе.

Свежие могилы Щукиной Юлии Евгеньевны 1977 года рождения и Пермяковой Анны Юрьевны 1975 года рождения расположены на расстоянии метров шести одна от другой в центральной части кладбища. Деревянные кресты завалены цветами и венками со скорбными надписями.

Похороны охраняли восемь сотрудников частной охранной фирмы, которую на кладбище возглавляет Максим.

— Было указание руководства кладбища, и мы не допускали к церемонии посторонних. В том числе и журналистов, — рассказывает Максим. Родственники этих двух погибших не желали давать интервью. Ну и, наверное, боялись каких-то террористов.

“Разорвать их собственными руками”

По дороге на северную часть кладбища Максим рассказывает, что он родился и вырос в Казахстане, но уехал оттуда, потому что казахи “начали прессовать”, требовать для работы знание казахского языка. Он изучал казахский в старших классах школы, но знает плохо. Совершенствовать его не стал. “Он мне не нужен”, — сказал Максим. Сейчас живет в городке Кинешма Ивановской области, находящемся в пяти часах езды на машине от столицы. Раз в три дня приезжает на дежурство в Москву.

В северной части мы находим могилу Лозиной Валентины Михайловны 1951 года рождения.

— Если бы мне попались чеченцы, то я бы их разорвал собственными руками, — говорит Максим, глядя на могилу, — это же нелюди. Наши ребята из охраны говорят то же самое. Они мечтают взять автомат и ведро патронов. И пустить их против чеченов.

— Всех или террористов?

— Да всех. Наша власть виновата. Нужно было бомбами их забросать, и не было бы проблемы. Это ж надо такое — они мирных людей убивают!

— Так среди них же полно людей, которые тоже являются жертвами этой войны, как и русские, — говорю я.

Максим ничего не отвечает, возвращается и идет к машине. Мы посещаем еще три могилы Турусова Александра Евгеньевича 1958 года рождения, Воронецкого Дмитрия Валериевича 1965 года рождения и Антонова Бориса Викторовича 1982 года. Последнюю могилу нашли не сразу. Максим попросил гробовщика напомнить, где она находится. Тот сказал, что директор запретил показывать могилы. Только после уверений, что у Максима есть разрешение, тот подвел нас к свежему холму.

— Жириновский говорил, что третья мировая война неминуема, — делится по пути назад Максим, — так я бы пошел воевать. Если бы я знал, что моей дочке будет лучше от этого, то пошел бы воевать.

— А разве от войны бывают лучше? — спрашиваю я.

— Если бы моей дочке было бы от этого лучше, то я пошел бы, — повторяет Максим и молчит всю оставшуюся дорогу.

У чеченцев зашитые карманы

В магазинах Чечни костюмы продаются с зашитыми карманами. Этот факт сообщила мне адвокат Роза Магомедова. Покупая костюм, чеченцы, как правило, не разрезают карманы.

— Так мы бережем себя от того, чтобы нам подбросили наркотики или другой компромат и арестовали, — объясняет клиент Розы 21-летний студент одного из московских университетов по имени Аслангири.

Роза рассказывает, что в свое время мужу ее сестры подложили гранату в карман и арестовали. Об этом даже писала покойная ныне журналистка Анна Политковская. “Он гулял по Москве с гранатой в кармане, — иронично говорит Роза, — при том, что карманы его были зашиты”. Она считает, что подбрасывание компромата чеченцам со стороны правоохранительных органов стало привычным явлением.

Ее клиент Аслангири — ингуш (очень близкая к чеченцам народность). Он рассказывает, что проходит свидетелем по делу о краже, в которой подозревается его знакомый. После терактов, произошедших 29 марта, проректор университета начал активно интересоваться его вероисповеданием. Потом выдал приказ об отчислении молодого человека из университета, мотивируя это нарушением правил общежития.

Беседа проходит в помещении правозащитной организации “Гражданское содействие”, с которой сотрудничает Роза. Она видит в исключении Аслангири элементы дискриминации по национальному признаку и собирается отстаивать права молодого человека. Роза вслух размышляет, что делать — то ли сразу обращаться в суд, то ли сначала написать письмо проректору.

Она в Москве с 1999 года. Родом из казацкой станицы Червленая, что на севере автономной республики. Именно там Лермонотов написал свою казацкую колыбельную со словами “Злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал...”. Была самым молодым директором школы в республике. После того как у ее бывшего мужа-милиционера возникли трения с местными властями, они перебрались в столицу России. Трения, по ее словам, были вызваны войной.

В то время прогремели первые взрывы, которые связывали с чеченскими террористами. Чеченцев тогда на квалифицированную работу вообще не брали. Роза работала продавщицей на рынке, торговала овощами и фруктами, а также газетами. “У других прибыли хорошие, а у меня — убытки, — говорит Роза, — не приспособлена я к торговле”.

Сталкивалась она и с хамством милиции. В свое время ее задержали, и хотя у женщины была очень высокая температура, ее отвели в участок, продержали часа два, при этом говорили, что будут бороться до последнего чеченца. “Дело не в том, что наложили штраф за отсутствие регистрации, а главное, что меня унижали”, — говорит Роза.

Она считает, что до сих пор так перебивалась бы, если бы не “Гражданское содействие”. Эта организация посодействовала, чтобы Розе высшее юридическое образование оплатил швейцарский благотворительный фонд. Она не имеет детей и считает, что именно это позволило ей выжить. Роза до сих пор не устроена в бытовом смысле. Снимает двухкомнатную квартиру вместе с двумя другими чеченками. Платят за нее 27 тысяч рублей, это при том, что 30 тысяч приблизительно эквивалентны тысяче долларов.

Роза теперь защищает права чеченцев. Она считает, что дело Аслангири — первая ласточка. Ей звонили чеченцы и говорили, что боятся выходить на улицу. Подавляющее большинство чеченцев живет в Москве без регистрации. Потому что сама система регистрации многоступенчатая и сложная. Кроме того, москвичи, сдающие квартиры, не хотят платить налоги, потому и не регистрируют своих жильцов. “И если сейчас начнется античеченская волна, — говорит Роза, — то начнут ходить по квартирам”. Она не исключает репрессий по отношению к чеченцам со стороны как властей, так и граждан.

Заместитель главы Координационного совета Ассоциации чеченских общественных и культурных объединений Саид-Хамзад Гериханов обращает внимание на то, что очень часто российские политики сознательно переводят стрелки на чеченцев даже тогда, когда нет доказательств их причастности к преступлениям. Сразу заявляют о чеченском следе, и это цитируют все средства массовой информации. А когда потом осуждают кого-то и этот кто-то оказывается не чеченцем, то это подают как между прочим, и никто не извиняется.

При этом он отмечает, что в последние годы безосновательного прессования чеченских студентов стало гораздо меньше. Но не исключает, что после терактов давление на них со стороны правоохранителей возобновится. Тем более, что часто конфликты между чеченцами и русскими провоцируется сознательно. В частности, вспоминает, как на сайте организации “Движение против нелегальной иммиграции” появлялась провокационная информация, побуждавшая к конфликту.

Глава Национального совета “Движения против нелегальной иммиграции” Владимир Ермолаев отрицает обвинения и говорит, что чеченцы сами могут давать основания для подозрений. Вспоминает пример карельского города Кондапога, когда шестеро выходцев из Чечни и Дагестана в бытовой драке убили двух местных жителей и девять ранили. Только возмущение местного населения и массовые беспорядки заставили осудить убийц.

Господин Ермолаев считает, что кавказцы очень часто ведут себя вызывающе и этим провоцируют недовольства.

Спасибо государству за мощное подполье

Согласно с информацией СМИ, вину за теракты 29 марта якобы взял на себя лидер чеченских сил сопротивления Доку Умаров. Но он тут же опроверг это и возложил вину на ФСБ. Наблюдатели утверждают, что у него есть основания для этого.

В 1999 году после трех взорванных домов в городах Буйнакске, Волгодонске и Москве, когда погибли 307 человек, политики тоже обвиняли в этом чеченцев. Но потом в Рязани задержали двух мужчин, которые заложили в подвал дома мешки со взрывчаткой. Ими оказались сотрудники ФСБ. До сегодняшнего дня не выяснено, что это были за люди.

Аналитики отмечали, что после терактов малоизвестный глава правительства Владимир Путин произнес жесткую антитеррористическую речь, а ответом на теракты было возобновление бомбардирования Чечни. Рейтинг выходца из ФСБ Владимира Путина вырос до небес, и он был избран президентом России.

Наблюдатели обращают внимание на то, что сегодня рейтинг власти идет к низу. Массовые протесты становятся все громче. Поэтому нельзя исключать, что и к терактам 29 марта тоже приложила руку ФСБ.

Член совета Правозащитного центра “Мемориал” Александр Черкасов утверждает, что сегодняшний терроризм имеет несколько составляющих. В частности, одного из крупнейших террористов Шамиля Басаева и его боевиков готовило правительство Российской Федерации для войны начала 90-х годов прошлого века в Грузии, на стороне Абхазии. “Вырастили из чеченского студента террориста номер один”, — говорит он.

Российские правительственные войска тоже применяют террористические методы. Началось в 1995 году с захвата заложников в чеченском райцентре Шатой. Командир воинского подразделения объявил, что все население райцентра считается заложниками. В августе 1996 года в Грозном группа спецназа “Оборотень” Ангарского полка внутренних войск захватила больницу и объявила главному врачу, что он будет живым щитом.

В 1995 году в Чечню приходит исламский фундаментализм. Таким образом, объединились российский государственный терроризм с исламским. До 2002 года местное население еще благосклонно относилось к федеральным войскам. Но, в конце концов, оно убедилось, что правительственные войска ничем не лучше террористов. А точка невозвращения была перейдена после захвата в 2002 году театрального центра на Дубровке. После этого уже сложно представить какой-либо переговорный процесс.

Контрпродуктивные действия государства создали мощное подполье. Теперь оно переросло в общекавказское подполье. У него нет политической программы. Оно сегодня существует в другом измерении. И на сегодня диалог с ним невозможен.

За время чеченских войн федералы похитили приблизительно 3000 людей, подозревавшихся в связях с террористами. Но вместо судов их ждали секретные тюрьмы и пытки. Всего один представитель федералов был наказан. Это Сергей Лапин. Наша сотрудница Наталия Эстемирова освещала эти события, писала об этом Анна Политковская, и адвокат Станислав Маркелов обеспечивал защиту потерпевших так, чтобы не было возможности обжаловать приговор. Все трое были убиты.

...В московском метро в часы пик все еще можно найти свободное место. Население столицы России все еще боится ездить в метро. Так же было в 2004 году между станциями “Автозаводская” и “Павелецкая”, когда погиб 41 человек. Потом все утихло и люди перестали бояться.

 Юрий ЛУКАНОВ, журналист