Власть и бизнес: Стимулы к риску

Как это часто случается при авиакатастрофах, в качестве наиболее вероятного итога расследования можно ожидать тезис о “совокупности факторов”, к которым отнесут и нарушение техники безопасности, и невыполнение руководством предписаний Гостехнадзора (Федеральной службы по экологическому, технологическому и атомному надзору), и неожиданный выброс метана, и многое другое.

Основным представляется вопрос о том, при каких условиях эти независимые друг от друга факторы начинают складываться, систематически приводя в угледобыче к масштабным трагедиям. Честный и непредвзятый ответ на него требует значительно большего, чем увольнение “гражданина директора” или призыв привлекать к уголовной ответственности более широкий круг лиц. Существующая на сегодняшний день система стимулов в российском бизнесе вообще и в угледобыче в частности такова, что выбор крайне рисковых стратегий остается не только допустимым, но и вполне “нормальным” способом существования.

Принуждение бизнеса к социальной ответственности

Истоки существующей системы стимулов для бизнеса следует видеть в особой конфигурации его отношений с представителями власти. Кемеровская область была одним из первых в России регионов, в котором была введена практика заключения соглашений о социально-экономическом сотрудничестве между всеми крупнейшими компаниями и региональными властями. Это случилось еще во второй половине 1990-х гг., став визитной карточкой губернатора (очередная инаугурация после его последнего переназначения на должность состоялась всего за пару недель до трагедии). Впоследствии практика нашла широкое распространение в большинстве других регионов, да и на федеральном уровне тоже — если вспомнить о логике, заложенной в основу федерального закона № 57-ФЗ “О порядке осуществления иностранных инвестиций в хозяйственные общества, имеющие стратегическое значение для обеспечения обороны страны и безопасности государства”.

К идее соглашений о социально-экономическом сотрудничестве между властью и бизнесом подталкивало нежелание российского бизнеса брать на себя какую-либо социальную ответственность — за дороги, школы, детские сады и многое другое. Безответственность возникла не из воздуха — она тоже была продуктом той системы стимулов, которая существовала в 90-е гг. Однако учить бизнес “доброму и вечному” решили привычным способом — принуждением. Долгим и кропотливым путем изменения системы стимулов никто идти не захотел, да и не соответствовал такой путь интересам инициаторов очередной кавалерийской атаки.

Соглашения о социально-экономическом сотрудничестве сводятся к простому принципу: в регионе (стране) будет работать только тот бизнес, который сотрудничает с представителями власти — поддерживает ее инициативы, участвует в ее проектах, перечисляет дополнительные (помимо налогов) средства на социальную поддержку и многое другое. Причем просто соблюдать закон и выплачивать налоги для спокойного сна совершенно недостаточно: нужно именно “сотрудничать”. Со считавшими иначе “неэффективными собственниками” обходятся просто — “иных уж нет (в бизнесе, разумеется), а те далече”.

Принуждение к риску

Соглашения о социально-экономическом сотрудничестве самым серьезным образом искажают систему стимулов для бизнеса. Во-первых, в отличие от налогов размеры делаемых в их рамках отчислений точно предсказать заранее невозможно. В процессе выполнения могут появиться новые идеи и начинания власти, которые требуют ресурсов. Олимпиада, чемпионат мира по хоккею с мячом, каменный мост через пруд — да мало ли еще что!

Во-вторых, соглашения оказываются приоритетнее законов: если соглашение исполняется, то бизнесу позволяется обращать меньше внимания на соблюдение писаных правил. Перечисляемые в рамках соглашений денежные средства, таким образом, оказываются своеобразной индульгенцией. А вот для тех, кто соглашения не соблюдает, малейшие нарушения закона и формальных правил смерти подобны. “Сотрудничающие” могут игнорировать предписания Гостехнадзора или, скажем, Госпожнадзора, для остальных же реален отзыв лицензии или судебные разбирательства.

Эти два соображения объясняют динамику численности пострадавших при несчастных случаях на производстве со смертельным исходом. Кемеровская область и в советское время — ввиду обилия опасных производств, прежде всего шахт, — имела более высокие, чем по России, показатели в этой сфере. Однако начиная со второй половины 90-х гг. рост числа случаев со смертельным исходом нельзя объяснить ни увеличением добычи угля (она возросла в значительно меньшей мере), ни общим снижением контроля за дисциплиной труда в постсоветской России (ведь этот фактор должен был сказаться на динамике средних по стране показателей).

В-третьих, генерируемые соглашениями о социально-экономическом сотрудничестве денежные потоки — а в Кемеровской области они составляют ни много ни мало до четверти бюджета — в отличие от налоговых перечислений чрезвычайно непрозрачны и не поддаются контролю ни сверху, ни снизу. Что создает благодатную почву для коррупционных практик или как минимум для нецелевого использования средств. Наверное, именно это объясняет нежелание власти учить бизнес “родину любить” с помощью кропотливого и целенаправленного изменения системы стимулов — ведь это не только сложнее, дольше, но и просто невыгодно для себя.

Социально ответственный бизнес “Распадской”

“Распадской” есть чем гордиться с точки зрения социальной ответственности. Компания на хорошем счету у администрации области после смены собственников с “неэффективных” на “эффективных”. Последние регулярно подписывают соглашения о социально-экономическом сотрудничестве с администрацией Кемеровской области.

Например, согласно подписанному в 2009 г. соглашению компания перечислила сверх налогов 93 млн руб. на областные социальные программы (заявление Амана Тулеева, сделанное в начале февраля 2009 г.). Это соответствует примерно 3% чистой прибыли. И это при том, что 2009 год выдался кризисным: выручка сократилась на 59%, чистая прибыль — на 78% (см. финансовые результаты ОАО “Распадская” за 2009 г.).

Любовь к “людям вообще” здесь оказывается вполне совместима с наплевательским отношением к ближнему номер один — тому, кто спускается в забой. Более того, именно ему и приходится ударным трудом отрабатывать сверхплановые перечисления на благотворительность — и ценой снижения доли оклада в оплате труда, и ценой игнорирования требований техники безопасности.

На 2010 г. планы были еще грандиознее. Соглашение было подписано — лично генеральным директором Геннадием Козовым и губернатором Аманом Тулеевым — 11 февраля, за три месяца до трагедии. Согласно ему планировалось направить на областные социальные программы примерно в полтора раза больше, чем в 2009 г. В том числе 40 млн руб. — на День шахтера, 8 млн — на организацию летней оздоровительной кампании для кузбасских детей и 11 млн — на строительство храма Рождества Христова в Новокузнецке (сообщение пресс-службы администрации Кемеровской области от 10.05.2010). Миллион с лишним долларов на празднование Дня шахтера, видимо, должны компенсировать ежедневный риск, которому подвергаются спускающиеся в шахту, — риск, обусловленный суммой природных и административных факторов. А храм — помочь успокоить родных тех, кто из нее не поднялся. Жаль, что ездить далеко — за 70 км.

Антон ОЛЕЙНИК