“Выборы-2019 спасут Украину от дефолта”

- В недавнем отчете НБУ регулятор отметил высокую актуальность программы МВФ, учитывая значительные среднесрочные риски, обусловленные существенными выплатами по государственному внешнему долгу с 2019 года. Возможен ли дефолт Украины и когда?

— Если говорить о ситуации с обслуживанием долга, то есть большой риск, в 2019 или в 2020 году мы не сможем полностью выплатить то, что должны. 2019 и 2020 годы — это пиковые нагрузки по выплатам. В 2019 году нам нужно погасить около $6 млрд внешних долгов, а в 2020-м чуть меньше. Пока, насколько я понимаю, у Минфина нет ответа на то, где мы найдем деньги, чтобы перекредитоваться. Также надо помнить, что в 2019 году выборы президента и парламента, поэтому дефолт будет очень невыгоден для имиджа руководства страны. Поэтому, на мой взгляд, если не удастся продолжить сотрудничество с МВФ, если не будет очень благоприятной конъюнктуры на внешних рынках заимствования, то 2019 год пройдем без дефолта из-за политической необходимости. В худшем случае будем тратить ЗВР.

Однако в 2020 году мы прекратим практику сжигания резервов и будем вынуждены приступить к переговорам по реструктуризации долга.

- Сколько надо заплатить в 2017—2018 годах?

— В этом году выплаты невелики. В 2017 году нужно отдать около $1 млрд МВФ и порядка $1 млрд процентов по еврооблигациям. В следующем году МВФ надо выплатить где-то $2,2 млрд, а общая сумма выплат по внешним обязательствам будет $3,5 млрд. Очевидно, что эти суммы посильные. В этом году мы получили транш $1 млрд от МВФ и 600 млн евро от ЕС. Поэтому текущий и следующий год мы пройдем без особых проблем.

- Можно было бы в 2014 году, когда были большие выплаты, сказать, что мы не будем выплачивать по внешним обязательствам, потому что у нас война и форс-мажор, и так решить проблему?

— Думаю, что нет. Долги — это святое. На это не было юридических обоснований. У нас не было военного положения, никаких других оснований сказать, что мы можем позволить себе не платить по внешним обязательствам.

Очевидно, что у нас был шанс существенно отсрочить наши внешние обязательства в 2015 году, когда Минфин вел переговоры по реструктуризации долгов. В середине 2015-го казалось, что Украина решит все основные вопросы в экономике в течение трех лет. Соответственно, отсрочка по выплате долгов на три года будет достаточной, чтобы эти долги обслуживать. Очевидно, что эта позиция согласована с МВФ.

По макропрогнозам 2015 года мы в 2019 году действительно должны были выйти на хороший уровень экономического роста, когда рост нашего ВВП в долларах позволял бы сократить долг.

Все выглядело довольно оптимистично. Тогда те долги, которые мы должны выплатить в 2019 и 2020 годах казались абсолютно посильными. Но мы видим, что ситуация немного хуже, чем ожидалось в 2015 году, ожидаемого быстрого роста нет, реформ тоже. Поэтому вопрос долга через два года станет главной проблемой.

- Что надо было делать в 2015 году?

— На мой взгляд, надо было говорить с кредиторами о более длительной отсрочке выплаты долгов. Можно было бы говорить о сроках около 10 лет, но для этого стоило бы отказаться от списания части долга. Напомню, в 2015 году Украине списали 20% суммы общего долга в $15 млрд. Также мы добились снижения процентной ставки с 8,5 до 7,75%. Прямое списание основной суммы долга — это нежелательное событие для любого кредитора. Для того чтобы убедить кредиторов списать долг, мы пожертвовали остальными важными параметрами реструктуризации — ставкой и временем отсрочки. Именно поэтому мы теперь и имеем проблему 2019 и 2020 годов.

- Кабмин одобрил репрофайлинг ОВГЗ. Можно ли за счет этого улучшить ситуации?

— Честно говоря, я до конца не понимаю цели этого репрофайлинга. Это не приводит к уменьшению долга. Более того, репрофайлинг дает экономию для бюджета только на 2017 год. В последующие годы экономии не будет, более того, в 2018 году нагрузка на бюджет возрастет. Из-за переноса процентных выплат по бумагам в портфеле НБУ правительство в этом году сэкономит 10—11 млрд грн бюджетных средств. Но выплаты из бюджета в пользу НБУ формируют прибыль регулятора, которая возвращается в бюджет в следующем же году в виде дивидендов.

Недополучив прибыль в 2017 году, Нацбанк в следующем году сможет вернуть в бюджет на 11 млрд меньше.

Более того, несмотря на то что в этом году правительство проценты НБУ не платит, они все равно будут насчитаны и их придется заплатить в следующем году. По большому счету эффект нулевой. Есть разовая экономия только в 2017 году.

- Есть ли какие-то вещи, которые Украина может сделать до 2019 года, например, без приватизации, введения рынка земли?

— Без реформ не вариант. Надо проводить реформы, в том числе и приватизацию, хотя не совсем верно поднимать ее до статуса реформ. Три года мы живем без приватизации. Приватизация решила бы очень много вопросов для нашего правительства. В идеальном случае это доход в твердой валюте.

Приватизация — это лучший пиар для украинской экономики.

Как работают инвестиции? Если кто-то принял решение заходить в Украину, он формирует команду, которая должна дать результат. Если выставляется один объект, приходит несколько команд-инвесторов, но покупает только одна. Но другие команды сформированы, работа сделана, соответственно, они могут искать другие предприятия в Украине. Приватизируя один объект, мы создаем потенциальный спрос на десятки других.

Также очевидно, что приватизация поможет нам в беседе с МВФ, потому что Фонд ставит приватизацию одним из структурных маяков для дальнейшего сотрудничества с Украиной. Позиция МВФ важна, любой инвестор будет обращать внимание на опыт Фонда.

- Как запускать рынок земли?

— Очевидно, что рынок земли должен заработать, потому что это ненормальная ситуация, когда миллионы украинцев имеют актив, которым они не могут распоряжаться. Почему у нас квартиры и автомобили могут свободно продаваться, а земля сельхозназначения — нет.

Наше правительство почему-то считает людей неадекватными, боится, что этим активом они будут как-то не так распоряжаться.

- Позволю себе не согласиться, правительство, как мне кажется, боится политических последствий для президента, поэтому власть вполне адекватно оценивает настроения наших людей.

— Вот боюсь, что нет. Почему тема земли как товара столь демонизирована? Очевидно, что есть большая доля политического популизма, ситуация ненормальная. Но учитывая ситуацию с наполнением бюджета, надо начинать продажу земли, которая сейчас находится в государственной собственности. Там более 1 млн га.

- Они точно не могут посчитать...

А.П. Да, там вопрос государственных агропредприятий, есть ли у них земля и правильно ли она оформлена. С этим надо разбираться. Есть понимание, что государству принадлежит более 1 млн га. Проблемы с этим есть, но начинать надо с приватизации земли, принадлежащей государству.

Относительно рынка земли (сельхозземли) есть инициатива Гройсмана. Она заключается в том, что землю можно будет продавать в количестве до 200 га и только частным лицам. Такая модель имеет смысл, но она не учитывает специфику украинского агробизнеса. Это европейская модель. У нас структура агрорынка более похожа на латиноамериканскую, большая часть крупных агрохолдингов, которые контролируют 100 тыс. га земли и даже больше. Эти холдинги имеют лобби в парламенте, они не заинтересованы в такой реформе. Думаю, реформа не пройдет.

- А что хотят агрохолдинги?

— У агрохолдингов задача получить максимум земли в свою собственность. Они боятся, что частные лица и средний класс начнут инвестировать в землю, создавать пулы, кооперативы и эту землю сдавать в аренду тем же агрохолдингам, но за большие деньги. В результате холдинги получают не землю, а проблемы.

Холдинги могут пойти по пути различных схем, но при таких схемах тяжелее привлекать капитал на внешних рынках. Если они удерживают землю непрозрачными схемами, это разрушит их капитализацию.

- Куда сейчас идут внешние инвестиции?

— У нас прямых иностранных инвестиций почти нет. В прошлом году у нас было где-то $3,5 млрд. Это в три раза меньше, чем в лучшие годы — 2005 и 2006 годы. Основные инвестиции, которые у нас учитываются как прямые иностранные инвестиции, — деньги, потраченные на капитализацию украинских банков. То есть реальных инвестиций было где-то $1 млрд.

Кроме финансового сектора, инвестируют в агросектор и инфраструктуру. Инфраструктура может стать лидером среди инвестиций — логистические объекты, порты. Также привлекательными для инвестиций могут быть IT-стартапы.

Есть перспективы в различных производствах — машиностроении и легкой промышленности, направленных на выпуск товаров для европейского рынка. У нас нет барьеров с Европой, поэтому различные азиатские, возможно, российские компании могут быть заинтересованы размещать здесь производства, чтобы без пошлины и препятствий поставлять продукцию в Европу. Такая идея напрашивается нашим договором о свободной торговле с ЕС, но пока нет больших позитивных примеров.

- Сколько денег у людей на руках и есть ли инструменты привлечения этих средств?

— Есть разные оценки — от $30 до $100 млрд. Я думаю, реальные цифры скромнее. Но пока никто не придумал действенных механизмов, как заставить эти деньги работать на украинскую экономику. Доверия к банковской системе нет. Доверия к фондовому рынку и накопительной пенсионной системе и подавно нет.

Пока, в ближайшие три года, деньги из-под матрасов нельзя привлечь.

- На ваш взгляд, какие  активы сейчас нужно продавать чем быстрее, тем лучше, несмотря на разговоры о “необходимости продаж объектов на пике стоимости”?

— Есть объекты, которые и на пике. Можно говорить о “Центрэнерго”. Компания на пике, потому что электроэнергия, вырабатываемая тепловыми электростанциями, имеет особые условия, которые называют “Роттердам+”. “Центрэнерго” сейчас на своем пике с точки зрения операционной прибыли.

Можно говорить о “Турбоатоме”. Он не на пике. Предприятие уникальное, производит паровые турбины для стран бывшего СССР, но свои конкурентные преимущества постепенно теряет. Есть большой риск, что через год или два он просто начнет проигрывать более эффективным и модернизованным предприятиям РФ, Западной Европы и Турции. Есть потребность найти этому предприятию высокотехнологичную компанию, которая сможет вдохнуть новую жизнь в “Турбоатом”.

То же самое касается других предприятий энергетического машиностроения, которые остаются в государственной собственности.

Можно говорить о приватизации “Укрзалізниці”. Я не вижу, почему эта компания остается в государственных руках. Очевидно, что ее нужно реструктуризировать.

Не вижу оснований оставлять в государственных руках тот же “Энергоатом”. Есть опыт европейских стран — в частных руках функционирует атомная генерация во Франции, Германии, Чехии. Очевидно, что там будет оставаться госнадзор и контроль, потому что это стратегические объекты, связанные с большим риском.

- Стоит ли приватизировать часть “Укрнафты” и что вообще делать с этим активом?

— Если говорить об “Укрнатфе”, то в этой компании, на мой взгляд, будущего нет. Потому что сложилась такая структура собственности. Это не новая проблема. Мы видим, что изменения Закона “Об акционерных обществах” не смогли решить проблему “Укрнафты” и дать государству операционный контроль над компанией. Проблемы с долгами перед государством, возникшие в 2014—2015 годах, не решаются и не решатся. Было бы правильно ликвидировать “Укрнафту”, распродать ее активы.

Сейчас нефтегазовый сектор в целом считается привлекательным. В этом году снижены налоги на добычу нефти. Думаю, в мире найдется немало инвесторов, заинтересованных купить эту компанию или ее части.

- Как правильно продать “Укрзалізницю”?

А.П. Очевидно, что целиком ее продать невозможно. Компания фактически состоит из трех направлений — инфраструктура, пассажирские перевозки и грузовые перевозки.

Думаю, можно было бы начать с либерализации в грузовом сегменте, как это было сделано в РФ.

Там есть четкие правила игры для частных перевозчиков, есть отдельная плата за использование инфраструктуры, отдельная плата за использование локомотивов и вагонов. Что делает для частных перевозчиков выход на этот рынок достаточно привлекательным. На первом этапе стоит говорить о приватизации именно грузового направления “Укрзалізниці”.

Также можно поднимать вопрос приватизации “Укрпочты”, “Укргаздобычи”. Не очень понятно, почему они должны оставаться в госсобственности.

- Каким образом выстроить отношения между государственным и крупным бизнесом, чтобы приватизация не проходила так, что убытки оставят государству, а доходы уйдут частному бизнесу? Ну и так, чтобы отвадить крупный бизнес от политики?

— Олигархи — это бизнесмены, они инвестируют для того, чтобы получить прибыль от инвестиции, приумножить свой капитал. Для олигархов политика — это тоже инвестиция. Они видят смысл вкладывать в политику, проводить своих людей в партии, вкладывать в отдельных чиновников, потому что видят от этого выгоду. Если говорить просто, то единственный путь избавиться от олигархов — сделать инвестиции в политику непривлекательными. Это просто сказать, но трудно сделать. Самое простое — равные правила игры для всех, чтобы админресурс не позволял никакому бизнесу в этой стране иметь преференции. Очевидно, что за один год или пять лет этого не произойдет, но государству нужно так конструировать рынки, чтобы были равные правила игры.

- Если же будет дефолт, как это может выглядеть, фигурально выражаясь, есть жизнь после дефолта?

— Под словом “дефолт” у нас понимают российскую ситуацию в августе 1998 года. У нас на самом деле был дефолт 2015 года, но большинство людей этого не заметили. Дефолт — это невозможность отвечать по своим долговым обязательствам. В РФ в 1998 году был не столько дефолт, сколько серьезный экономический кризис, который долгое время оттягивался. Затем все это обобщили словом “дефолт”. 

Хотя бы потому, что мы о нем сегодня говорим. Ожидаемый дефолт совсем не страшен, в отличие от неожиданного.

- Какие, на ваш взгляд, необходимы реформы, чтобы Украина стала привлекательной для инвесторов?

— Многие слышали о прогрессе в дерегуляции. Возможно, этих проблем сейчас нет. Проблема, которая остается, — судебные риски. У нас ни инвесторы, ни кредиторы не могут считаться защищенными. Чтобы привлекать инвестиции, нужно доказать, что мы можем защитить кредиторов, а не делать, как было сделано с кредиторами Приватбанка в декабре 2016 года. Также надо доказать, что мы можем защищать право инвесторов на получение и вывод из Украины дивидендов — свободный приток и отток капитала. Есть еще риски волюнтаристской фискальной политики. То есть доверие, предсказуемость и равные правила игры — основная вещь.

Александр Паращий, аналитик ИК Concorde Capital

Родился в 1979 г. в Ивано-Франковске. Учился в Киево-Могилянской академии и Киевской школе экономики.

Уже шестой год подряд руководит аналитическим департаментом инвесткомпании Concorde Capital, а до этого занимал аналогичную должность в ИК BG Capital.

По результатам ежегодных опросов Thomson Reuters Extel был признан лучшим инвестаналитиком европейских развивающихся стран (в 2007 г.), неоднократно признавался лучшим инвестиционным аналитиком в Украине.

 

Александр КУРИЛЕНКО