Україна елітарна

Например, легендарный депутат Чечетов недавно заметил: “У нас публика очень солидная: доктора наук, академики. Партия регионов — это же элита общества”. А новоиспеченный спикер Рыбак изрек: “Я, зная президента, зная, что он тоже пережил нищету, глубоко убежден, что глава государства не отступится от своих целей”.

Подобные сентенции довольно поучительны и побуждают задуматься об украинской элите. Об одиозных олигархах и высших чиновниках, которые когда-то были обычными советскими людьми. Многие из них вышли из низов и познали нищету, но не отступились от поставленных целей и добились желаемого.

Они искренне считают себя лучшими из лучших, хотя население считает их худшими из худших. По всеобщему убеждению, в Украине заправляют недостойные личности, воспользовавшиеся распадом СССР, чтобы разграбить достояние народа.

Что тут скажешь? Безусловно, своим положением элита обязана не созидательному потенциалу, а распилу советских ресурсов. Вот только стенания о “разграбленной державе” и “прихватизации народного добра” звучат фальшиво.

Ибо в позднем СССР “народное добро” не воспринималось народом как что-то священное и неприкосновенное. Незаконное превращение социалистической собственности в личную процветало повсеместно и даже не считалось воровством. Советский человек присваивал казенные материалы, инструменты, промтовары и продовольствие, не испытывая ни малейших угрызений совести.

Слесарь-орденоносец с Херсонского молокозавода мог гордо демонстрировать заезжему журналисту собственное изобретение: “Это напузник. Такой специальный резервуар на восемь литров из белой резины с краниками из нержавейки. Надеваю и через проходную каждый раз проношу сливки. Первоклассные!”

В начале 1990-х конвертация государственной собственности в частную вышла на новый уровень. Большие и малые ресурсы рухнувшей империи стремительно переходили в личное владение. Этот процесс стал поистине всенародным делом, и в нем участвовали десятки миллионов граждан. Кто-то разжился несколькими мешками цемента, кто-то — казенной техникой, а кто-то — и целым предприятием.

Естественно, советское наследство осело в частных руках крайне неравномерно, и люди, преуспевшие намного больше других, вызывали народный гнев. Но это не отвращение честного человека к вору, а скорее ненависть мелкого приватизатора к приватизатору большого полета.

Неужели кто-то верит, что простой работяга, таскавший детали через заводскую проходную, отказался бы присвоить и весь завод — будь у него такая возможность? Его неуспех был обусловлен не трепетным отношением к “народному добру”, а недостатком сообразительности, предприимчивости, смелости и полезных связей. Многое определялось положением в советской иерархии, но ведь и оно зависело от личных способностей.

Разумеется, очень удобно думать, будто ты беден именно потому, что честен, и совесть не позволила тебе опуститься до недостойных методов украинской элиты. Подменив унизительное “я не смог” гордым “я не захотел”, человек сохраняет самоуважение и поднимает собственную самооценку. Это типичная психологическая рационализация в духе эзоповской лисицы, не пожелавшей есть зеленый виноград.

Увы, процент украинцев, отвергших неправедное благополучие по моральным соображениям, невелик. Большинство просто не могло дотянуться до желанного винограда и объявило его зеленым. Окажись человек с улицы в кресле Ющенко или Януковича, он наверняка делал бы то же, что и эти господа — плоть от плоти народной.

А если среднему гражданину предложат олигархическое состояние — нажитое бесчестно, но уже готовое и не требующее от него никаких усилий — откажется ли он? Конечно, нет. Живо ухватится за грязные миллионы и убедит себя, что так и должно быть по справедливости…

Напрашивается прискорбный вывод: украинские олигархи и крупные чиновники вполне достойны своего высокого положения. И достойны общества, в котором преуспели. Как ни странно, они действительно оказались лучшими. Они стали лучшими в стране, где уважение к собственности до сих пор остается пустым звуком.

Где принято делить созданное кем-то другим. Где все уповают на государство, и конкурировать приходится не за благосклонность рынка, а за доступ к административным рычагам.

Никакой другой элиты в Украине возникнуть не могло, и глупо кричать, что наверху очутились “не те люди”. К сожалению, именно те — так уж сложились исторические условия.

Когда-то большие надежды возлагались на смену поколений. Мол, придет новая генерация, не испорченная совком и беспределом 1990-х, и мы заживем цивилизованно. Поздравляю, процесс пошел! Наплыв сановных сыновей, восходящая звезда Александра Януковича, натиск Семьи — это и есть пресловутое обновление украинской элиты. И ничего другого ждать опять-таки не приходилось.

Да, буйная эпоха первоначального накопления часто предшествует цивилизованному развитию. Но так происходит, когда все решает рынок. По наследству можно передать золото-бриллианты-заводы-газеты-пароходы, а не изменчивую рыночную конъюнктуру.

Каково бы ни было происхождение капитала, наследник вынужден учитывать интересы многомиллионной армии потребителей. Если он с этим не справляется, семейное могущество постепенно сходит на нет.

А в Украине роль рынка сведена к минимуму беспрецедентным государственным вмешательством в экономику. Главный капитал, передаваемый по наследству, — это бюрократические рычаги. Без них любые деньги и активы ничего не значат, легко превращаясь в чужую добычу (вспомним недавний прецедент с миллиардером Ярославским). Понятно, что такая смена поколений никак не способствует росту цивилизованности.

Чем же чревато начавшееся обновление отечественной элиты?

В 1990-х-2000-х в Украине происходила элитарная селекция, и наверх попадали наиболее способные особи. Атмосфера бюрократического всевластия и правового нигилизма требовала специфических способностей, так что по мировым меркам наша элита выглядела скверно.

Но хотя этот отбор ничего не давал стране, он усиливал саму элиту. Власть получали люди, обладавшие оптимальными качествами для защиты и сохранения власти. Энергичные и предприимчивые украинцы, могущие угрожать истеблишменту, становились частью истеблишмента.

Однако новой элитарной поросли уже не пришлось самостоятельно завоевывать стартовые позиции в СССР и бороться за место под солнцем в 90-е. Молодые хозяева жизни становятся таковыми по праву рождения и дружбы.

Если влиятельные отцы не смогли бы обогатиться без доступа к государственной машине, то процветающие дети не смогли бы получить этот доступ без папиной воли.

Если ранее элитарный отбор имел нерыночную природу и потому не способствовал экономическому развитию, то сейчас отбор вообще исчезает — его заменяют семейные сантименты.

И прежде всего смена поколений бьет по самой элите, подрывая ее внутренний потенциал.

Семейственность означает, что наверху оказываются не самые хитрые, ловкие и цепкие, а самые родные и близкие.

Семейственность не позволяет элите обезопасить себя, принимая в свои ряды потенциальных соперников. Для них просто не остается места — невозможно стать генералом, когда у генерала есть собственный сын.

Наконец, семейственность порождает острый поколенческий конфликт. Для старой гвардии неприемлема новая логика доступа к государственным ресурсам. Какими бы одиозными персонами ни были Фирташ или Коломойский, их способности не сравнимы со способностями Саши Януковича. Тем не менее их влияние уменьшается, а Сашино — растет.

Столь парадоксальная ситуация выводит систему из равновесия и не может не спровоцировать войну в верхах.

И если раньше элита просто обрекала Украину на застой, то теперь элите угрожает саморазрушение. Конечно, миллионы украинцев только этого и ждут. Но трудно сказать, выиграет ли в результате рядовой гражданин — яро ненавидящий отечественную элиту и охотно поменявшийся бы с ней местами.

Михаил ДУБИНЯНСКИЙ