С фильмом “Стус” режиссера Романа Бровко происходит какая-то “булгаковщина”.
Самой картины пока никто не видел, но многие уже даже не собираются ее смотреть, потому что каждый — в собственном воображении — снял “свое кино” о поэте и гражданине: и блогеры, и боты, и родственники, и премьер Гройсман, и кум Путина, и миллионы остальных болельщиков за нашу “сборную”. Пожалуй, именно об этом мой текст.
С того момента, когда жизнь новой ленты только-только должна бы начинаться — монтаж, озвучка, the end, предпремьерная пиар-компания, — эта жизнь тут-таки трагически обрывается! Конец фильма.
И все дальнейшее, что случится в связи с этой картиной в ее премьерный период (если, конечно, таковой возможен, исходя из текущих грозных заявлений “запретить” и “засудить”), по большому счету, ни для кого никакого серьезного интереса не представляет. Ну разве что чуть пошелестят остаточные волны теперешней цунами.
Поэтому, повторюсь, “Стус” в виде конкретной картины режиссера Р.Бровко сегодня почти никому не нужен.
Этот фильм — в разгар громкого общественного скандала — явно некомфортен самому молодому режиссеру. Который до этого тихо-мирно снимал себе какое-то малобюджетное “мыло” (”Курица”, “Когда меня полюбишь ты”, “Хирургия. Территория любви”, “Приговор идеальной пары”), а в процессе съемок “Стуса” он явно отрекся от своего первоначального замысла. И я напомню, что согласно этому замыслу события на экране предполагались жесткие, строгие — поэт в карцере, голодовка, сопротивление системе. Рабочая версия фильма шла под заголовком “Птах душі” — некий эрзац поэтического кино. Потом решили назвать строго и наступательно — “Стус”. И тут же поскользнулись, потому что Аннушка уже пролила масло.
Так вот ровно год назад в связи с запуском проекта в СМИ рапортовали: “Главная интрига — кастинг: кто именно из украинских актеров воплотит на экране образ молодого Виктора Медведчука? В 1980-м одиозный политик был адвокатом Стуса и, как говорят историки, сделал все от него зависящее, чтобы поэт был в очередной раз осужден. Говоря языком фактов, Медведчук не сделал ничего для спасения поэта и даже (вопреки адвокатской этике) признал его вину. Продюсер Артем Денисов рассчитывает на то, что фильм окупится благодаря украинской диаспоре в Испании, Португалии, Канаде” (сайт “Телекритика”, 03.07.2017).
И вот как теперь быть? Искусственно, что ли, “пришивать” доснятую сцену к картине, которая должна предполагать хоть какую-либо художественную логику и вменяемую композицию?
И можно себе представить, что же это будет за доснятая сцена, если режиссер пытается угодить и премьеру Гройсману (который стучит кулаком в Facebook), и Медведчуку (со взводом адвокатов), и сотням пользователей в Сети, которые сами знают, какой должна быть эта сцена.
А ведь на то он и автор, чтобы “угождать” только своему высокому и честному замыслу. Не отрекаться, не юлить. Не оправдываться. А знать, камо грядеши. И во имя чего.
Как теперь уже всем понятно, “Стус” в виде фильма совершенно не нужен и Дмитрию Стусу, сыну поэта. Дело даже не в каких-либо скелетах в старинных шкафах (т.е. скрытых семейных драмах), а в том, что еще неснятая картина — это хроническая головная боль для Дмитрия Васильевича. Обвинения, подозрения, отречения. Сотни комментариев по поводу его политических предпочтений от специалистов в самых разных отраслях экономики. Служил или не служил сын Стуса Медведчуку? А если служил, то как? Каким образом? За идею или за деньги?
Или все-таки дело не столько в Медведчуке (как предполагаемом герое картины и антигерое общественном), сколько в неких зонах личных — семейных, достаточно интимных. Как знать, может быть и я бы запретил кино, в котором моих родственников выставляли бы в спорном и художественно неубедительном свете на основе сомнительного сценария?
А в том, что этот сценарий “сомнителен”, я не сомневаюсь хотя бы потому, что им оказалось вертеть легко как дышлом — в угоду премьеру, адвокату, сыну, брату, свату.
Полагаю, эта же неоконченная картина уже совершенно не нужна и миллионам украинских кинозрителей. У которых абсолютно подорвано доверие к кинопроекту ввиду стихийной медийной кампании, ввиду вопиющего эпизода: мол, кто-то кому-то звонит из “администрации Медведчука” и в ультимативной форме приказывает изъять из сюжета ключевую сцену. Представляете? Это то же самое, как если бы из “Мастера и Маргариты” изъяли сцены с Иешуа и Понтием Пилатом. Или, например, позвонили Анджею Вайде или Кшиштофу Занусси, требуя вырезать из их фильмов то, что кому-то не нравится. Я бы хотел это видеть.
Нужен ли будущий фильм нашему орденоносному Госкино, из недр которого на этот проект пошло 20 млн грн (при общем бюджете 44 млн грн)? Госкино нужны в основном рапорты о количестве — догоним и перегоним. Вопросы художественного уровня его касаются в меньшей степени. Конечно, Госкино счастливо, если шедевр. Но разве угадаешь, на каком этапе замысла тебя подстерегает художественная победа или последующий оглушительный провал? Всякое в искусстве случается.
Иной вопрос, что есть темы, причем особые темы, к которым в системе того же Госкино (а также на уровне экспертных собраний) должно быть и особое отношение. Не директивное, не подковерное, упаси Боже. А, скажем так, художественно прогнозируемое. Хотя бы отчасти. Если, допустим, грядущий прокатный жемчуг “Сумасшедшая свадьба” могу снять даже я, безо всяких тревог и при своем большом желании, то все-таки тема теме — рознь. Особенно, когда речь идет о байопике, труднейшем жанре. Это в советское время было легко строгать байопики: был пропагандистский шаблон, был социалистический масштаб, предполагалась строго воспитательная роль на примере той или иной судьбы известного человека. Что Суворова, что Хмельницкого и даже Тараса Шевченко.
Но то было в прошлом. Сегодня, когда нет шаблонов (да и масштаб не тот), особо ценен авторский интересный творческий взгляд — на личность, на трудную эпоху. Тем более что в центре “Стуса” — личность времяформирующая.
Естественно, ни Госкино, ни эксперты совершенно никто не вправе “запретить” режиссеру малоизвестных сериалов посягнуть на святое — тему Стуса. Может быть, действительно этот человек болел этой темой, выстрадал ее? Но уж коли средства государственные (даже наполовину), то и творческая личность, которая осваивает бюджет и создает имиджевый и политический кинопроект (а так оно и есть), пожалуй, все-таки не должна вызывать откровенных сомнений, художественных опасений, некоего скрытого недоверия.
Ну нет на нас всех Ларса фон Триера!
То есть нет некой мощной режиссерской фактуры, способной свой магический внутренний авторский мир переплавить в ту или иную заданную тему.
И, собственно говоря, те или иные восторги-филиппики, адресованные уже снятой “Браме” и еще неснятому “Стусу”, — это наш коллективный подсознательный стон по собирательному “Ларсу фон Триеру” — режиссеру-автору, режиссеру-демиургу, режиссеру-магу, который как придет, так и порядок наведет…
Но что же делать? Ну нет пока такого...
И придется пока что смотреть “Сумасшедшую свадьбу” озабоченного Dzidzio и неснятого “Стуса”. Потому что снятый, как вы уже поняли, здесь совершенно никому не нужен.
Ведь именно неснятый “Стус” — замечательная пиар-площадка для того или иного политика, прозябающего в Сети.
И здесь, конечно, я во всем согласен с руководителем Национального центра им. А.Довженко — Иваном Козленко, артикулирующим на этот счет абсолютно адекватные смыслы. “Стусова історія набуває вже зовсім монструозних форм. В голові не вкладається, як голова уряду може доручати будь-кому “зібрати авторів фільму та громадськість, аби розібратись і зробити все можливе, щоб в стрічці історія… була розказана чесно, правдиво, повністю і без перекручувань”. Наступний крок — відсторонення від зйомок режисера та призначення натомість “громадськості”? Громадськість наша вже точно зробить “правильне кіно”. Це вже якась державна санкція на колективну цензуру, цькування авторів фільму” (цитата с личной страницы Ivan Kozlenko в Facebook).
Ну а если “Стус” — в том виде, в каком он есть (и в том, в каком вы для себя его уже сняли) — и нужен кому-либо в наш интересный предвыборный период, то, пожалуй, только одному человеку. Его адвокату.
И в данном случае, “Стус” — пелена и ширма для масс. Чтобы за патетическими разговорами о трагическом прошлом отвести разговоры о нашем трагическом настоящем. Может быть, даже более трагическом, нежели эпоха 80-х ХХ века?
И вообще, мне почему-то кажется, что и сериальный режиссер Бровко, и многие другие фигуранты теперешнего дела “Стуса” — лишь статисты в какой-то дьявольской игре Воланда.
