Спор площадей

Настроение и поведение участников митингов и массовых действий последней недели с трудом втискивается в рамки классической психологии масс в духе Густава Лебона или Хосе Ортеги-и-Гассета. Недостаточно убедительны и аргументы отца нации совместно с присущим ему телевизором, который объясняет “восстание масс” “психологией касс”, причем окошечко этой самой кассы в его представлении находится на пыльных дорожках далекого вашингтонского обкома.

Все гораздо сложнее, особенно в истории митинга на Болотной. Это не было действом толпы, потому что огромная масса людей состояла из индивидуальностей. Больше того, что вменялось им как недостаток — отсутствие внятного лидера — можно было бы трактовать как достоинство. И в самом деле, они шли не за вождем, они шли не делать революцию. Их мотив — высказывание мнения, попытка самопознания.

То, что бурлило в “партере” митинга, в отличие от других подобного рода мероприятий было гораздо интереснее, остроумнее, содержательнее того, что происходило и произносилось на подиуме.

В некотором смысле высказывания — устные и плакатные — “партера” скорее в большей степени приличествовали научной конференции, чем митингу. Не было и стопроцентной поддержки слишком разномастных выступавших, да и не в этом опять же состояла цель тех, кто, возможно, совершенно неожиданно для самих себя дисциплинированно появились у входа в милицейскую “рамку” перед Болотной площадью.

Это совершенно не похоже на киевский майдан: зря “нашисты”, вдохновленные своими находящимися в ступоре пастырями с другой московской площади — Старой, сражаются с несуществующими “оранжевыми” призраками. Майдан действительно был революцией — с явным лидером, на уровне подсознания артикулированными целями, причем не только для продвинутого класса, но и для широких масс, даже с четкой цветовой маркировкой и всесокрушающим маркетингом. Энергетика майдана была энергетикой прямого действия.

Митинг на Болотной — наследник по прямой защиты Белого дома в августе 1991 года. С 1991-м 2011-й объединяет красивый лаг в 20 лет и мотив защиты не шкурных интересов, а ценностей и взглядов.

Но тогда, два десятилетия тому назад, это была революция, только в форме обороны, а не атаки. А митинг на Болотной площади, что бы ни говорили на Старой площади, попыткой революции не является.

Митинг на Болотной не похож, например, и на выступление Джона Кеннеди в июне 1963 года перед жителями Западного Берлина. Тогда огромная масса людей встречала его как носителя надежды на лучшее будущее для себя, на снятие блокады. Берлинцы нарочито не заметили грамматической ошибки в одной из самых знаменитых фраз столетия “Ich bin ein Berliner” — до такой степени они были благодарны Кеннеди просто за акт солидарности с ними… Никакого избавителя и спасителя, будь он даже представителем мифологического чудища по имени госдеп США, на Болотной площади не ждали.

Митинг был немного похож на “бархатную революцию” в Праге. Этого тоже боялись на Старой площади и в Кремле. Но никто не пошел на Кремль, как с Вацлавской площади шли в Пражский Град. Нет у нашего митинга и своего Вацлава Гавела. Но что объединяет Болотную и Вацлавскую — это самодисциплина и взаимопонимание собравшихся.

Москва 2011-го — это и не Варшава 1989-го. Но, как и поляки в те баснословные времена, россияне хотят, чтобы власть их услышала и села с ними за стол переговоров.

Больше всего по своим мотивам самое многочисленное массовое действо в истории путинского режима, как ни странно, напоминает малочисленные акции 5 декабря 1965 года на Пушкинской площади и 25 августа 1968 года на Красной площади. Ничего, кроме выражения позиции, предъявления альтернативного взгляда и гражданской ответственности, в тех мирных демонстрациях не было. В сущности, требование “соблюдать советскую Конституцию” идентично требованию соблюдать правила процедурной демократии. Правила, прописанные уже не в советской, а в российской Конституции. Никто во второй половине 1960-х не штурмовал Кремль или Моссовет. Зато диссидентское движение сформировало ценностную основу того будущего идейного мейнстрима, который сделал возможным перестройку. Так и сейчас: если угодно, на Болотной собрались те люди, чьи ценности, возможно, станут доминировать спустя пять лет. Если, конечно, выборы не отменят как класс.

Да, конечно, в ныне монолитном движении против обмана, движении оскорбленных, еще состоятся свои расколы, сформируются конкурирующие фракции и лидеры, будет в муках рождаться повестка и позитивная программа. Но это нормально. Главное — пробуждение гражданского чувства. Это уже невероятно много для спящей коротким и тревожным сном путинской России. И в этом споре гражданского бодрствования и сна разума, споре Болотной и Старой площадей, правота и будущее за первой из них.

Андрей КОЛЕСНИКОВ