Служба народов

После двух крушений “лоскутной империи” за одно столетие бредящим державным величием политикам пора было бы усвоить этот урок и угомониться. Любая попытка воссоздания сверхдержавы обречена на провал.

“Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь. Да здравствует созданный волей народов единый, могучий Советский Союз!” Вспомнили? А теперь давайте вчитываться внимательно, поскольку в советское время этот текст заучивали так же машинально, как считалку типа “Эне, бене, раба, квинтер, финтер, жаба”, а сегодня его вообще мало кто помнит.

Так вот, когда сегодня, двадцать лет спустя после естественной кончины Советского Союза, вдумываешься в эти безапелляционные утверждения, становится очевидной их абсолютная несообразность с теми реалиями, которые, собственно, эту кончину и предопределили. Ну, насчет “союза нерушимого” и “сплотила навеки” тут все ясно. А вот с клише “республик свободных” и “созданный волей народов” стоит разобраться поподробнее. Кстати, к ним следовало бы добавить и еще одно клише, которое фигурирует в припеве к гимну: “дружбы народов надежный оплот”.

Но сначала небольшое отступление.

Российскому государственному мышлению во все эпохи было и остается присущим архаично-мифологическое представление о собственной стране, что, собственно, и было основной причиной регулярно случающихся с нею катастроф.

И при царском режиме, и при советской власти оно напоминало несложные догмы древних мудрецов, которые считали, что Земля стоит на трех китах. Для монархического режима этими китами были “православие, самодержавие, народность”, каковые лопнули, как мыльный пузырь, при первых же признаках государственной несостоятельности Российской империи. Заметьте, тогда ЦРУ еще не существовало, и в глазах монархистов его роль не очень убедительно исполняла кайзеровская Германия. В Советском Союзе те же три кита назывались “идеология (разумеется, всепобеждающая), экономика (разумеется, могучая) и дружба народов (разумеется, непоколебимая)”.

Если абстрагироваться от беспомощных апокрифов, приписывающих развал Советского Союза козням ЦРУ (к слову, удивительно, как это КГБ не пришло в голову с той же легкостью учинить “геополитическую катастрофу” с Соединенными Штатами), то серьезные аналитики объясняют крах советской империи прежде всего изначальной нежизнеспособностью ее идеологии и экономики. С этим нельзя не согласиться. Но тут возникает закономерный вопрос: почему же пресловутая дружба народов, не единожды воспетая в советских фильмах “Свинарка и пастух”, “Тарас Шевченко”, “Невеста с Севера” и “Салават Юлаев”, не спасла Советский Союз от распада?

Ведь идеология и экономика — дело наживное, а дружба — это святое. Почему же тогда “свободные республики” и народы, волею которых был создан, как пелось в гимне, Советский Союз, не стали вместе восстанавливать экономику и придумывать новую общую идеологию, чтобы спасти свое дорогое детище? Ответ напрашивается сам собой.

Да не были никогда свободными советские республики, и не было никакой дружбы народов, по воле которых якобы создавался Советский Союз. Чтобы осмыслить эту истину, достаточно вдуматься, например, в такое словосочетание: да здравствует дружба между эстонским и таджикским народами. Попробуйте найти вменяемую причину, по которой могли бы дружить эстонцы и таджики, и вы сразу же поймете, что понятие “дружба народов” является всего лишь одним из тех образцов примитивного идеологического волапюка, с помощью которого советское руководство оболванивало своих подопечных.

Между тем история человечества вообще никогда не сталкивалась с явлением, которое можно было бы назвать “дружба народов”. На протяжении веков народы сосуществовали, время от времени воевали между собой с большей или меньшей степенью свирепости, заключали мир, причем, как правило, далеко не на равных условиях, и снова сосуществовали. Это происходило во все времена и на всех континентах. Но объективная невозможность “дружбы между народами” вовсе не означает, что они живут в постоянной взаимной неприязни. В мирное время они, даже будучи соседями, скорее всего, испытывают друг к другу нечто вроде лояльного безразличия, поскольку любой народ в любую эпоху занят преимущественно обустройством собственного национального пространства, собственной культуры и собственных традиций.

До начала своего безудержного территориального экспансионизма Россия именно этим и занималась. При Петре Первом и при Екатерине Великой российский экспансионизм носил сугубо прагматический характер: в Прибалтике и на Украине Россия преследовала чисто геополитические цели точно так же, как это делали все другие европейские страны. В XIX веке этот экспансионизм начал отдавать мегаломанией: хоть и хватило ума избавиться от Аляски, но тут же империя обременила себя Кавказом, а главное, Средней Азией, окончательно забросив обустройство собственно “русской России”. В сущности, настоящей империей Россия стала именно в эту эпоху и, как и всякая империя, строила свою идентичность исключительно на национальных свойствах “государствообразующего народа”. Национальные и религиозные особенности народов, проживающих на своих исконных землях, завоеванных империей, игнорировались. Но зато русская монархия практически не вмешивалась в традиции и уклады своих окраин, полагаясь на лояльность местной знати. А посему было бы большой натяжкой считать, что тогдашние эстонцы могли знать о существовании своих сограждан таджиков, а тем более интересоваться их обычаями, думами и мечтами. Печальнее всего было то, что в беспорядочной погоне за территориальными приобретениями российская империя остановила процесс вызревания национальной и культурной идентичности не только покоренных народов, но и самого русского народа.

В начале ХХ века первый распад империи по национальным границам — пусть в то время и условным — был абсолютно закономерным. Но большевики, всерьез уверовавшие в грядущую победу мировой революции и в интернациональную солидарность, вновь собрали империю, демонстрируя при этом полное пренебрежение к национальным интересам будущих “советских республик”. Достаточно вспомнить, например, что две трети армянской территории, включая гору Арарат (кстати, принадлежавших в свое время Российской империи), были отданы кемалистской Турции, считавшейся идеологическим союзником большевиков в борьбе против мирового империализма. С этого времени национальное начало было полностью подавлено во всех республиках, включая Россию, во имя торжества пролетарского интернационализма и классовой солидарности.

Что же касается “дружбы народов”, изобретенной в идеологическом отделе ВКП(б), то на протяжении всего существования советской власти она носила исключительно фольклорно-гастрономический характер. И если внимательно присмотреться к духоподъемным лозунгам, прославлявшим в советское время эту самую “дружбу народов”, то можно увидеть, что идеологи со Старой площади предусмотрительно избегали оксюморонов типа приведенного выше словосочетания “дружба эстонского и таджикского (или узбекского и украинского) народов”. Обычно речь шла о дружбе, разумеется, вековой, русского и любого другого народа, проживавшего на территории СССР. Простодушному и безответному русскому человеку льстили, наделяя его ролью мудрого “старшего брата”. И он безропотно терпел лишения, во многом связанные с тем, что советское руководство подкармливало за его счет национальные республики. Не потому, что оно благоволило этим республикам больше, чем России, а потому, что прекрасно понимало: национальная возбудимость продолжала подспудно существовать и даже расти и в Прибалтике, и в Закавказье, и в Средней Азии, и ее нужно было постоянно нейтрализовать материальными подачками и послаблениями. Для иллюстрации уточню, что

несметные потоки бюджетных денег, которые сегодня проливаются не на российскую глубинку, а на Северный Кавказ и в особенности на Чечню, являются, по сути, гиперболизированным продолжением все той же советской политики.

Когда советскому человеку русской национальности, настоявшемуся в своем городе в магазинных очередях за яблоками или помидорами, удавалось приехать по туристической путевке ну хотя бы в тот же “братский Таджикистан”, он сначала впадал в прострацию при виде дынно-фруктово-овощной вакханалии на рынках Душанбе, а потом начинал корить таджикских друзей за жадность, эгоизм и равнодушие к русским братьям. “Нет чтобы этим изобилием с нами поделиться, у нас же ни винограда, ни дынь днем с огнем не сыщешь, и не стыдно вам!” А в ответ слышал: “Это твоя Россия всем в стране заправляет, что же вы до сих пор вагоны-рефрижераторы нам ни разу не прислали? Это не мы виноваты, что их так мало строят”. Вот и вся “дружба народов”. Плюс небольшая иллюстрация врожденного идиотизма советской экономики.

Казалось бы, после двух крушений “лоскутной империи” за одно столетие пора было бы усвоить этот урок и окончательно угомониться. Увы, согласно социологическим опросам, почти две трети российского общества все еще мечтают о воссоединении с “младшими братьями” и о восстановлении хотя бы частично “территориальной целостности Советского Союза”. А это означает, что большинство русских людей по-прежнему считают свою национальную идентичность неполноценной, если в нее не включено ощущение покровительства многочисленным “братским народам” и горделивое сознание прежнего территориального размаха империи. Даром что омский губернатор Леонид Полежаев честно признает, что и на нынешней-то российской территории хороших дорог никогда не будет. В свою очередь,

российская власть, так и не изменившая свою вечную авторитарно-имперскую сущность, рефлекторно нуждается в постоянном и бессмысленном умножении атрибутов своего величия. Таков, например, проект Евразийского союза, который рассыплется в тот момент, когда Россия рано или поздно попытается присвоить себе в этом объединении роль “старшего брата”.

А о том, что такая самоубийственная попытка рано или поздно будет предпринята, красноречиво свидетельствует недавнее высказывание патриарха Кирилла, который считает крушение Советского Союза “крушением исторической России” и сожалеет о распаде “исторической общности людей”, живших в СССР. Это идеологическое обоснование реставрационных планов российской власти комично уже по той причине, что предстоятель РПЦ буквально воспроизвел клише из постановлений блаженной памяти ЦК КПСС. (“Новая историческая общность людей — советский народ”.) А вот что касается “крушения исторической России”, то тут христианское смирение патриарху явно изменило, поскольку он даже не задумался над тем, что граждане четырнадцати бывших советских республик воспринимают это крушение как благо для своей национальной независимости и вовсе не собираются вновь поступать на службу имперским амбициям российской власти и ее “государствообразующей религии”.

Впрочем, оно и к лучшему: предупрежден значит вооружен.

Борис ТУМАНОВ