Сергій Тарута: Ахметов вийшов з ІСД безкоштовно

Місяць тому почалася процедура банкрутства корпорації “Індустріальний союз Донбасу”. Пік розквіту цієї імперії припав на початок 2000-х, коли вона стала одним з найбільш агресивних скупників металургійних підприємств.

У докризові роки ІСД оцінювалася 10 млрд дол, розпорядниками яких були три рівні засновники — Віталій Гайдук, Сергій Тарута та Олег Мкртчан. Зовні вони справляли враження єдиної команди, але все було не так однозначно.

Деталі внутрішнього конфлікту засновників ІСД стали відомі у 2020 році, коли було оприлюднене рішення Високого суду Англії, де всі троє з'ясовували свої стосунки. Якщо коротко — ініціатор спору Гайдук звинуватив партнерів в обмані при викупі його частки в корпорації.

Ідеться про угоду кризового 2009 року, коли 33,8% акцій Гайдука в ІСД за 750 млн дол перейшли у власність Тарути і Мкртчана, після чого ті, додавши незначні частки із своїх пакетів, продали 50% + дві акції корпорації за 2,7 млрд дол стратегічному інвесторові — російському Внєшекономбанку, що підпорядковується Володимиру Путіну.

 

В англійському суді Гайдук стверджував, що багаторічні партнери його обдурили: у перерахунку на одну акцію він отримав 22,16 дол, а Тарута з Мкртчаном — майже в п'ять разів більше — 105,42 дол.

Правда, Високий суд Англії ці математичні розрахунки не прийняв, тому кожен залишився при своєму. Здавалося б, інцидент вичерпаний, але за роки, поки тривав процес, в ІСД накопичилися більш серйозні проблеми.

Головна з них — стосунки Тарути і Мкртчана з Внєшекономбанком. Росіяни не задоволені тим, що “залили” в ІСД мільярди доларів, а в підсумку українська корпорація виявилася неплатоспроможною.

Однак звинувачувати в цьому Путін може лише себе: основні проблеми ІСД пов'язані з втратою значної частини активів на окупованій території Донбасу.

Зараз, коли між українськими і російським акціонерами ІСД спалені всі мости, саме час звинувачувати один одного. Це і робить Тарута. Він прямо говорить, що за банкрутством ІСД стоїть Москва.

Така відвертість українського бізнесмена має пояснення. За даними джерел ЕП, Тарута намагається встановити контроль над єдиним ліквідним активом корпорації — угорським метзаводом ISD Dunaferr Zrt., яким керує менеджмент росіян.

Зараз сутичка за Dunaferr в розпалі, але відносини Тарути з росіянами не завжди були такими напруженими.

Наприклад, саме його свідчення російській прокуратурі лягли в основу обвинувального акта для Олега Мкртчана, який в 2019 році отримав дев'ять років ув'язнення за “розкрадання грошей ВЕБ” і відбуває термін в колонії Олексія Навального.

У розмові з ЕП Тарута називає вирок для Мкртчана таким, що “має вагомі звинувачення”. Як стверджує Тарута, Мкртчан винен йому 281 млн дол, ще 150 млн дол — Гайдук.

ЕП звернулася до обох “боржників” з пропозицією оприлюднити свою точку зору з цього приводу. У Гайдука відповіли відмовою, у Мкртчана — погодилися. Позиція його сторони буде опублікована незабаром.

В інтерв'ю — про те, як Тарута планує витребувати мільйони у колишніх партнерів, як створювалася ІСД, про роль в житті корпорації Євгена Щербаня, конфлікти з Ахметовим, залучення чеченців для вибивання боргів і “неусвідомлену” поїздку в Росію.

Як створювалася ІСД та як формувався склад засновників

— В 2020 году в ваш адрес прозвучали публичные претензии со стороны сына погибшего в 90-е годы Евгения Щербаня — Евгения Щербаня-младшего. Соответственно, первые вопросы связаны с историей ваших взаимоотношений со Щербанем-старшим.

В 90-е вы работали на “Азовстали” с “красным директором” этого предприятия Александром Буляндой. С последним тогда конкурировал Щербань.

Правда ли, что вы помогли Щербаню сместить Булянду и таким образом открыть путь началу сотрудничества его структур с “Азовсталью”?

— Вопрос некорректный, потому что не могло быть конкуренции между Буляндой, директором, назначенным государством, и Щербанем, у которого были коммерческие интересы. Эти коммерческие интересы были связанные только с одним: его компания “Атон” получила лицензию на экспорт 900 тысяч тонн металла производства “Азовстали”.

По этому поводу Булянда тогда ответил Щербаню, чтобы он решал этот вопрос с директором по внешнеэкономическим связям “Азовстали”, то есть со мной. А я на предложение Щербаня ответил, что экспорт будет идти исключительно через “Азовсталь”, и в конечном итоге он согласился.

— Корректно ли утверждение, что изначально ИСД создавалась для операций с природным газом, а не для управления активами?

— Некорректно. Идеология ИСД, как и многих других компаний того времени, была в том, чтобы обеспечить платежи по заработной плате для предприятий Донецкой области и не допустить вымывания оборотных средств с предприятий, которые в состоянии платить живыми деньгами.

Стояла задача помощи предприятиям, которые оказались в тяжелейшей ситуации из-за незнания и неспособности популяризировать свою продукцию.

Приватизация, металлургия — это то, что возникло в жизни ИСД уже потом, в 99-м году, когда мы приватизировали Харцызский трубный завод.

— Правда ли, что изначально учредителями ИСД были супруга Евгения Щербаня Надежда Никитина (50%), Ринат Ахметов (20%), Михаил Поживанов (10%), Степан Челахов (10%) и Сергей Тарута (10%)?

— Это вообще неправильный состав. Он не соответствует действительности.

— Как было на самом деле?

— У ИСД в самом начале было пять акционеров: Торгово-промышленная палата, Академия инженерных наук, Академия экономических наук, “Данко” и Донгорбанк.

Так было в самом начале, хотя мы предлагали, чтобы акционерами ИСД стали все крупные предприятия Донецкой области. Никаких Никитиных и в помине не было.

А летом 1996 года, когда сместили губернатора Владимира Щербаня (в 1994-1996 годах глава Донецкого облсовета. — ЭП), в ИСД приехала налоговая проверка и насчитала нам сумасшедшие необоснованные штрафы — 124 миллиона долларов.

После этого “Данко” и Донгорбанк написали заявления о выходе из состава ИСД. После их выхода в ИСД вошли “Визави” (компания Виталия Гайдука) и “Азовинтекс” (компания Сергея Таруты). Это был август 1996 года.

— Если Донгорбанк был в числе основателей ИСД, то это означает, что одним из бенефициаров этой корпорации был Ринат Ахметов.

— Ахметов? В том числе.

— Правда ли, что условия окончательного выхода Ахметова из ИСД подразумевали, что он забирает доли корпорации в “Азовстали” и Харцызском трубном, а взамен отдает ИСД свои доли в Алчевском меткомбинате и помогает вам с приватизацией Днепровского меткомбината?

— Это вообще не соответствует действительности, и во времени эти операции очень сильно разбросаны.

Донгорбанк вышел из акционеров ИСД в августе 1996 года, а тогда у корпорации никаких активов, кроме огромных обязательств, не было. Еще не было приватизации “Азовстали”, “Алчевска” и ничего остального вами перечисленного.

— То есть Ахметов вышел из ИСД за деньги, а не за активы.

— Ахметов вышел из ИСД бесплатно.

Уставной фонд ИСД, когда в нее входил Донгорбанк, был 240 тысяч долларов, и не было вообще никаких активов. Были только агентские договора, которые обеспечивали финансирование зарплаты промышленных госпредприятий.

Повторяю: тогда не стоял вопрос прибыли корпорации. Вопрос стоял — как решить проблему задолженностей областного уровня. Поэтому когда Донгорбанк выходил из ИСД, ему ничего за это не заплатили. Он вышел бесплатно.

— Какой была структура собственности ИСД? Сколько акций принадлежало Щербаню?

— Щербаня не было. После выхода “Данко” и Донгорбанка 35% ИСД стало принадлежать “Визави”, 35% — “Азовинтексу” и по 10% — Торгово-промышленной палате, Академии инженерных наук и Академии экономических наук.

— Если подвести черту под претензиями к вам со стороны старшего сына Щербаня, что можете об этом сказать?

— Для меня единственным преемником Щербаня был и есть его сын Руслан. Он был все время с отцом, знал всю ситуацию, и у него никогда не было никаких претензий.

Все, что касается Евгения Щербаня-младшего, — это его какой-то бред. Считаю, что это его попытка рэкета и меня, и Ахметова.

— Может ли быть это связано с тем, что у Евгения Щербаня-младшего закончились деньги?

— Конечно. Сейчас идут судебные процессы между братьями — Русланом и двумя Евгениями.

— За имущество?

— Нет. Основную часть активов, насколько я знаю, они разделили между собой. Руслан отдал часть двум своим братьям Евгениям, но те потом все это спустили, и когда деньги закончились, они пришли к Руслану с разговором “давай еще”.

Когда Руслан сказал, что больше ничего не даст, они начали с ним судиться. Но когда поняли, что ничего не получат, решили дальше рэкетировать меня и Ахметова.

Чому Гайдук захотів вийти з ІСД та через що корпорація конфліктувала з Ахметовим

— Следующие несколько вопросов касаются ролей Виталия Гайдука, Олега Мкртчана и Сергея Таруты в жизни ИСД.

В 90-е Гайдук занимал должность замглавы Донецкой облгосадминистрации. Корректно ли говорить, что в то время он выполнял роль административного ресурса для корпорации?

— Не было такого административного ресурса. В феврале 1996 года был приказ губернатора (глава ОГА. — ЭП) Донецкой области о том, что в регионе есть единственный оператор газа — корпорация ИСД.

Предприятия рассчитывались с корпорацией не деньгами, а своей продукцией. При этом все деньги, которые были у этих предприятий, оставались у них. Таким образом мы в течение года решили проблему всех неплатежей Донецкой области.

— Какова была роль Гайдука в ИСД?

— Гайдук никогда не занимался ИСД. Он всегда был пассивным акционером. ИСД состоялось, скажем так, благодаря моей репутации, благодаря тому, что я жил этим, и на базе моей репутации западные банки давали кредиты.

Для Гайдука ИСД это была история, как и для всех остальных: “взлетит — не взлетит”. Он больше занимался другими делами: занимал госдолжности, которые ИСД никак не помогали. Точнее, наоборот: мы помогали Гайдуку.

— Известно, что Мкртчана с Гайдуком познакомили вы. Также известно, что Мкртчан стал совладельцем ИСД за счет выкупа долей у Гайдука и у вас. Правильно ли понимать, что он получил свою долю как менеджерский бонус?

— Правильно. История была следующей. В 90-х был такой начальник управления промышленности Донецкой области Филиппов, который попросил упомянутого вами директора “Азовстали” Булянду “принять молодого человека”.

Этим человеком был Мкртчан. Его Булянда отправил ко мне, потому что я отвечал за всю внешнеэкономическую деятельность “Азовстали”.

Молодой человек начал пытаться получить продукцию “Азовстали” и для этого пытался дать мне взятку. Я, естественно, не взял, и у него появился спортивный интерес: как это — он встретил человека, который взятки не берет?

Дальше он начал выстраивать со мной чисто дружеские отношения: шашлыки, поездки на отдых и все остальное.

— Какой это был год?

— 95-й. Тогда, кстати, Мкртчан был против, чтобы я возглавил ИСД. Он сказал: “Куда ты едешь? В Донецк? Там так опасно, стреляют, убивают”.

А потом возникла история: Мкртчан был в Донецке, у него не было работы, у него произошла трагедия с братом. Я ему говорю: “Что ты без дела? Ну, иди в ИСД работать”.

Сначала он был начальником управления металлургии, потом заместителем директора. Потом у него появился менеджерский бонус — 5% акций ИСД.

Он выстроил со мной отношения так, как это умеют, скажем так, люди с востока: “Брат, брат, брат, брат, брат, брат”. На каком-то этапе начал вести со мной и с Гайдуком переговоры о том, что он хочет иметь долю в ИСД.

Гайдук назвал ему одну стоимость за акции, которые был готов ему продать, я назвал ему другую стоимость, и таким образом он стал акционером корпорации.

— Правда ли, что Мкртчан рассчитался за свою долю акций ИСД с Гайдуком, но не рассчитался вами?

— Не рассчитался. Это правда. Больше того, Мкртчан рассчитался с Гайдуком из моих денег.

— Так получалось, что ИСД приватизировала в основном металлургические предприятия. Задачей корпорации было занять монопольные позиции в этой нише?

— Не так. Тогда в Донецкой области огромное количество предприятий было под угрозой банкротства. Мы их спасали. Сам-то я металлург — начинал с мартена, у меня достаточно серьезная репутация.

Например, в отношениях с Харцизским трубным заводом мы выстроили программу газ-штрипс-труба. Основным механизмом расчета с ИСД как с поставщиком газа была труба большого диаметра.

Алчевский меткомбинат тогда столкнулся с огромной проблемой уничтожения: одного его директора застрелили, другой умер, третий сбежал. Параллельно был Константиновский металлургический завод, который начали резать на металлолом.

Тогда министр промышленности Валерий Леонидович Мазур просил меня сформировать команду и помочь спасти это предприятие.

— ИСД приватизировала то, что могла приватизировать?

— Приватизировала то, что не требовало политического админресурса. То, что особо никого не интересовало.

— Проблемой ИСД всегда было отсутствие ресурсной базы — железной руды. Вы не могли приватизировать соответствующие комбинаты из-за отсутствия админресурса?

— Конечно. Изначально была договоренность, что каждое предприятие, каждая группа получит часть активов в “Укррудпроме”, в том числе ИСД.

К сожалению, потом Кучму убедили и создали такой механизм, при котором сырье получили те, у кого был огромный политический ресурс и кто мог решать проблему в парламенте.

— Означает ли это, что ИСД еще с 90-х была в состоянии корпоративной войны с Ахметовым?

— У нас постоянно была с ним жесткая конкуренция, но вопрос стоял шире. Была договоренность между украинскими и российскими группами, кто на какие предприятия заходит, чтобы друг другу не мешать.

В итоге была достигнута договоренность о том, что россияне не заходят на украинские заводы, а украинские сырьевики не поставляют руду российским предприятиям.

За счет этого на украинском рынке была создана монополия. Нам предлагали цены на руду, которые, я считаю, были не очень корректными. Доходило до того, что мне приходилось привозить сырье из Бразилии.

— Можно ли сказать, что “Метинвест” душила ИСД ценами?

— Тогда была не только “Метинвест”. Кроме нее был “Приват”, был Новинский. Они между собой договорились и давали нам цены на железную руду не “экспорт минус транспорт”, а “экспорт плюс транспорт”.

Их расчеты строились на том, во сколько нам обошлось бы сырье, если бы мы получали его из других источников.

— То есть такой себе “Роттердам+”, только 15-летней давности.

— Законы рынка жестоки. Когда я управлял ИСД, у нас была жесткая конкуренция с Ахметовым, очень жесткая. Бывало, мы не разговаривали друг с другом по году, потому что я считал, что стоимость сырья для нас была некорректной.

— Можно ли воспринимать такую ценовую стратегию Ахметова на железную руду как приглашение продать ИСД, или это был просто бизнес?

— Не было там такого жесткого условия.

Менеджмент ведь как рассуждает? Менеджмент старается всегда продать как можно дороже. А тут есть корпорация ИСД, которая “утилизирует” огромные ресурсы. У нее есть альтернатива? Нет. Куда они денутся? Ну и поэтому менеджмент Ахметова предлагал нам такие условия.

Я говорю: “Ринат, это некорректно”. А он: “Это же менеджмент, я не участвую. Договаривайтесь с ними или берите у других”.

— Гайдук решил выйти из ИСД в 2007 году из-за отсутствия сырьевой базы у ИСД?

— Здесь несколько причин. С одной стороны, Гайдук никогда активно не участвовал в жизни ИСД. Он был пассивным акционером.

С другой стороны, у него был дискомфорт, что моя стратегия предусматривала постоянное развитие или инвестирование не только всей прибыли, но и кредитных ресурсов (плечо около 3 млрд долл) на дальнейшее развитие.

Из-за этого получалось, что компания стоила очень дорого, но у нее все время нет денег. Естественно, Гайдука это не сильно устраивало. Он видел, что металлургический рынок на подъеме, в результате чего и сказал: “Я хочу выйти”.

Это не входило в планы остальных акционеров ИСД, и тогда я пошел навстречу Гайдуку по своей доброй воле. А потом из этой ситуации возник конфликт: появился Мкртчан, который, условно, начал “разводить”.

— Ссорить вас с Гайдуком?

— Не то чтобы ссорить. Меня невозможно рассорить, у меня есть свое мнение, я никогда это мнение не меняю.

Но Гайдук — это производная бюрократической системы. Он работал в администрации Донецкой области, потом министром, потом несостоявшимся вице-премьером, а там всегда были интриги и он всегда к ним прислушивался.

А Мкртчан любил делать так: поехать в Киев и сказать Гайдуку, что Тарута что-то плохое говорил на него, а потом приехать в Донецк и сказать Таруте: “Вот Гайдук о тебе плохое говорил”. Такие “разводы” со стороны Мкртчана вносили диссонанс.

Я на это не обращал внимания, но Гайдук был этому подвержен. Параллельно ему хотелось денег, хотелось жить комфортно, а не брать на себя сумасшедшие риски развития корпорации.

Як банк Путіна купував ІСД та як колишній голова “Нафтогазу” заробив на цій угоді 300 мільйонів доларів

— В 2009 году Гайдук продал свои 33% ИСД вам с Мкртчаном, после чего вы продали 50% + две акции ИСД ВЭБу.

Подразумевала ли договоренность, что управление корпорацией остается за украинской стороной, а финансовый контроль переходит к российской?

— Это правда. В рамках наших договоренностей с ВЭБ генеральный директор ИСД предлагается украинской стороной, но если он не выполняет свои обязательства, российская сторона имела право его заменить.

Мне в рамках этой договоренности отводилась позиция председателя совета директоров ИСД, но она подвисла, потому что совет директоров не был сформирован.

Поэтому у меня с 2010 года не было особого влияния на управление корпорацией, и поэтому она начала валиться.

— Сделка с ВЭБом подразумевала, что ему будут принадлежать 50% + две акции ИСД, а Таруте и Мкртчану — по 25% минус акция с каждого.

Такая же формула предусматривалась при приобретении 49% акций “Запорожстали”: из этих 49% — 50% плюс две акции были у ВЭБа, а по 12% оставалось у вас и в Мкртчана.

Почему акции “Запорожстали” официально не вошли в корпорацию ИСД?

— Изначально, когда мы заключили сделку с ВЭБом по ИСД, предусматривалось, что они выделят 3 миллиарда долларов на завершение модернизации предприятий корпорации, которую мы начали, и дадут деньги на приобретение новых активов, включая “Запорожсталь”.

Но тогда Ахметов первый выкупил контрольный пакет “Запорожстали” у Шифрина, а ВЭБу осталось только 48% акций завода. После этого Внешэкономбанк отказался интегрировать “Запорожсталь” в ИСД, хотя изначально договоренность была именно такой.

— У вас нет желания продать свои 12% “Запорожстали”?

— Я давно, еще в 2012-2013 годах, их уступил, потому что никак не влиял на процессы на предприятии.

— Продали свой пакет ВЭБу?

— Я не давал своих денег на покупку 12% “Запорожстали”. За мою и Мкртчана доли по 12% часть денег за меня и за себя давал Мкртчан, а часть мы оплатили из кредитных ресурсов ВЭБа.

В итоге мы не смогли погасить свои кредиты перед ВЭБом (не было такой возможности), и наши доли в “Запорожстали” перешли к россиянам.

— И в сделке по приобретению ВЭБом ИСД, и при покупке ВЭБом “Запорожстали” роль посредника между продавцом и покупателем играл Игорь Бакай.

Он получил за свои услуги 300 миллионов долларов. Правильно ли понимать, что посредник был нужен, потому что ВЭБ — это организация, в которой решения принимаются не из рыночных мотивов, а из коррупционных?

— По “Запорожстали” не знаю. По ИСД действительно он получил комиссионные.

Решение по этой сделке принималось на самом высоком уровне: на уровне Медведева (Дмитрий Медведев, президент РФ в 2008-2012 годах. — ЭП), на уровне премьер-министра (в 2008-2012 годах Владимир Путин. — ЭП), потому что он был председателем наблюдательного совета ВЭБа.

Естественно, чтобы такое решение было принято, нужно было огромное лобби.

— То есть Бакай в этом процессе был своеобразным российским админресурсом.

— Да.

— Его привлечение — это ваша инициатива или Мкртчана?

— Нет, это мои отношения. Мкртчан его не знал.

— Получается, все три акционера ИСД были в конфликте.

Несколько лет назад Гайдук обратился в Высокий суд Англии с претензией, что Тарута и Мкртчан якобы вступили в сговор и обманули, выкупив его долю в ИСД дешевле, чем впоследствии продали акции ИСД российскому ВЭБу.

В суде фигурировала информация о том, что Тарута и Мкртчан получили в пересчете на одну акцию ИСД 105 долларов, а Гайдук — всего 22 доллара. Насколько корректна пятикратная разница?

— Нельзя вообще так рассуждать. Это некорректно. Изначально Гайдук предложил нам выкупить свой пакет за 3 миллиарда долларов. Дать ему такие деньги мы могли только в рамках слияния с кем-то.

Мы тогда вели переговоры с “Евразом” о слиянии, но произошел мировой кризис, у “Евраза” не получилось, и мы искали другие варианты. Других вариантов особо не было, хотя мы переговорили со всеми украинскими, российскими и западными компаниями.

Удалось согласовать сделку только с ВЭБом. В итоге с Гайдуком передоговорились и зафиксировали цену, которая его устроила. Он получил 750 миллионов долларов за свои 33% ИСД, а мы не получали деньги за свои акции.

Мы получили от ВЭБ кредит. Тем более, корпорация тогда была в дефолте, и никого из ее потенциальных инвесторов не интересовала покупка миноритарного пакета акций.

Нужно понимать, что Гайдук продал нам миноритарный пакет, а мы продали ВЭБу контрольный пакет. Продажа контрольного пакета не означает, что мы должны продать только акции. Она означает, что мы должны были отказаться от дальнейшего влияния на управление ИСД.

— Поэтому вы считаете претензию Гайдука необоснованной?

— Гайдук не спрашивал, по какой цене мы продаем акции ВЭБу. Его интересовало только то, сколько он получит.

Хочу подчеркнуть, что после продажи контрольного пакета ИСД ВЭБу мы не получили деньги, мы получили кредит, за который должны был рассчитываться.

Этот кредит был выдан и на расчет с Гайдуком за его долю в ИСД, и на выкуп кредиторской задолженности ИСД (около 500 млн долл). Чтобы никто не думал, что речь идет о чем-то надуманном, то позже, в декабре 2012 года, ВЭБ выставил нам с Мкртчаном иск на 1,1 миллиарда долларов.

— В чем была претензия ВЭБа к вам и к Мкртчану? Чем закончился этот процесс?

— Я понимал, если бы не заключил сделку с ВЭБом, корпорация пошла б под банкротство, и тогда мы вообще бы ничего не получили. У нас не было вариантов. У ИСД уже не было оборотных средств, мы останавливали доменные печи.

Сделка по продаже контрольного пакета ИСД ВЭБу в 2009 году была настолько сложная, что у нас с Мкртчаном было, наверное, 30 страниц обязательств перед ними.

Часть из этих обязательств и заявлений, которые мы делали перед ними, не была подтверждена документами.

И вот в конце 2012 года истекал двухлетний срок предъявления претензии к нам ВЭБом по нашим обязательствам, и они выкатили в суд свою претензию к нам по полной программе.

Нам нужно было доказать в арбитраже, что это не соответствует действительности.

Надо отдать должное: арбитражный суд, в отличие от Высокого суда Англии, не является субъективным. Он отказал ВЭБу в удовлетворении иска и даже обязал его доплатить нам 26 миллионов долларов. Они ведь с нами по сделке не рассчитались полностью.

— ВЭБ вам должен что-то сейчас?

— Конечно. Около 30 миллионов.

— Только вам или вам с Мкртчаном?

— Мне и Мкртчану. Может, даже уже больше. Уже, думаю, с учетом пеней и штрафов миллионов 45-50.

— Правда ли, что из-за решения Высокого суда Англии все ваши активы заморожены, и этот мораторий будет существовать, пока вы не выполните это решение?

— Правда только в том, что я должен оплатить другой стороне ее юридические издержки на этот суд. И пока я издержки не заплачу, я не имею права отчуждать свои активы.

С Гайдуком и Дубиной за юридические издержки я рассчитался, остался Мкртчан. Но у меня много встречных исков здесь, в Украине, к Мкртчану.

— Правда ли, что юридические издержки всех трех сторон составляют суммарно 100 миллионов фунтов?

— Нет, неправда. Думаю, миллионов 30, наверное, все вместе потратили.

— Ваша логика “нерасчета” с Мкртчаном за его издержки в Англии связана с тем, что он должен вам деньги?

— Да, он мне должен 281 миллион долларов.

— За что?

— Он не рассчитался со мной, когда получил свою треть акций ИСД. Плюс мне принадлежало 17% в ООО “Регион” — компании Мкртчана, в которой он хранил все свои активы.

Потом Мкртчан или его менеджмент решили вывести все активы с “Региона” и обанкротить компанию, а мне за мои 17% в этой компании ничего не компенсировали.

Стоимость моих 17% в “Регионе” гораздо выше того, что я должен Мкртчану по компенсации его юридических издержек.

Про вибивання боргів з Мкртчана за допомогою чеченців та поїздку в Росію

— Есть информация, что для получения этого долга с Мкртчана вы привлекли организацию “За справедливость”. Эта структура часто упоминается в связях с чеченской мафией. Можете ли вы это коротко прокомментировать?

— Коротко: на самом деле это не соответствует действительности.

— Вы не привлекали “За справедливость”?

— Не так это было. Когда у Мкртчана было обязательство заплатить 281 миллион, он сначала оттягивал, а потом убежал в Россию и начал там рассказывать, что Тарута враг, нельзя, чтобы он въезжал в РФ, отсекая возможность расчета со мной.

В то время у нас в корпорации работал армянин Мадоян. Он как-то сказал мне: “Смотри, я же езжу в Москву. Я готов переговорить с Мкртчаном, который избегает встречи. Можно я буду, условно, медиатором?”. Я ему говорю: “Да, пожалуйста, будь медиатором”. Я дал ему доверенность на представление моих интересов по урегулированию этого спора.

Когда Мадоян встречался с Мкртчаном, то Мкртчан привел на встречу лиц, скажем так, кавказской национальности. Потом Мадоян, чтобы уравновесить, также привлек лиц кавказской национальности. Это не были разбирательства или что-то некорректное.

— То есть с вашей стороны это не была попытка привлечь коллекторов или людей “с паяльниками и утюгами”?

— Нет. Я не тот человек по жизни.

— В Высоком суде Англии вы упомянуты в статусе “неудовлетворителен как свидетель”. Там написано: “Он был уклончив и в ряде случаев правду просто не говорил”.

— На этом суде был Гайдук, который утверждал то, что не соответствовало действительности.

Мкртчана на суде не было, потому что он уже в то время был в тюрьме. Его сторона убедила суд, что я посадил Мкртчана, давал российскому следствию показания на Мкртчана и даже ездил для этого в Москву.

Я не ездил в Москву, а приехал в Беларусь и на границе между Беларусью и Россией давал следственные показания.

— Какой была ваша мотивация давать показания россиянам на Мкртчана?

— Мкртчан пытался обвинить меня в том, что я принимал участие в решениях о распределении кредитов ВЭБа, выданных ИСД. Меня попросили дать показания, что я не имел отношения к распределению ресурсов, в чем обвиняли его.

— Есть информация, что свои показания вы давали не в Москве и не в Беларуси, а в ресторане “Тихая заводь”, расположенном в российской деревне Новые Батеки (Смоленская область, РФ). Это неправда?

— Нет, это правда. Это как раз есть правда. Я сказал, что в Россию не полечу, я полечу в Минск, и предложил встречу в аэропорту. Они ответили отказом, сказали, что для встречи наймут ресторан.

В аэропорту Минска меня встретил председатель Внешэкономбанка Горьков и мы поехали на встречу.

Мы сели в машину. За окнами лес. Я что разбираюсь, где мы? Мы остановились в ресторане в лесу, потом приехали следователи и там делали допрос. Уже потом я узнал, что это дорога, которая соединяет Беларусь с Россией. Но между этими странами нет границы, паспорта при пересечении никто не проверял, поэтому знать про ее пересечение я не мог.

— То есть пересечение границы было несознательным?

— Конечно.

— Хочу вас спросить по поводу осуждения Мкртчана. Справедливо ли, что он получил девять лет?

— Мне некорректно на это отвечать.

— Было ли за что давать ему такой срок?

— Есть достаточно веские обвинения в том, что часть средств, которые выделялись ИСД, неэффективно распределялись через структуры Мкртчана. Это правда.

В 2014 году я возглавил Донецкую область, и тогда в качестве “ответки” захватили мой офис и дом в Донецке. А Мкртчан занял российскую позицию, уехал туда в мае 2014 года.

Таким образом, создались условия, когда мне вообще перестали давать информацию по ИСД — меня полностью игнорировали. Управлял корпорацией один Мкртчан.

— Если у ВЭБ был финансовый контроль над корпорацией, то почему получилось так, что Мкртчан оказался крайним? Россияне же контролировали операции, которые он осуществлял.

— Безусловно, многое делалось совместно с финансовым директором ИСД, которого назначал ВЭБ. Безусловно, чиновники Внешэкономбанка знали о транзакциях ИСД, но Мкртчан всегда старался быть тоталитарным руководителем.

— Патриархальным.

— Патриархальным, властным. Естественно, он находил возможность влияния на финансового директора.

При желании Внешэкономбанк мог бы, безусловно, все контролировать. Но так как это государственная структура, то для его сотрудников деньги ВЭБа государственные, а не свои. Естественно, люфт при принятии решений у Мкртчана был.

— За этот люфт он получил девять лет.

— Скорее всего, мне сложно ответить.

— Правда ли, что по соглашению акционеров ИСД решения корпорации легитимны только при согласии всех трех акционеров, а поскольку Мкртчан в тюрьме, то никакие решения правление ИСД принять не может?

— Сейчас это вопрос не Мкртчана. Для принятия решений достаточно решений двоих — ВЭБа и меня, но Внешэкономбанк для себя выбрал другую стратегию. Они сначала пытались искать для ИСД стратегического партнера, потому что отказались вливать деньги и вообще как-то участвовать и помогать ИСД.

— ВЭБ начал искать покупателя на свою долю в ИСД?

— ВЭБ начал вести переговоры по поиску потенциального стратегического инвестора. Я согласился на эту конструкцию, потому что ИСД — это мое детище, и я заинтересован в том, чтобы корпорация развивалась.

Потом Внешэкономбанк свернул эти переговоры, потому что конкретным чиновникам, которые должны были подписать эту сделку, не хотелось брать на себя ответственность за сумму этой сделки.

Государственному чиновнику лучше вообще ничего не сделать и потом обвинить всех, чем взять на себя конкретную ответственность.

— Каково сейчас участие ВЭБа в жизни ИСД?

— После сделки по покупке ИСД во Внешэкономбанке сменился уже третий руководитель. Сначала был Дмитриев, потом пришел Горьков, сейчас — Шувалов. С каждой этой заменой они все меньше и меньше вовлекаются в вопросы корпорации.

В конечном счете они поставили ответственного за ИСД человека, который занимается исключительно процедурой банкротства. Они выбрали для себя сценарий, при котором конкретный чиновник ВЭБа за ИСД не отвечает.

Що таке ІСД зараз, чим закінчиться банкрутство компанії та яким буде новий суд Тарути, Гайдука і Мкртчана

— Ранее в ИСД входил Краматорский метзавод, Днепровский трубный завод, холдинговая компания “Кубань”, метзавод в Армавире, метзавод в Пакистане. Что со всеми этими активами сейчас?

— Они не входили в ИСД. Это были предприятия, оформленные на разные кипрские компании. В 2009 году у нас было обязательство перед россиянами включить эти предприятия в ИСД, но дальше сами же россияне от этого отказались, потому что в большинство из перечисленных предприятий нужно было вкладывать деньги.

— Соответственно, все эти активы даже после сделки с ВЭБом остались у вас и Мкртчана?

— Да. Часть активов Мкртчан просто цинично переписал на себя. Менеджмент на предприятиях был общий, но слушал больше Мкртчана, потому что я больше занимался стратегией, а он — оперативной деятельностью.

— Какие именно активы Мкртчан переписал на себя?

— Мне проще ответить, где остался собственником я. Мне принадлежат 25% в Днепровском трубном заводе.

— А холдинговая компания “Кубань” и метзавод в Армавире?

— Это Мкртчан переписал на себя.

— А метзавод в Пакистане?

— Он зарегистрирован на компании, которые Гайдук, когда выходил из состава учредителей ИСД, должен был переписать в пользу меня и Мкртчана, но до сих пор этого не сделал.

— Какие активы сейчас контролирует корпорация ИСД?

— Фактически только Днепровский металлургический комбинат (ДМКД) и ISD Dunaferr. Но ДМКД находится в процедуре банкротства, сейчас возбуждено уголовное дело в отношении захвата Алчевского меткомбината.

— Кому принадлежит идея продать доменные печи ДМКД Ахметову?

— Я точно к этому не имею отношения. Я так понимаю, это было решение арбитражного управляющего ДМКД.

— Правда ли, что ИСД судится, чтобы вернуть себе этот актив?

— ИСД уже не судится, потому что весь менеджмент корпорации в мае 2020 года написал заявления и ушел.

У нас де-юре есть генеральный директор, но он уже три года находится в тюрьме, а Внешэкономбанк ничего не делает для его смены, несмотря на мои неоднократные обращения на этот счет.

— Вы предлагали назначить кого-то главой ИСД вместо Мкртчана, но ВЭБ отказал?

— Да, я предлагал. Мкртчан не способен выполнять свои функции. Он обвиняется в колоссальных злоупотреблениях в России, но россияне не подают кандидатуру на нового генерального директора.

Это абсолютный абсурд. Это показывает, что их сценарий — все обанкротить.

— В процедуре банкротства находится и сама ИСД. Этот процесс закончится ликвидацией корпорации?

— Скорее всего.

— Какова будет судьба завода Dunaferr? Сейчас это, наверное, самый ликвидный актив корпорации.

— Это очень хороший актив. Это единственный металлургический завод на территории Венгрии, который имеет сумасшедший потенциал. У меня была программа его развития.

Когда я контролировал ИСД и управлял им, в этот завод было инвестировано 250 миллионов евро. Были созданы мощности, у нас была правильная стратегия: делать на нем автомобильный лист.

Потом на Dunaferr россияне поставили своего директора. Он не металлург и далек от того, чтобы правильно и эффективно управлять предприятием. Он слушал только россиян, а те вымывали из завода деньги через подставные структуры.

Сейчас ситуация также является очень сложной, предприятие практически остановлено.

— Менеджерский контроль над Dunaferr остается у ВЭБа?

— Да.

— Правда ли, что вы пытаетесь восстановить украинский контроль над этим предприятием?

— Правда только одна. В августе 2020 года три члена совета директоров, представляющих интересы ВЭБа, написали заявления о сложении полномочий. То же произошло с набсоветом.

Они боялись ответственности за доведение завода до банкротства. Своими действиями они полностью обезглавили предприятие. А 30 сентября 2020 года истекли полномочия директора Dunaferr, назначенного россиянами.

В марте 2020 года в Венгрии был принят закон, который предусматривает, что если у предприятия есть хоть один действующий член совета директоров, он может инициировать создание новых органов управления: правления и набсовета.

Моя дочь Татьяна является действующим членом совета директоров Dunaferr, и она воспользовалась принятым законом. На заводе было проведено собрание акционеров, на котором были утверждены новые члены совета директоров.

В ответ менеджмент ВЭБа начал забрасывать судебную систему исками о том, что они не давали разрешения на формирование новых органов управления.

— Чем закончилась эта история?

— Сейчас там вообще странная ситуация. Пришли какие-то украинцы с доверенностью Внешэкономбанка и провели собрание акционеров, чтобы назначить уже других новых членов совета директоров и наблюдательного совета Dunaferr.

Это точно не согласовывалось со мной, и я абсолютно не в курсе этого.

— Кто в таком случае это делает?

— Мне это неизвестно. Думаю, это стратегия россиян, направленная на то, чтобы затянуть ситуацию и не дать нам, украинской стороне, сформировать легитимные органы управления заводом.

— Есть ли шансы, что ваша дочь возглавит Dunaferr?

— У нее даже не было желания возглавлять завод. Было только одно желание: помочь сформировать органы управления. Все.

— Имеет ли она шансы довести это намерение до конца?

— Если судебная система Венгрии быстро отреагирует, то да.

— ВЭБ является основным бенефициарным собственником Dunaferr. Зачем он гробит свое предприятие такими деструктивными действиями?

— Чиновник не хочет нести ответственность за принятие решения.

На ИСД, а значит, и на Dunaferr, можно было найти стратегического инвестора. По моей информации, было несколько компаний, которые были готовы заплатить за Dunaferr более 200 миллионов долларов, но ВЭБ отказался.

— Эти деньги кто-то был готов заплатить сейчас?

— Это предложение было, условно, год назад. Деньги были готовы дать в том числе украинские компании.

Но чиновнику, который будет принимать решение в ВЭБе, нужно было идти и согласовать цифру 200 миллионов. А ему скажут: “Почему 200? Почему не миллиард?”. Поэтому чиновнику лучше вообще ничего не делать.

— Правда ли, что вы являетесь собственником трехмачтовой яхты “Михаил Воронцов”?

— Это неправда. Я помогал Степаненко ее строить в самом начале реализации, но дальше не имел к ней отношения.

— Как можно описать ваши отношения с Виталием Гайдуком? Вы с ним соседи — у вас офисы на одной улице.

— Сейчас никаких отношений фактически нет. Он, кстати, так и не рассчитался за офис, в котором находится. Это был офис ИСД. Я его приобретал и строил.

— Это здание оценивается 30 миллионами долларов. Это адекватная сумма?

— Нет. Мы договорились с Гайдуком, что он забирает офис из расчета 42 миллионов долларов, которые он должен был заплатить мне и Мкртчану, но он до сих пор не заплатил.

Я считал, что этот человек неподвластен эрозии соблазна денег. К сожалению, я ошибся. Сейчас отношений с ним у меня нет.

— Ваши отношения с Мкртчаном понятны. Вы считаете, что он вам должен 281 миллион долларов. Сколько суммарно вам должен Гайдук?

— Гайдук не рассчитался за активы, которые он должен был передать в рамках сделки от 2009 года по своему выходу из ИСД. Та сделка подразумевала, что он должен передать нам с Мкртчаном гостиницу Hyatt и другие активы, но не передал.

Уже после сделки по ИСД, в марте 2010 года, он сказал, что не хочет вести бизнес на троих в остальных активах, которые не связаны с корпорацией. После этого мы договорились с ним об обмене: я и Мкртчан выходим из строительного холдинга и передаем ему свои доли, а он выходит из транспортного и передает его нам с Мкртчаном. То есть мы меняемся активами.

Строительный холдинг Гайдук себе забрал, а транспортный не отдал. Точнее, Мкртчан там подсуетился, выстроил с Гайдуком отношения, и все то, что Гайдук должен был передать Мкртчану, все отдал. Тот же Hyatt, тот же транспортный холдинг. Также Гайдук забрал себе офис ИСД и компанию “Укрстальконструкция”, за которые не рассчитался.

— Сколько в общей сложности вам должен Гайдук?

— В целом около 150-170 миллионов долларов.

— Учитывая такие существенные суммы долгов перед вами со стороны Мкртчана и Гайдука, будете ли вы пытаться взыскать с них эти деньги?

— Мы подали апелляцию на решение Высокого суда Англии. Она была принята осенью 2020 года.

— На какой стадии это заявление?

— Процесс слушаний будет начат уже летом 2021 года.