Село продается на слом

Лесоповал на тихой улице

Сельская улица почти во всю свою ширину перегорожена сваленным деревом. На комле поверженного великана перекуривают двое до эфиопской черноты загорелых мужиков. У одного бородка кандидата наук, второй смотрит настороженно, словно пойманный на горячем браконьер. Его явно смущает камуфляж незнакомца.

— Привет, парни, — говорю как можно непринужденнее. — Выручайте: зажигалку в воду обронил еще за Николаевским плесом... Уши опухли.

— Рыбак? — коротко спрашивает бородатый и протягивает спичечный коробок.

— Нет. Просто сплавляюсь по речке. Посмотрел по карте — село Капланы, ну и двинулся по тропинке. А вы что, единственные жители?

— Из местных только бабка. Как ее, Тимоха?.. Только она к дочери уехала. А мы здесь три усадьбы прикупили, разбираем на стройматериалы. Заодно деревья возле дворов валим. Не пропадать же добру.

— Хватит трепаться, — угрюмо прервал бородатого Тимоха. — Пошли работать. Спички можете взять.

Фотографировать новых знакомых, а также аккуратные штабеля шлакоблока, шифера и порезанных на дрова стропил я не стал. Кто знает, как бы на это отреагировал откровенно неприветливый Тимоха...

Островитяне дед и бабка

О той встрече в тельмановском селе Капланы я вспомнил после недавнего телефонного звонка:

— ...Вы недавно были в нашей Ивановке. Совершенно точно, Волновахского района. Писали о том, как нашего земляка убило молнией. А как же, читали, у нас без малого девяносто человек подписывают “Донбасс”. Тема нужная, но вы не обратили внимание на другие проблемы. Село наше вымирает, уже брошено двести домов, люди уезжают. А кто не уехал, работает в Равнополе, Вольном и Волновахе. Из новостроек — две вышки мобильной связи, детская игровая площадка да свежие кресты на кладбище. А зачем, спрашивается, дет-ская площадка? Детей-то раз, два и обчелся. Растащат со временем, как растащили животноводческий комплекс, оставленные дома. У нас даже металлическую лестницу, которая вела в кинобудку Дома культуры, стащили. Кто я? Неважно. Назовете фамилию, а у нашего сельского головы Петра Альбертовича Бурака претензии ко мне появятся.

Выпалив всё это, неизвестный отключился так резво, что я даже не успел молвить ни одного слова в свою защиту. И вообще, следует заметить, ивановцы отличаются ярко выраженной скрытностью. В частности, сидевшие на скамье у ворот дед с бабкой наотрез отказались дать интервью корреспонденту “Донбасса”.

— Вы лучше молодых поспрошайте. Может быть, они расскажут, почему село вымирает. А мы с бабкой, — сказал дед, — вроде как на острове. Справа три дома пустуют, за нами еще пять или шесть, слева тоже никого. И напротив те же развалины. Ладно, поезжайте себе с Богом...

Не отличалась особой разговорчивостью и женщина преклонных лет с неполным ведром воды в натруженной руке.

— Доживаем, а не живем, — поправила она. — В сорок третьем, когда немца погнали, люди работали, как волы, но песни по вечерам пели. А сейчас поёт один сосед, да и то когда водки нажрется.

Вороньё заброшенных усадеб

Правда, скрытность земляков с лихвой возместил Михаил Сердюк, который не без иронии назвал свою пенсию хорошей, но маленькой.

— В телепередаче “Кривое зеркало” позаимствовал, — охотно объяснил Михаил Николаевич. — А получаю я целую тысячу. Но это уже после перерасчета. Всего официального стажа у меня пятьдесят четыре года, да еще несколько лет отпахал по малолетству. Мне молодайка из пенсионного так и сказала: “Дед, ну каким вы могли быть прицепщиком в двенадцать лет?”. Но я-то ведь был. Чтобы ночью не свалиться с плуга, веревкой обвязывался.

Бывший прицепщик без лишних уговариваний согласился побыть в роли экскурсовода при корреспонденте “Донбасса”:

— Вот здесь мельница была, а здесь — паровая маслобойка. Масло не из сырых, из жареных семечек били. За ним из дальних сел приезжали. А теперь всё закрыто, лишь сычи с воробьями гнездятся. А вот колодец... Только воды я вам предлагать не стану. Человек вы, как я вижу, порядочный, снизошли до разговоров со стариком, поэтому поить вас горько-соленой жидкостью будет грешно. Водопровод? Был, а то как же, но его бывший председатель колхоза с дружками разобрал. Говорили, пластиковые трубы положим... Ну да, положили на нас с прибором.

Перечисляя закрывшиеся объекты и животноводческие фермы, Михаил Николаевич с трудом загибает непослушные пальцы, которые более полувека официально сжимали штурвал комбайна и тракторные рычаги.

— Конечно, — после некоторого раздумья добавляет собеседник, — разруха и по соседним селам прошлась. Но в Равнополе сохранили птицефабрику, в Вольном — полторы тысячи голов крупного рогатого скота... За Степное я вообще молчу. Там директором был Антон Сарбаш. Мужик ростом с меня, но хозяйство не дал разворовать. Моя дочь хотела к нему на работу пойти, не получилось. Теперь ездит в Равнополь, туда ближе будет.

В райцентр — на зимние квартиры

Сельский голова Петр Бурак настроен не столь пессимистично, как его земляки.

— И не двести домов мы списали, — возражает он, — несколько десятков. А которые брошены, то, надеюсь, со временем люди вернутся домой... Жаловаться, вижу, горазды, а сами что делают... Как только кто выехал, вороньем налетают на покинутую усадьбу. А двери, рамы, металлические поилки кто с ферм вынес? Дядя из соседнего села? И вообще, я должен заметить, хнычут те, кто ленится засучить рукава. А ищущие работу всегда её найдут. На худой конец, огород можно возделывать, птицу, коров держать. Чем поливать и чем поить? Вода в колодцах, конечно, неважная, но выход всегда можно найти.

Совет, разумеется, дельный. Сегодня крестьяне весьма неохотно разводят живность, даже по самым скромным подсчетам поголовье птицы в частном секторе сократилось втрое, овец и коз — в пять, а коров — в двенадцать раз.

— При колхозе, — подтверждает провожатый, — было полегче. Силос по дворам, вернее — зеленую массу, развозили, соломы давали — хоть завались, сторожа у скирд сена на ходоков сквозь пальцы смотрели. И это не только в нашем колхозе происходило.

Всё верно. Старобешевское село Стыла основано потомственными пастухами и чабанами. Еще при советской власти сельчане держали здесь по три, четыре, а то и семь коров. Однако сегодня редкий позволит себе роскошь иметь на иждивении две головы крупного рогатого скота. А коль так, то Капланы, Ивановки, Петровские и иже с ними обречены на вымирание. Тот же упомянутый Михаилом Сердюком бывший директор Мариупольской птицефабрики Антон Сарбаш однажды заметил:

— Если не держать скот и птицу, пребывание человека вне городов и солидных поселков не обязательно. Уже сегодня фермеры и специальные мехотряды весьма успешно базируются в райцентрах. Вспахали, посеяли, убрали — и домой, на зимние квартиры... Я, конечно, из коренных землепашцев, поэтому вид бросаемых усадеб и сел вызывает вполне понятную скорбь. И, помяните моё слово, наши степи в обозримом будущем обезлюдеют.

Распрощавшись с вольным ветром

Что ж, вполне возможно, тропинка от речного плеса до Капланов, как и тысячи ей подобных, зарастет чертополохом, рухнет последний осокорь на сельской улице, а молодой человек неполных десяти лет от роду из волновахской Ивановки Андрей Аникеенко получит мариупольскую или донецкую прописку и тем будет счастлив. Не следует, наверное, особо горевать по поводу бросаемых усадеб. Судя по всё чаще попадающимся на глаза объявлениям: “Куплю дом на разборку. Строения из самана, шлака не предлагать”, у бородатого и Тимохи появились конкуренты. Следовательно, ничего и нигде не пропадает. В частности, фундаментные блоки и кирпичи заброшенных ивановских усадеб можно было использовать при возведении корпусов завода по переработке местного каолина. Имелись, к слову, попытки организовать такое предприятие на сельской околице. Жаль лишь, что зарубежные инвесторы не выдержали сопротивления отечественной чиновничьей рати и упаковали чемоданы.

Однако несостоявшийся завод, а также закрывшиеся маслобойка, крупорушка и ликвидированные животноводческие фермы еще не главные потери. Кроме всего прочего, назревает утрата, которую нельзя измерить поштучно или кубометрами. Это резко прогрессирующая миграция сельского населения, при которой, как доказано наукой, люди мельчают физически, духовно. Я уже не говорю о том, что воздух вдали от промышленных мегаполисов еще не приблизился к разряду отравляющих веществ, и что сельчане реже обращаются к медикам не по причине отсут-ствия специализированных клиник.

Известна простая истина: человек или племя сильны лишь до той поры, пока не будет прервана их духовная связь с отчим домом. А именно это и происходит сегодня в Капланах, Ивановке, Стыле и других селах, покупаемых на разборку поштучно и оптом.

Юрий ХОБА