Роберт Гэнникот, председатель правления и генеральный директор Harry Winston Diamond Corp.: “Всегда хотелось работать в диких местах”

Американская мечта по-прежнему жива. Один из примеров уже XXI в. — история британца Роберта Гэнникота. В одном предложении она выглядит так: 19-летний Боб Гэнникот в 1966 г. эмигрировал в Канаду, работал на руднике, выучился на геолога, 25 лет искал золото в Европе и бриллианты в Канаде (приблизительно на той же широте, что добывают алмазы в Якутии), а когда нашел и стал мультимиллионером, то купил легенду американского гламура — компанию Harry Winston (Харри Винстон еще в середине XX в. заслужил репутацию “ювелира звезд” и “короля бриллиантов”).

Конечно, одним предложением историю Гэнникота не расскажешь — она заслуживает книги. Тем удивительнее, что предприниматель, который после покупки Harry Winston должен был бы оказаться в эпицентре внимания глянцевых журналов, по-прежнему избегает внимания СМИ — как в годы, когда он был простым геологом.

“Не хочу быть звездой”, — объясняет “Ведомостям” Гэнникот (большой поклонник оперы и спонсор National Ballet of Canada).

На наших глазах — менее чем за 20 лет — Канада превратилась в третьего по величине производителя необработанных алмазов (после Ботсваны и России и впереди ЮАР и Анголы). Это произошло без всяких призывов канадского правительства к “модернизации” или “догоним и перегоним Россию”, а целиком по инициативе частного капитала и благодаря энтузиазму таких людей, как Гэнникот. Первые месторождения алмазов были обнаружены на Северо-Западных территориях Канады на рубеже 80-90-х гг. XX в. Чаком Фипки и Стюартом Блассаном (месторождение Ekati). Многие восприняли этот факт как геологический курьез, не заслуживающий внимания, но не Гэнникот и его земляк и коллега Гренвилл Томас. В 1994 г. снаряженная ими экспедиция обнаружила еще одно месторождение — Diavik. После чего партнеры зарегистрировали компанию Aber Diamond. Найденные залежи алмазов обеспечили энтузиастам-геологам безбедную жизнь. Но не только им (и акционерам, поверившим изыскателям и вложившим свои деньги в разработку месторождений): открытые кимберлитовые трубки спасли от вымирания 20 000-ную столицу Северо-Западных территорий Йеллоунайф — ведь к тому времени месторождения золота, основа благосостояния города, почти истощились (последнее из них было закрыто в 2004 г., когда на Ekati и Diavik уже полным ходом шла промышленная добыча алмазов).

Но в середине 90-х гг. до статуса национальных героев Гэнникоту и Томасу было далеко. Чтобы превратить чистое поле в 150 км южнее Северного полярного круга в самый эффективный алмазный рудник в мире (добыча — открытым способом), требовалось найти $1,3 млрд. Непосильная задача для геологов, половину жизни проведших в экспедициях? Оказалось, что нет. 60% в Diavik получил горнодобывающий гигант Rio Tinto, а Aber Diamond сохранила 40% — ей оставалось поднять “всего” $520 млн. В 1998 г. Aber выпустила допэмиссию, выручив за нее $103 млн. В 1999 г., продав долю в алмазном месторождении Snap Lake компании De Beers, Aber получила еще $173 млн. В том же году компания Гэнникота продала Tiffany & Co. 13,9% своих обыкновенных акций за $104 млн. Кроме того, Aber и Tiffany договорились, что после того как на Diavik начнется промышленная добыча, Tiffany ежегодно в течение 10 лет будет покупать алмазы на $50 млн (приблизительно четверть всей добычи) — под этот контракт Гэнникот смог привлечь синдицированный кредит в размере $230 млн.

“Вы не смогли бы не дать этому парню кредит. В его активе много очень-очень умных дел”, — комментировал ту сделку на страницах газеты National Post Джим Перроне, аналитик торонтской компании MacDougall, MacDougall & McTier.

Гэнникот изначально решил, что добытые алмазы Aber будет продавать самостоятельно (De Beers на тот момент уже не была монополистом рынка алмазов, и, хотя и контролировала около 60% рынка, конкурировать с ней уже было можно). В мае 2002 г. (менее чем через год после сокрушительных терактов в Нью-Йорке) он пришел с предложением о долгосрочном контракте, похожем на сделку с Tiffany & Co., к ее конкуренту Harry Winston. И тут выяснилось, что знаменитый ювелирный дом ищет стратегического инвестора.

После смерти Харри Винстона в 1978 г. владельцами компании стали два его сына, Рональд и Брюс; первый, выпускник Гарварда, занял пост гендиректора. Но вскоре семейный бизнес довел братьев до суда: Брюс утверждал, что его 47-летний брат неправильно руководит компанией и использует корпоративные доходы для личных нужд — например, пытается пробиться в олимпийскую сборную США по спринту. В ходе многолетней судебной тяжбы, которую описывал журнал New York, указывалось, что к 1999 г. стоимость Harry Winston упала до $50 млн по сравнению со $150 млн на момент смерти основателя компании. Тяжба закончилась, когда Брюс продал свои акции: в конце 2000 г. владельцем 55% Harry Winston Inc. стала инвесткомпания Fenway Partners, у Рональда остался миноритарный пакет.

В 2003 г. на Diavik началась промышленная добыча алмазов, и по итогам того года Aber Diamond впервые показала прибыль — $27,7 млн. Гэнникот, которому на тот момент исполнилось 55 лет, мог бы больше не суетиться, а просто сидеть в чистом и светлом офисе и распределять полученную прибыль: алмазов на месторождении должно хватить минимум на 20 лет.

Но вместо этого Гэнникот вновь отправился в неизведанное.

В апреле 2004 г. Aber купила 51% Harry Winston Inc. за $85 млн. (В сентябре 2006 г. она довела свою долю до 100%, после чего Aber Diamond Corp. была переименована в Harry Winston Diamond Corp.) Гламурная слава бывшего геолога не волновала, ему просто захотелось объединить в одном холдинге два самых прибыльных звена в цепочке алмазного бизнеса: добычу камней и продажу готовых ювелирных изделий конечному потребителю. Эксперты были в шоке: между добычей алмазов и продажей украшений нет ничего общего, и даже такому гиганту, как De Beers, до сих пор не удалось наладить эффективный розничный бизнес, хотя он делает это в партнерстве с LVMH.

Тем временем Tiffany & Co., увидев, что ее поставщик купил ее главного конкурента, разорвала партнерство с Harry Winston: в декабре 2004 г. было объявлено, что Aber снимает все ограничения на продажу третьим лицам 13,9% своих акций, принадлежащих Tiffany & Co., и согласилась выплатить Tiffany & Co. $5 млн за отмену дисконта на алмазы, установленного соглашением 1999 г.

Экспертов удивило, что, купив Harry Winston (HW), Гэнникот не стал выстраивать вертикальную интеграцию: ювелирный дом был не обязан покупать бриллианты у Aber (сегодня HW покупает их у многих гранильных предприятий, в том числе и у смоленского “Кристалла”), а Aber могла продавать алмазы не только Harry Winston. “[Без вертикальной интеграции] он с таким же успехом мог бы инвестировать в McDonald's”, — говорил Мартин Рапапорт, издатель Rapaport Diamond Report. Но на такой схеме продаж настояло правительство Канады, заинтересованное в том, чтобы камни реализовывались на открытом рынке по максимальной цене и с этих доходов компания платила бы налоги в Канаде, справедливо опасаясь, что при трансфертной цепочке добывающая материнская компания — продающая розничная “дочка” уплачиваемые налоги будут существенно меньше.

Гэнникот уверен, что сделал правильный выбор, инвестировав в розничный бизнес. Добывающие компании зарабатывают больше, чем люксовые, но инвесторы оценивают их акции ниже. “Ведь шахта — это исчерпаемый актив, и с каждой лопатой он становится все дешевле”, — объяснял он свое решение. Предприниматель рассчитывал, что, приобретя люксовый бренд, заставит инвесторов взглянуть на свою компанию под другим углом и обеспечит ей стабильное и долгое будущее, ведь месторождение рано или поздно иссякнет, а удастся ли найти новое — неведомо. Понимая, что в розничном бизнесе у него нет опыта, Гэнникот полностью поменял управленческую команду Harry Winston Inc., попытавшись собрать лучших специалистов на рынке. В апреле 2004 г. новым гендиректором компании стал Томас О'Нил (ранее он занимал посты президента Burberry, вице-президента Tiffany & Co. по международным розничным операциям и… руководителя ювелирного подразделения LVMH, где отвечал в том числе за проект с De Beers). Был объявлен амбициозный план розничной экспансии: к 2008 г. число бутиков Harry Winston, торгующих ювелирными украшениями и часами, должно было увеличиться с восьми до 25, а к 2012 г. — до 40 по всему миру. В 2004 г. годовые продажи Harry Winston Inc. составили $128 млн, в 2006 г. выросли до $226 млн. В 2007 г. Harry Winston Inc. открыла собственную часовую мануфактуру в пригороде Женевы. В июне 2007 г. акции Harry Winston Diamond Corp. достигли исторического максимума — $45,18 (в июне 1989 г. акции компании-предшественницы торговались по $0,438).

Но к концу первого десятилетия XXI в. Гэнникот оказался перед необходимостью опровергнуть другую американскую истину, которая появилась в годы “золотой лихорадки”: “Повезло не тому, кто нашел золотую жилу, а тому, кто нашел того, кто нашел золотую жилу”. Забегая вперед — Гэнникоту это удалось, но еще полтора года назад в этом никто не был уверен, в том числе и сам предприниматель.

Экономический кризис 2008-2009 гг. тяжелейшим образом ударил по всей горно-добывающей индустрии, в том числе и алмазной: спрос на драгоценные камни съежился, цены рухнули на 30-50%. Своего Гохрана, гарантирующего скупку алмазов по фиксированной высокой цене, в Канаде не оказалось, и местный алмазный бизнес очутился наедине с покупателями и инвесторами, в одночасье потерявшими интерес к “лучшим друзьям девушек”. За ноябрь 2008 — январь 2009 г. продажи необработанных алмазов у Harry Winston сократились на 51% до $51,1 млн со $103,2 млн годом ранее, розничные продажи — на 21% до $67,3 млн с $85 млн годом ранее. Среди инвесторов началась паника: к началу 2009 г. акции Harry Winston Diamond Corp. потеряли в цене 90%; 9 марта котировки скатились до отметки $1,72. Неделю спустя было объявлено, что компания Kinross Gold Corp. покупает у Harry Winston Diamond Corp. 9% в Diavik и 19,9% акций самой Harry Winston Diamond Corp. за $150 млн (Kinross заплатила по $3 за акцию).

“Для людей в алмазном бизнесе, как и в большинстве других сырьевых бизнесов, главная задача сегодня — выжить” — такими словами начал Гэнникот конференцию по итогам 2009 финансового года своей компании (закончился 31.01.2009).

Следующий год оказался для Harry Winston более успешным: например, в IV квартале продажи алмазов выросли на 24% до $63,5 млн, розничные продажи — на 4% до $70,2 млн. “Мы закончили год кварталом, который свидетельствовал о возрождении и рынка необработанных алмазов, и ювелирного бизнеса”, — констатировал Гэнникот.

Первого января 2010 г. у Harry Winston Inc. появился новый гендиректор — О'Нила сменил Фредерик де Нарп, бывший ранее президентом Cartier North America. А в июле 2010 г. было объявлено, что Harry Winston Diamond Corp. выкупает у Kinross долю в Diavik обратно, заплатив за нее уже $220 млн. Kinross также продала и около 10% акций Harry Winston Diamond Corp. “группе финансовых инвесторов” — уже по $13,1 за акцию. Вложив в Harry Winston $150 млн, Kinross через год с небольшим получила около $400 млн (эти деньги, по сообщению канадских СМИ, компания собирается потратить на развитие золотодобычи в России).

Мы договорились провести интервью с Гэнникотом в Женеве, повод — радостный и торжественный: часовое подразделение Harry Winston отмечает 10-летие своей уникальной серии Opus (каждый год свои часы для этой серии делает знаменитый приглашенный мастер; сегодня этот список читается как “Кто есть кто в часовом мире Швейцарии”). На юбилейный ужин на мануфактуре Harry Winston в пригороде Женевы собрались все часовщики, когда-либо работавшие над Opus. Гэнникот сам находит корреспондента “Ведомостей” в толпе из 150 приглашенных: “Вы Александр? Я Боб. Теперь мы знаем друг друга, встречаемся завтра в 7.30 утра, как и договаривались”. Я понимаю, что мы будем беседовать один на один — свиты из PR- и прочих менеджеров, обычно окружающих людей такого уровня на интервью, завтра не будет. Так и происходит: в назначенный час Гэнникот в одиночестве уже ждет меня за столиком гостиничного кафе. Без часов на руке.

— Почему вы решили уехать из Англии в Канаду?

— Мне было всего 19 лет, хотелось приключений. Это был как раз год между окончанием школы и поступлением в университет. Я сразу решил забраться далеко и отправился на Северо-Западные территории. Тогда они разительно отличались от того, как выглядят сейчас: не было дорог, там жило всего 3500 человек. Я устроился на золотодобывающую шахту.

— Но мечтали искать новые месторождения?

— Не то чтобы искать, но мне всегда хотелось работать в диких местах, на больших пространствах. Я полгода проработал на шахте под землей, за это время познакомился с геологами, которые тоже там работали, в том числе и с Греном Томасом, и решил, что геологоразведка — это интересно. Я поступил в университет на геологический факультет, но и продолжал работать, потому что в Канаде очень длинные университетские каникулы — с начала мая до конца сентября. Я работал на большую канадскую добывающую компанию, часть Canadian Pathific — на Северо-Западных территориях, в Гренландии… Мы с Греном были одними из первых [геологов], кто начал исследовать Арктику, так что, когда другие нашли первые алмазы в Канаде, мы смогли отреагировать очень быстро: уже через два дня мы были в самолете, чтобы отправиться туда и застолбить за собой участки на разработку.

— А когда вы в первый раз встретили Томаса?

— В 1966 г. Я был простым шахтером — только после школы, а он — горным инженером, тогда он отвечал за вентиляционные системы.

— В чем заключалась его роль в открытии месторождения Diavik и в чем ваша?

— Они равнозначны. Мы создали маленькую компанию, которая занималась геологоразведкой в Исландии — мы надеялись найти там золото. Деньги дали наши коллеги и друзья. И тут Чак Фипки нашел первые алмазы в Канаде. Мы тут же решили отправиться туда, потому что знали этот регион, знали, как там работать. Наняли людей, снарядили экспедицию… Но сразу стало понятно, что это очень дорого, поэтому мы с самого начала привлекли к финансированию и управлению компанию Rio Tinto.

— Когда и почему Томас покинул вашу компанию?

— Ему хотелось заниматься геологоразведкой. А ты не можешь быть частью компании и заниматься чем-то еще. Но он покинул компанию сравнительно недавно — Грен оставался членом совета директоров, кажется, до 2007 г. И мы продолжаем с ним общаться.

— Возвращаясь в 1991 г.: почему вы решили искать алмазы в Канаде, каковы были ваши ожидания и могли ли вы себе представить, что 13 лет спустя вы купите компанию Harry Winston?

— Конечно, нет! Канада, как и Россия, очень большая страна, и никто вообще не был уверен, что в Канаде могут быть алмазы. Но в России в 70-е гг. открыли месторождения алмазов. И когда нашли первые алмазы в Канаде, это был очень хороший знак — это значило, что можно найти еще. Поэтому мы и застолбили участки. А когда мы нашли месторождение, стало понятно, что нужны колоссальные средства на его освоение, даже учитывая тот факт, что у нас было 40%, а 60% вложений должна была обеспечить Rio Tinto. Думаю, что тогда большинство людей думали, что мы не сможем это сделать. У нас была доля еще в одном месторождении, Snap Lake, — 33%, мы его продали. Мы смогли получить кредиты у банков, но нам нужно было показать банкам, что мы понимаем, как работает алмазный рынок. А это было время, когда на рынке доминировала De Beers. У Rio Tinto были алмазные рудники в Австралии, но она продавала алмазы через De Beers. Даже российские алмазы продавались тогда через De Beers. И кем мы были для банков? Просто шайкой геологов. И тогда мы договорились с Tiffany о долгосрочном контракте, что показало банкам, что мы можем получать правильную цену за наши алмазы, и позволило им чувствовать себя спокойнее.

Следом я решил провернуть ту же сделку с Harry Winston. Я никого там не знал и просто позвонил к ним в офис и договорился о встрече. И они согласились со мной встретиться, потому что знали, что мы нашли алмазы, что у нас есть какие-то деньги, а им был нужен стратегический инвестор. Сначала речь пошла о покупке 40% их акций, но вскоре мы решили, что можем выкупить 51%, чтобы контролировать наши инвестиции.

Такая доля сохранялась у нас год-два, а затем Рон Винстон сказал нам: с вашим 51% акций вы можете получать информацию об истинных ценах на бриллианты и зарабатывать больше на вашем добывающем бизнесе. Не могли бы вы делиться со мной? Согласитесь, это не бесчестное предложение. Мы начали думать, как это сделать — оказалось очень сложно, — и в конце концов решили выкупить все 100% Harry Winston.

— То есть сейчас вы владеете всеми активами Harry Winston за исключением бутика на Пятой авеню в Нью-Йорке?

— Да. Но этот бутик никогда не принадлежал компании Harry Winston. Им владеет немецкая компания недвижимости, а миноритарная доля у Брюса Винстона, Рон свою долю продал немцам. Мы никакой недвижимостью не владеем. Мы ритейлеры, а не спекулянты на рынке недвижимости и счастливы, что недвижимостью владеют другие, а мы ее арендуем.

— Для разработки месторождения Diavik вы не только привлекли деньги банков, но и провели IPO. Насколько сложно было доказать инвесторам, что вы, геологи, можете быть успешными в добыче и бизнесе?

— О, это было очень сложно: для нас это был первый и громадный вызов. К счастью, у нас был большой запас времени: открытие состоялось в 1994 г., а решение [о разработке] было принято в 1998 г., т. е. у нас было четыре года, чтобы начать строительство и найти на это деньги. И для меня лично оказалось достаточно времени, чтобы понять, как работает алмазный бизнес (а я поставил себе цель досконально в этом разобраться): как алмазы добываются, как полируются, как продаются…

— Акции Aber Resources начали продаваться на бирже в 1989 г. по $0,438, в 1992 г. акции ее преемницы, Aber Diamond Corp., торговались по $1, а максимальная цена для Harry Winston Diamond Corp. была в июне 2007 г. — уже $45,18. То есть вы сделали людей, поверивших вам и вложивших деньги в ваши акции, очень богатыми. Вы знаете, сколько из инвесторов вашей компании остаются с вами с самого начала?

— Про маленьких частных акционеров не знаю, а наш крупнейший институциональный инвестор, лондонская компания, с нами практически с самого начала. Другая компания тоже практически с тех же времен — когда акции стоили еще по $2. Им принадлежит около 30% акций.

— Запасов алмазов на Diavik должно хватить на 20-25 лет, добыча высокоэффективна. Зачем вы решили вложиться в розничный бизнес? Не проще ли было просто проедать прибыль: на ваш век ее бы точно хватило? А проблема та же самая, что стоит, например, и перед “Алросой”. Вот вы добываете алмазы: находите маленькие, находите большие и прекрасные и еще множество других. Что сколько стоит? Необходимо их тщательным образом отсортировать — у нас этим занимается около 30 человек. Они сортируют алмазы по техническим характеристикам, распределяют их по группам. Это как на почте: письма уходят от отправителя, поступают на почту, там сортируются и отправляются к конкретному адресату. Мы тоже сортируем алмазы под конкретных людей — в Индии, Европе и т. д., — зная их бизнес. Потому что, если вы продадите человеку то, что ему не нужно, он выйдет с этим на рынок и будет торговать против вас.

— Это техническая сторона. А следом вам необходимо решить, по какой цене их продавать. Просто перейдя через дорогу в соседний банк и предложив им алмазы, вы никогда не услышите: “О, прекрасная цена!” Но всегда: “О, как дорого!” Цена должна быть честной. Честной для вас как покупателя, чтобы вы могли получать прибыль и развивать свой бизнес, и честной для меня, продавца, чтобы я не терял деньги и тоже зарабатывал достаточно. Когда вы [такие большие, как] De Beers — это очень легко (если вы приедете в Антверпен, то увидите, что самые богатые дома там принадлежат алмазным дилерам, потому что De Beers никогда не брала с них слишком много). Но для всех остальных [добытчиков правильное ценообразование] — это очень сложно. Зато когда вы ювелир и постоянно покупаете камни, вы прекрасно осведомлены, какова цена на открытом рынке. И если мы знаем, что цена на бриллианты выросла, скажем, на 5%, мы немедленно сделаем то же самое с ценой на необработанные алмазы. Когда вы De Beers или Rio Tinto, вы продаете алмазы по “цене месяца”, а услышав, что цена выросла, вы тоже ее поднимаете в следующем месяце. Мы не можем ждать так долго и реагируем очень быстро. Что позволяет нам зарабатывать большие дополнительные деньги.

При этом ювелирный бизнес очень сложный, в нем нужно быть публичной персоной, хорошо одеваться, ходить по вечеринкам. Управлять таким бизнесом нужно по-другому. Но участие в этом бизнесе дает нам, по нашим оценкам, дополнительно 8-10%, а мы продаем алмазов на $400 млн в год, т. е. это лишние $40 млн! Есть и обратная сторона: если вы владеете ювелирной компанией и неправильно ею управляете, это будет не помощь, а проблема — она будет не зарабатывать, а терять по $40 млн. Я верю, что в лице Фредерика де Нарпа мы получили прекрасного менеджера с замечательным стратегическим видением и прекрасным опытом работы в Cartier по всему миру. Думаю, что компания Harry Winston всегда ждала такого человека, как он, — это практически история “Спящей красавицы”. Вы знаете эту сказку? Конечно, знаете, ведь музыку для балета написал Чайковский! Так вот Фредерик — принц, который должен ее поцеловать…

Но главная причина, почему мы остаемся и в добывающем, и в розничном бизнесе, — это правильная экспертиза камней. У нас тот же человек, что занимается продажей необработанных алмазов, отвечает и за покупку бриллиантов — это замечательный геммолог Джим Паундс. Буквально два дня назад, когда я уже был в Женеве, а Джим был в Индии, он позвонил мне оттуда и сказал: “У нашего индийского клиента есть замечательный, уже ограненный камень. Ты должен на него взглянуть — мы можем его использовать для украшения”. Камень как раз хранился в Женеве (многие хранят камни в Женеве, потому что это хорошая точка дистрибуции) — конечно, я согласился! Вот такого рода экспертизу мы можем использовать для нашего бренда. У других ювелирных компаний такого нет.

Первое, что мы сделали в январе, когда Фредерик де Нарп присоединился к нашей компании, — отправились в поездку по миру, в том числе на Дальний Восток. Пришли в один из наших бутиков, и там нам рассказали про клиентку из Китая, которая хотела бы купить эксклюзивное ювелирное украшение, но из-за кризиса они испугались заказывать что-то серьезное и не смогли показать ей ничего, что бы ее заинтересовало. А я-то знал, что в Нью-Йорке мы с Джимом смотрели замечательный 108-каратный камень изумрудной огранки и что мы можем его получить. Фредерик все организовал, и в результате она его купила за $27 млн! Вот такие продажи мы можем делать благодаря своему знанию рынка и людей на нем — если надо, я могу и сам снять трубку и позвонить алмазному дилеру.

— То есть вы и сами продаете?

— Людям, которых я знаю лично, — да. Например, недавно у моих знакомых англичан была рубиновая свадьба, и я сказал супругу: у нас в бутике есть замечательные рубиновые серьги, не захочет ли твоя взглянуть на них? Серьги им очень понравились, и они их купили. Это была большая покупка — на $2 млн. Но на регулярной основе я не продаю. Хотя я очень люблю ювелирные украшения, это все же не моя задача.

— Я не разглядел — какие часы на вас были вчера?

— Это был Осеаn на особом ремешке — у меня аллергия на застежки часов.

— Harry Winston стала знаменита своими коллекционными часами. Вы начали собирать часы после покупки компании?

— Нет. Честно говоря, часы — это не мой мир. А вот ювелирные украшения — да.

— У вас что, есть перстни с бриллиантами?

— (Смеется.) Следующий вопрос.

— Некоторые аналитики критиковали вас за то, что вы не построили по-настоящему вертикально-интегрированную компанию, в которой продажи идут только от добывающей компании к розничной. Как я понимаю, на такой схеме настояло канадское правительство?

— Отчасти да. Отчасти потому, что огранка алмазов — трудоемкий и долгий процесс, а маржа в этом бизнесе мала. Во всем мире (за исключением России) огранка — это семейный бизнес. И я не могу сказать, что этот бизнес меня привлекает. Хотя мы думали над этим и даже огранили несколько алмазов, но с канадским правительством оказалось очень сложно иметь дело — они сказали, что если мы продолжим этим заниматься, то нас обложат роялти по той цене на бриллианты, как они себе представляют, не дожидаясь, пока камни найдут своего покупателя. А так мы платим роялти только от продажи необработанных канадских алмазов.

— Если правительство настояло на выгодной для себя схеме, то почему бы вам было не обратиться к нему за помощью во время кризиса и не попросить выкупать у вас алмазы по фиксированной цене, как это делается в России?

— (Улыбается.) Канадское правительство никогда бы не стало этого делать, даже не было смысла к ним обращаться. Но это было бы здорово.

— Девятого марта 2009 г. котировки Harry Winston Diamond Corp. скатились до отметки $1,72. Вы помните, что вы тогда чувствовали?

— Конечно, помню. Это было ужасно — как конец света. Мы все понимали, что подъем будет, но когда? Для нас это было очень тяжелое время. Стоимость горных работ в одночасье подскочила втрое: с $300 млн более чем до $900 млн. А одна из секций кимберлитовой трубки, которую мы разрабатывали, оказалась очень бедной, но мы не могли бросить ее — необходимо было пройти сквозь нее. Дела у Rio Tinto на тот момент тоже шли так себе, и Rio Tinto потребовала предоставить ей чек на $100 млн [для оплаты нашей доли затрат на горнопроходческие работы] — если бы мы этого не сделали, они забрали бы наши акции себе. Это была одна из причин, почему мы заключили сделку с Kinross. Я знал [президента Kinross Gold Corp.] Тая Берта, а золотодобывающие компании хорошо пережили кризис.

— И какие у вас сейчас отношения с Rio Tinto?

— Хорошие, и они всегда были хорошими во всех сферах: собственно добычи, охраны окружающей среды, взаимоотношений с местными жителями… А это очень важно, когда один из ваших бизнесов — люксовый бренд. Могли бы мы разрабатывать Diavik дешевле? Да. Но это несло бы риски для нашего люксового бизнеса.

— Недавно Harry Winston выкупила акции Diavik у Kinross Gold Corp. Это хорошая для вас сделка, я могу вас поздравить?

— Да, хорошая. Это было не дешево, но это было и не дорого.

— Но Kinross выручила $400 млн, вложив в Harry Winston $150 млн полтора года назад. Как вы относитесь к тому, что на вас кто-то столько заработал?

— Да, они сделали много денег. Но как их критиковали! Акционеры Kinross были совсем не счастливы, что золотодобывающая компания стала акционером алмазодобывающей. Но Тай был уверен, что сможет заработать на этой сделке, — так и случилось. А акции Kinross выросли после того, как они продали наши акции.

— Что это за “финансовые институты”, которые выкупили акции Harry Winston у Kinross? Ваши компании?

— Не мои. Даже Kinross не знает эти компании — весь пакет выкупил банк, который тут же перепродал их конечным покупателям.

— Другой знаменитый бизнесмен из Торонто, Айседор Шарп, успел найти стратегических инвесторов для своей компании Four Seasons Hotels и выкупить акции с фондового рынка до начала кризиса. Как вы думаете, если бы ваша компания была частной, а не публичной, она бы легче пережила кризис?

— Я много думал про это. Наше отличие от Айседора Шарпа в том, что нам необходимо было финансировать горнодобывающие работы — $360 млн. А привлекать деньги проще, когда ты публичная компания. Но во многих смыслах было бы лучше быть частной компанией. Потому что недопонимание присутствует: торонтский аналитик горнодобывающей отрасли не разбирается в люксовом бизнесе, а европейский аналитик, отслеживающий LVMH и Gucci, не знает, как устроена добыча. Когда сегодня аналитик RBC говорит, что наш розничный бизнес стоит $4 за акцию, это значит, что он оценивает его в $320 млн. Я абсолютно уверен, что, если бы мы сегодня захотели продать его, получили бы минимум вдвое больше.

В идеале было бы здорово, чтобы мы были частной компанией годика три, пока Фредерик не разовьет розничную сеть, а потом выйти на биржу отдельно с розничной и добывающей компаниями… Но мы не частная, а публичная компания, и думаю, что акционеры сейчас довольны. Потому что рудник больше не требует капитальных вложений и превратился в источник наличных, у нас есть возможности продолжать разведку новых месторождений (а сейчас немногие это делают), наш розничный бизнес будет расти…

— А вообще что вы думаете про фондовый рынок — он дает справедливую оценку компаниям?

— Нет. Он становится слишком оптимистичным, когда дела идут хорошо, и слишком пессимистичным, когда дела идут плохо. И никогда не бывает прав. Потому что, если бы он всегда был прав, не было бы никакой возможности торговать. (Смеется.) Но с другой стороны, он дает какую-то оценку компании и никогда не бывает совершенно не прав.

— Будете покупать рудник Mountain Province Diamonds?

— Мы несколько раз присматривались к нему, а сейчас подписали соглашение о неразглашении.

— Но стратегически вам нужны новые месторождения?

— Хотелось бы. Поскольку у нас уже есть очень эффективная платформа по сбыту алмазов.

— Harry Winston продолжает поставлять алмазы для Tiffany?

— Да, но не очень много: на $5-7 млн, в основном это камни особой формы под их огранку Lucida. Это наш очень хороший покупатель.

Кстати, а для Harry Winston один из важных поставщиков бриллиантов — это смоленский “Кристалл”. Они делают очень красивые вещи в определенных типах огранки, и мы регулярно их покупаем.

— В 2005 г. вы планировали увеличить розничную сеть Harry Winston до 25 бутиков в 2008 г. Но сейчас у вас только 19 бутиков. Что пошло не так?

— Причина — финансовый кризис. Но думаю, что и управленческая структура у нас была не совсем верной — было бы честно об этом сказать. И тем не менее мы расширили сеть с пяти бутиков при покупке Harry Winston до 19. В будущем мы собираемся расширять нашу сеть в Китае (наш первый бутик в Пекине стал прибыльным с самого начала) — нам нужен бутик в Шанхае, может, даже два. Возможно, мы также будем открывать партнерские бутики: у нас есть хороший опыт партнерства в часовом бизнесе — многие из них торгуют нашими часами по 20 лет.

— Какая пропорция в ваших доходах сегодня приходится на добывающий и розничный бизнес и какой доли вы хотите достичь?

— Сегодня в наших продажах приблизительно треть приходится на недобывающий бизнес. И мы легко можем увеличить эту долю. Сегодня в ювелирном бизнесе мы сфокусированы на продаже украшений High Jewelry — потому что мы знаем, как это делать и что, кроме нас, это никто больше не делает, за исключением, может быть, Graff.

— Больше никто — ни Cartier, ни De Beers?

— У Cartier есть очень красивые колье в их флагманском магазине на rue de la Paix, но они не пытаются делать бизнес на их продаже — им они нужны скорее для имиджа. Наш имидж как производителя украшений High Jewelry уже создан по всему миру, и теперь мы собираемся его использовать для расширения бизнеса, например в области свадебных ювелирных украшений. И маржа в этом бизнесе, конечно, выше: когда вы продаете украшение за $27 млн, вы ни за что не получите маржу в 50% — таких глупых покупателей не бывает. В Японии у нас свадебный бизнес уже успешно работает, и мы собираемся его расширять сначала в Штаты, а затем и по всему миру. В часовом бизнесе мы тоже видим возможности для роста.

— И тем не менее тут, в Швейцарии, ходят слухи, что вы собираетесь продавать свой розничный бизнес…

— Нет — это наше будущее. Ведь алмазные месторождения очень сложно найти.

В моей презентации для инвесторов есть даже специальный слайд, посвященный этому. Раньше в Индии, а затем в Бразилии люди находили алмазы в ручьях и не понимали, откуда они берутся. Впервые обнаружил алмазы в горах мистер де Бир — это случилось в Южной Африке в 1867 г. И с 1867 г. во всем мире было обнаружено всего 50 прибыльных кимберлитовых трубок. За это же время было открыто 1250 золотых месторождений. Мы продолжаем поиски новых алмазных месторождений и считаем, что понимаем, как это нужно делать, лучше многих других благодаря опыту, но при этом отдаем себе отчет в том, что наши шансы невелики. То есть после того, как Diavik истощится, скорее всего мы останемся без добывающего бизнеса. И мы надеемся, что в течение 10-12 лет стоимость нашего розничного бизнеса как минимум сравняется с добывающим. Я скорее продам добывающий бизнес, чем розничный, — это, повторюсь, наше будущее. А строить будущее на том, что в течение пяти лет вы найдете новое алмазное месторождение, невозможно.

— Вы продолжаете участвовать в геологических экспедициях?

— Да, мне это по-прежнему интересно.

— Романтика?

— Да, романтика. И мне просто нравится быть в этой части света, у меня есть дом в Йеллоунайфе. Но повторюсь еще раз: добыча — это не тот бизнес, на котором вы можете построить будущее добывающей компании. Розничный, люксовый бизнес намного более предсказуем.

— Кажется, кризис заканчивается. Каким вы видите будущее Harry Winston?

— Много богатых людей очень быстро появилось в России, много богатых появилось в Китае. Мой друг пригласил меня на ужин в Шанхае с местными бизнесменами. Рядом со мной оказался человек — думаю, ему было под 60 — крупнейший кораблестроитель в Китае. Он рассказал мне, что во время культурной революции он провел восемь лет на свиноферме. А сейчас он один из крупнейших кораблестроителей в мире. Еще один мой друг, он работает на другой всемирно известный люксовый бренд (это французский бренд, и у них флагманский бутик в Париже), рассказал мне, что в прошлом году в их флагманском бутике было 5% покупателей из Китая. В этом году уже 28%. Эти люди любят товары класса люкс, они хотят ассоциироваться с западным образом жизни.

Думаю, что самая большая проблема для ювелирного бизнеса в будущем — это поставки бриллиантов.

— Насколько глубоко вы погружены в ваш ювелирный бизнес? Отсматриваете ли новые коллекции?

— Конечно, смотрю, обсуждаю. Но думаю, что наш главный дизайнер Сандрин де Лааж не хотела бы быть геологом, а я не претендую на то, чтобы быть дизайнером (смеется).

— Я прочел 654 статьи про вас и ваши компании, написанные в англоязычных СМИ за последние 20 лет. И в них практически ничего не сообщается про вашу частную жизнь. Как вам удалось этого добиться — в вашем статусе вы должны были бы стать звездой глянцевых журналов?

— (Смеется.) Я не хочу быть звездой. И гламур не является частью моей работы. Владельца Richemont Group Йохана Руперта вы тоже не часто встретите в глянцевых журналах. Гламур — это для молодых и красивых, это работа Фредерика.

— Канадская газета The National Post регулярно помещает вас в группу “наименее заслуживающие своей зарплаты директора” в ежегодном рэнкинге гендиректоров. Как вы на это реагируете?

— (Смеется.) Когда ваши акции падают — вы изгой, когда растут — герой.

— То есть вы никогда на это не жаловались, злобных писем и опровержений не писали?

— Нет. Но не думаю, что канадская пресса, особенно специализированная горная, до конца поняла, что я сделал, зачем купил американскую розничную компанию, какое значение этому придаю.

— Но если мерить по большому счету, то вы для Канады национальный герой: вы создали ее алмазную промышленность, вывели ее на третье место в мире, спасли Йеллоунайф. Вы себя героем ощущаете?

— Нет. Я выбрал алмазы потому, что с ними гораздо интереснее работать, чем с золотом или медью, с точки зрения как геологии, так и маркетинга. Да, вы правы, сейчас Канада — на третьем месте в мире, но уже через 5-6 лет рудник ВНР закроется, а наше производство останется на том же уровне — 7,5 млн карат в год (которые делятся между нами и Rio Tinto). И новых больших месторождений на горизонте не видно.

— Лучший и худший дни в вашей карьере?

— Один из лучших — день, когда мы нашли алмазы. Было сделано два шурфа — маленьких, диаметром меньше чашки. Один из них был пустой, а в другом оказалось 2 карата алмазов. Я в тот момент был в Гренландии, работал на другом нашем проекте, а алмазы нашел молодой геофизик Робин Хопкинс — его имя сейчас все забыли.

Худший — где-то за две недели до того, как мы заключили сделку с Kinross. Kinross заплатила по $3 за акцию, хотя котировки тогда были $1,75. Рынок счел их сумасшедшими: зачем платить почти вдвое дороже рыночных котировок. Но это позволило нам спасти бизнес. До этого я был в этом не уверен.

— В Йеллоунайфе часто появляетесь?

— Каждые шесть недель. В Торонто у меня квартира меньше, чем дом в Йеллоунайфе. В Англии у меня тоже есть дом. Но один мой друг шутит, что мой дом — это пятый терминал лондонского аэропорта Хитроу (смеется).

— Йеллоунайф — это моногород. В России проблема моногородов тоже стоит очень остро. Каким вы видите будущее Йеллоунайфа после того, как ваше месторождение исчерпается?

— Йеллоунайф возник благодаря золотым приискам. Но после того как золотые месторождения стали иссякать, он превратился в административный центр и сегодня зависит не только от добычи алмазов. Там очень современный госпиталь, аэропорт и центр по обслуживанию авиатехники.

— В 2008 г. бутик Harry Winston в Париже был ограблен. Какие выводы вы сделали из того происшествия?

— Мы поняли, что если хотим заниматься ювелирным бизнесом, то должны уделять гораздо больше внимания безопасности. Были пересмотрены процедуры, гораздо больше внимания теперь уделяется мониторингу пространства — он ведется 24 часа в сутки, как на военном объекте. Недавно на длинных выходных произошло ограбление на Бонд-стрит в Лондоне: воры забрались в бутик в субботу, и у них было двое суток, чтобы разобраться с сигнализацией и сейфами. Такое у нас больше невозможно. Ну а за похищенные тогда ценности мы получили возмещение от страховой компании.

— Вы продолжаете поддерживать National Ballet of Canada?

— Да, и балет, и оперу. Но оперу люблю больше.

— Вы многого добились, многое сделали. Лучший комплимент, который вы слышали в свой адрес?

— (Задумывается.) Не знаю. Вот вы сказали, что я спас Йеллоунайф. Но я лично так не думаю. Наверное, это все-таки не слова, а отношение доверия, которое мы смогли заслужить у канадского правительства, у местных жителей.

— Кем вы себя ощущаете: канадцем или англичанином?

— И тем и тем. Хотя я прожил в Англии только первые 19 лет, очень сложно дистанцироваться от того, где ты был рожден. Но Канаду я понимаю лучше, чем Англию.

— А где будете жить на пенсии — в Канаде или Англии?

— Думаю, я всегда буду мигрировать между Канадой и Европой. Я работал на канадскую компанию в Европе — в Италии, Гренландии (так что я неплохо знаю Данию) — мне нравятся эти места. Конечно, если говорить про дом престарелых, он, наверное, должен быть в Англии, но пока эта тема меня совсем не занимает (смеется).

Биография

Родился в 1947 г. в Англии. В 1975 г. окончил Университет Оттавы по специальности “геология”

1966 — эмигрировал в Канаду, устроился на золотодобывающую шахту

1975 — работает в геологическом подразделении холдинга Canadian Pathific

1992 — директор Aber Diamond Corp.

1994 — гендиректор Aber Diamond, с 2004 г. — предправления Harry Winston

$3,2 млн -  такой доход, по данным The National Post, получил Гэнникот в 2004 г., когда на Diavik началась добыча

Harry Winston Diamond Corp.

Алмазодобывающая компания. Дочерняя Harry Winston Inc. выпускает ювелирные украшения и часы
Финансовые показатели (за финансовый год, завершившийся 31 января 2010 г.):

Выручка — $412,9 млн, Чистый убыток — $73,18 млн. Капитализация — $1,02 млрд.

О России

Роберт Гэнникот говорит, что ни разу не был в России, подчеркивая, что при этом ему всегда хотелось иметь бизнес в России, с российскими компаниями: “Думаю, мы могли бы обеспечить хорошие продажи российским алмазам. Но “Алроса” — компания по-прежнему государственная, и с ней бывает сложно вести переговоры, поскольку не до конца понятно, кто принимает решения”.

Александр ГУБСКИЙ