Предложенный на главу Луганской ОГА Комарницкий: приоритет — восстановление мира

Как вообще возникла идея с вашим возможным назначением на эту должность?

Ко мне изначально обратились с тем, чтобы рассмотреть вопрос о возможном варианте  баллотирования в Верховную Раду, а затем речь пошла о облгосадминистрации. Обратились те люди, которые коммуницируют со штабом “ЗЕ Команды”, сами туда входят и представляют наш регион.

После назначения СМИ напомнили, что с 2010 года вы были депутатом Луганского облсовета и входили во фракцию Партии регионов. Готовы ли вы к критике и негативному отношению в связи с этим?

Я в депутатском корпусе с 30 лет, прошел поселковый совет, районный в городе, городской совет, областной совет. Наш университет открылся в 1993 году, и мы все время строились, расширялись. Мы использовали внебюджетные деньги, нам всегда помогали предприятия и организации Луганщины. Наш основатель Эдуард Алексеевич Дидоренко был депутатом Верховной Рады первого созыва, затем три раза депутатом облсовета, я был депутатом облсовета, потому что это всё нужно было для нашего университета. У нас всегда было представительство в советах.

И я прошел полностью весь этот путь сознательно. Я баллотировался по мажоритарке. А в 2010 году мне предложили идти по спискам. Я никогда ни в какой партии не был. Мне приписывают, что я и коммунистом якобы был.

Я попросил, чтобы это место в списке было не в первых рядах, а где-то дальше. Такое участие в выборах было абсолютно нормальным. Для решения административно-хозяйственных вопросов обязательно нужно было присутствовать (в облсовете — ИФ). Нас таких, кстати, было трое по спискам Партии регионов в облсовет, которые не были партийными.

Как вы воспринимали события конца 2013 — начала 2014 года? В Интернете и в некоторых СМИ вам приписывают поддержку так называемой “ЛНР”.

Если говорить о моей гражданской позиции, то с февраля 2014 года у нас в университет размещались те Внутренние войска, которые приехали из Хмельницкой и Винницкой области обеспечивать порядок. Скажем так, мягко говоря, не все согласились их принять. Они все размещались у меня. Вот они у меня были по 3 мая 2014 года, когда опять же не мной было принято решение их вывезти, переселить в аэропорт. Я был против. Но не я принимал это решение.

Нас 1 мая 2014 года забросали бутылками с зажигательной смесью, в знак протеста, что у нас находятся Внутренние войска. В июне нас блокировали, устраивали, скажем так, демарши, не давали доводить до логического завершения учебный процесс. Я закрыл территорию, чтобы если кто-то переступит границу, то мы прекращаем учебный процесс. Не давали, чтобы курсанты поехали на практику в Одесскую, Николаевскую область.

Было 9 прямых попаданий по университету. До последней секунды на флагштоке был флаг Украины, весь “израненный” уже. Поэтому если бы у нас была какая-то другая позиция… Нас потом захватили, разграбили. Это было уже в августе 2014 года. Так что во всем должна просматриваться какая-то логика. Пять моих сотрудников “бросали на подвал”.

Между прочим, на второй день после того, как вуз был передислоцирован в Сумы, я по своей инициативе добровольно прошел полиграф, ведь со мной вышли и другие люди, и чтобы на них не падала тоже никакая тень.

Меня еще обвиняли, что якобы наш университет поздно вышел. Но мы вышли ровно тогда, когда нам дали команду. Мы — люди военные, и не можем без приказа.

Есть информация, что ваш младший сын Артем, бывший следователь ГУ МВД Украины в Луганской области, с лета 2018 года зарегистрирован в России как частный предприниматель, и у него гражданство РФ.

Он еще в 2011 году уехал в Российскую Федерацию. Выехал, семья, что я могу сказать? С марта 2014 года мы не виделись и, поверьте мне, от этого на душе очень печально.

Старший сын Максим — военный прокурор?

Да, он прокурор в одном из отделов в Главной военной прокуратуре. В 2014 году работал в прокуратуре Жовтневого района, потом были передислоцированы в Новоайдар. Когда была идея создать добровольческий батальон из прокурорских работников, писал туда заявление.

Какие перед вами президентом поставлены задачи?

В общем, задачи у всех одни. Мы все видим Украину в будущем в другом состоянии, чем она находится сейчас. А Луганщина — это все-таки такой край, который пять лет находится в состоянии войны. В первую очередь, приоритеты — это восстановление мира, всех коммуникаций, общения, восстановление семей, если хотите.

Поскольку я с сентября 2007 года был ректором Луганского государственного университета внутренних дел им. Э.Дидоренко, то я выступал и в комитетах Верховной Рады, и мы подавали свои законопроекты, предложения по деоккупации, с учетом нашей юридической направленности. Это и внесение изменений в Уголовный кодекс.

Что это за предложения?

Если мы возьмем первый раздел Уголовного кодекса о преступлениях против основ государства и некоторые статьи из других разделов, то все правильно расписано, и, в том числе, есть такие понятия как коллаборационизм и терроризм. Правовую оценку деятельности граждан на временно оккупированных территориях необходимо осуществлять с учётом деления таких граждан на три категории: представителей силового блока; представители публичного сектора; представители частного сектора. Относительно первой категории граждан необходимо применять неизбежность уголовного наказания. Вторая категория граждан подлежит амнистированию или их ответственность может исключаться на основании крайней  необходимости. Третья категория граждан не несёт ответственности за сотрудничество с “администрациями”. Четкие и понятные нормы закона позволят нивелировать до минимума манипуляции пропаганды.

Хотя и слово “коллаборанты” в данном случаем мне не нравится. Но тут уже больше даже психологи должны работать. Это понятие не должно быть “токсичным”. И снова-таки, мы говорим об амнистировании, а амнистия предполагает наказание, а потом амнистию. Поэтому, возможно, и слово “амнистия” в данном случае не совсем уместное.

Люди уже сейчас должны знать все эти вопросы. Потому что незнание — это хуже всего. Я скажу еще, что нельзя все время прятаться от этих тем. И наказание — это сильный метод, но где-то должен быть не только кнут, но и пряник.

Как вы бы охарактеризовали экономическую ситуацию в регионе в настоящее время? Какие главные проблемы?

Знаете, наверное, легче сказать, каких проблем нет. Ведь большая часть промышленного, экономического потенциала осталась на оккупированной территории Луганской области. Всё же было интегрировано в единую структуру. Только из-за потери одного Алчевского меткомбината мы лишились 62% доходов в бюджет области. Очень мощные угольные объединения остались на той стороне. Это и антрацитная группа, которую теперь, как оказалось, нужно везти из Южной Африки или еще откуда-то.

У нас, грубо говоря, 2/3 населения проживает на неподконтрольной территории, а остальное — на 2/3 территории, которая контролируется Украиной. Это левобережье Северского Донца, аграрные территории.

Какова сейчас ситуация с северодонецким “Азотом”?

Я озвучивал эту проблему даже, когда у нас было собеседование с президентом. Это действительно мощнейший гигант, но он работает, по прикидкам, где-то на 7-8%. Мы же понимаем, что “Азот” — это не только его продукция, но и рабочие места. Серьезный вопрос, который также связан и с его стабильным электроснабжением. Но тут есть вопросы, наверное, и к собственнику (бизнесмену Дмитрию Фирташу — ИФ).

Но я считаю, что нужно всё равно, на каком-то уровне, обязательно выходить на решение. “Азот” — это гигант, который содержал не только город Северодонецк, а и осуществлял серьезную подпитку экономике области.

На ваш взгляд, необходимо ли пересматривать решение СНБО по внедрению торговых ограничений в отношении ОРДЛО и как восстанавливать экономические связи с оккупированной территорией?

Здесь необходимы пошаговые этапы. И это не будет уступкой или какой-то “сдачей” наших позиций. Это должно быть, как с разведением сил в районе Станицы Луганской, когда отводим мы и отводят они. Это должно быть синхронно. Они отводят, мы отводим. Если это, даст Бог, получится на Станице Луганской, тогда давайте следующим, допустим, Пионерское, Золотое. Потом глядишь, так и получится линия разграничения.

Как вы считаете, удастся ли все-таки начать реальное разведение сил и средств вдоль линии разграничения?

В принципе, всё можно. Была же когда-то Столетняя война между Англией и Францией, но она все равно имела свое завершение. Да, жизнь тоже быстротечна. Сначала у нас люди выезжали на месяц-два, а в итоге уже пять лет никто дома не был. Но, тем не менее, я считаю, что если не просто что-то декларировать, а действительно делать, то результат будет. Это же видят и международные партнеры, когда есть стремление, желание, а не одни только декларации.

Президент Зеленский говорил о том, что необходимо сделать более комфортными пункты пропуска на линии разграничения, чтобы граждане Украины чувствовали себя в человеческих условиях. Насколько быстро это можно сделать?

Стремятся всегда туда, где лучше. Агитируй — не агитируй, но если люди переходят КП, и там уже видят, что здесь лучше, чем там, то это естественно работает. А если от Станицы Луганской до Северодонецка 120-130 км, а ехать нужно до 4 часов, то что там агитировать? Сами КП можно улучшить в течение 3-4 месяцев. Это же не какие-то капитальные сооружения. Тем более что в Станице Луганской он прямо возле автовокзала, и в дальнейшем при деоккупации это всё продолжит служить людям.

Как вам идея запуска специального информационного телеканала, который бы вещал на оккупированную территорию?

Я даже в комитете Верховной Рады по этому поводу где-то полтора года назад выступал. Понимаете, у нас восстановили телевышку в Славянке на горе Карачун. Вы знаете, что она гораздо ниже, чем была. Мы знаем, что она не покрывает даже полностью Горловку, не то, чтобы доставать уже на ту сторону (неподконтрольную Украине территорию — ИФ). У нас, в Новоайдарском районе, построили вышку, которая точно так же не заходит за пределы Северского Донца на ту территорию. И пять лет прошло. Мы полностью упускаем эту сферу. Да, есть Интернет, но есть же категория людей, которая смотрит телевизор, слушает радио.

Видите ли вы проблему в том, что, как говорят, на оккупированных территориях уже вырастают новые поколения, которые воспитываются в другой атмосфере и их потом будет сложно интегрировать в украинское общество?

Есть такая проблема и с ней надо считаться. Я ректор университета и знаю, что дети всё впитывают как губка. И пять лет всё-таки там было другое пространство. Но это всё исправимо. Есть хороший пример, когда Игорь Гиркин (Стрелков) зашел в Славянск, но потом туда зашли Вооруженные силы Украины и за полдня всё стало на свои места, и никакие там ни пророссийские настроения. Хотя говорили, что вот там население его поддержало.

Это как в 1917 году, когда революцию делало 1,5% населения в Петербурге. А есть очень много нейтральных людей, которые просто смотрят и ждут, чем всё закончится. Тем более, когда сейчас у нас уже прошло пять лет, и всем всё это уже давно надоело.