Политическое измерение европейского кризиса

Возникает недоумение — почему такое количество дипломированных экономистов и финансистов не могут указать выход из кризиса? На протяжении десятилетий вспыхивающие пожары успешно гасились, сегодня же над нами довлеет ощущение надвигающегося цунами, с которым лучшие умы, несмотря на весь их опыт и интеллект, ничего не могут поделать.

Почему так происходит?

Вопреки распространенному мнению, кризис еврозоны — кризис не экономический, а прежде всего политический, общественный. Для его разрешения требуются политические меры. Но значительно более радикальные, нежели известные рецепты последних лет.

Необходим пересмотр догм, за много десятилетий укоренившихся в головах европейцев. И прежде всего в головах людей, принимающих решения. Сроч­ному пересмотру подлежат догмы, касающиеся общественной роли финансового сектора и финансовых элит.

Господствовавшие на протяжении последних десятилетий неолиберальные теории провозглашали принцип минимального вмешательства государства в деятельность на финансовых рынках, не в последнюю очередь исходя из идеологического постулата о том, что подобное вмешательство — характерная черта социалистических обществ.

Что произошло в результате воплощения этого принципа — мы все ясно видим. И если с чисто экономической точки зрения вопрос состоит, пожалуй, только в масштабах разорения отдельных субъектов финансовой деятельности, то с точки зрения политики целая подсистема западных государств — а именно финансовая надстройка — дала кардинальный сбой. Есть серьезные основания утверждать, что этот сбой произошел в результате критической массы ненамеренных, но часто и сознательных действий, резко противоречивших насущным общественным интересам.

Мы привыкли к одной из незыблемых догм капитализма: если ты обанкротился, твое банкротство — это твое личное дело, в котором, кроме тебя, никто не виноват. Однако впервые в истории целые финансовые элиты в различных странах, в глазах широких слоев населения, совершили действия, приведшие к катастрофическим последствиям, ответственность за которые перекладывается на плечи всего общества.

Если в 1980 г. мировые финансовые активы (акции, негосударственные долговые обязательства, государственные долговые обязательства, банковские вклады) были примерно равны мировому ВВП (12 трлн. и 10 трлн. долл. соответственно), то в 2007 г. первые превышали вторые в 3,5 раза: 195 трлн. и 55 трлн. долл., соответственно. Почему подобное было допущено? И почему ни одна из многочисленных “защитных систем” западного общества не среагировала на рост фиктивного “пузыря”?

На эти вопросы у подотчетных избирателям западных политиков ответов нет.

Все больше и больше фактов подтверждает широко распространенное убеждение о том, что финансовые элиты Запада в погоне за прибылями нарушили принципы моральной и социальной ответственности, а также вызывающим образом злоупотребили общественным доверием.

Финансовые элиты Запада, всегда служившие образцом прогресса, эффективности и грамотного управления, в глазах многих начинают выглядеть безответственными эгоистами.

Не претендуя на глубокий анализ того, насколько полно такое убеждение соответствует конкретной реальности каждой страны, ограничусь попыткой анализа нынешних общественных настроений и их влияния на политическое будущее Европы. А вот с этим влиянием сегодня уже нельзя не считаться.

Новостные потоки практически каждый день сигнализируют нам о том, насколько некомпетентными, мягко говоря, оказались лидирующие финансовые институции западного мира. Комиссия по ценным бумагам и министерство юстиции США расследуют деятельность ведущих рейтинговых агентств страны. А Еврокомиссия готовит проект директивы, запрещающий крупным аудиторским фирмам проверять отчетность какой-либо компании и одновременно предоставлять ей консалтинговые услуги.

Но недостаточность принятых мер очевидна. Вот свежий пример. Федеральный канцлер Германии Ангела Меркель не исключает возможности новых переговоров по поводу плана экстренной финансовой помощи Греции с участием частного банковского сектора. По имеющейся информации, в этом Германию готовы поддержать семь стран Европы, включая Австрию, Нидерланды и Финляндию.

Что же побудило госпожу Меркель заявить о пересмотре соглашения, совсем недавно достигнутого в ходе изнурительных и тяжелых переговоров? Очень простая вещь. Июльское соглашение по Греции предусматривает достаточно сложный механизм, который теоретически должен привести к потерям банков в размере 21% от стоимости долговых бумаг. В результате с первого же дня после подписания соглашения (которое, как известно, должно еще быть одобрено парламентами 17 стран еврозоны) многие спекулянты, в том числе хедж-фонды, бросились скупать греческие долговые бумаги по рыночным, весьма низким ценам. Например, на прошлой неделе греческие бумаги продавались по 40 центов за 1 евро номинальной стоимости. Бумаги приобретались, естественно, исходя из полной уверенности в возможности их обмена на иные — гарантируемые ЕС, по эквиваленту 79 евроцентов за 1 номинальный евро.

Что же получается на практике? Если все пойдет как задумано, за несколько месяцев спекулянты получат прибыль в размере практически 100% (купили по цене в 40% от номинала, обменяли по цене в 79%).

По информации “Нью-Йорк Таймс”, из общего числа инвесторов, одобривших июльский план, треть купила греческие обязательства после 21 июля, в полной уверенности в баснословной прибыли: в общей сложности речь идет о спекуляциях на сумму в 40 млрд. евро.

Правительства Германии и других стран ЕС понимают: использование денег европейских налогоплательщиков для накачивания хедж-фондов сверхприбылями чревато небывалым взрывом возмущения европейского общественного мнения. Однако пересмотреть пакет будет не так-то просто. Первая реакция банков на подобные планы весьма жестка. Аналитики считают, что если правительства навяжут частным держателям облигаций худшие условия, то те в ответ приступят к распродаже ценных бумаг итальянского и испанского госдолга. Таким образом, кризис перекинется на эти страны.

О чем говорят эти факты? Во-первых, о том, что финансовый кризис еврозоны далеко не исчерпан. Аналитики американского центра “Стратфор” полагают, что даже в случае исключения Греции из еврозоны для предотвращения полномасштабного долгового кризиса странам евро придется потратить на стабилизацию до 2 триллионов евро! А во-вторых — и это самое главное — Европа оказалась в ситуации реального отсутствия механизмов влияния на безответственное поведение международных финансовых спекулянтов.

Нынешние правительства европейских стран, где доминируют правые и правоцентристские силы, даже не ставят этот вопрос в число приоритетных. Лозунги борьбы с кризисом пока не идут далее призывов к экономии и урезанию расходов. Расходы, из бюджета ЕС в том числе, урезаются, естественно, по накатанной десятилетиями схеме.

Один из малоизвестных примеров: в июне Еврокомиссия приняла решение сократить бюджет продовольственной помощи малообеспеченным с 500 млн. до 113,5 млн. евро. В то же время предложение о поддержании объемов помощи, исходя из других источников, было заблокировано шестью европейскими странами, в каждой из которых у власти находятся консерваторы. И это при том, что, по имеющейся статистике, 43 млн. людей в ЕС живут в условиях “продовольственной бедности”.

Несмотря на все это, меры по “затягиванию поясов” пока что приводят к противоположным результатам. Самым явным образом это прослеживается на примере Греции: жесточайшие меры “экономии” привели к беспрецедентному падению доходов граждан, разорению мелкого и среднего бизнеса, безработице, остановке производства и фактически массовой распродаже национального богатства страны.

Очевидно, что страны ЕС стоят перед весьма и весьма непростым решением: чтобы остановить кризис, необходимо жесткими методами изменить “правила игры” на финансовых рынках. Очевидно, что необходима радикальная реформа, по сути дела — хирургическое вмешательство в финансовую сферу, удаление финансовых пузырей при сохранении общественно полезных функций финансовой системы.

Очевидно также, что сегодня это не представляется возможным. Сращивание финансовых и политических элит достигло огромной степени. Политэконо­мический догматизм европейских политиков не позволяет им покуситься на “священных коров” финансового сектора.

Возникает вопрос: если в обществе не существует механизмов пресечения действий финансового сектора, явным образом противоречащих общественному интересу, а также наказания за них, с неизбежностью встает вопрос о качестве политических систем, допустивших подобные лакуны в системе общественных сдерживаний и противовесов и не способных эти лакуны ликвидировать даже в условиях мирового кризиса.

Одновременно встает вопрос о максимальной гласности и прозрачности обсуждения и принятия решений о выработке антикризисных программ. Слепой веры в “незаангажированность” финансовых экспертов больше не существует. “Будем надеяться, что все мы разбогатеем и выйдем на пенсию к тому времени, когда этот карточный домик развалится”, — так еще в 2006 году “шутили” сотрудники S&P. Посему гражданское сообщество хочет четко знать и понимать, кто и какую цену заплатит за выход из кризиса, что, как и в чьих интересах (и за чей счет) будет сделано, кто и какую конкретно ответственность на себя берет.

Важность поднятых выше вопросов инстинктивно понимают миллионы европейцев, голосующих против действующих правительств на общенациональных (как в Дании) и местных (как в Германии) выборах. А также другие миллионы европейцев, поддерживающих евроскептические движения, поскольку именно европейские структуры в массовом сознании оказываются виновными в бессилии перед лицом кризиса и спекуляции.

В этой связи следующая проблема, с которой сталкивается Европа, — проблема ценностной основы интеграции.

Говоря упрощенно, структуры евроинтеграции первоначально создавались для преодоления вооруженных конфликтов между европейскими странами. Но это было довольно давно, эта цель была актуальна для помнящих войну политиков, таких как Коль, Миттеран или Тэтчер. Для сегодняшнего поколения европейцев война на континенте — нечто из области абсурда. А Европейский Союз все предыдущие десятилетия ассоциировался прежде всего с экономическим процветанием. Альтернатива, предложенная ЕС, звучала просто: зачем воевать или конфликтовать, если вместе можно жить богато и обеспеченно?

Сегодня эта опора выбита из-под основания Евросоюза. Европу ожидает долгий период усугубления кризиса, его развязки, затем — многолетней стагнации и поиска источников роста на новой основе. А если благосостояние утрачено, что еще может предложить ЕС для сохранения единства?

В этом контексте совершенно закономерны и ожидаемы поиски выхода из кризиса не на общеевропейской, а на национальной основе. Абсолютно понятно все возрастающее стремление граждан относительно благополучных стран обособиться от более проблемной периферии.

Но разбежаться по национальным квартирам — не выход. Это всегда хаос и деградация. Исторические примеры имеются. Столица Римской империи была городом с населением около 1 миллиона человек, с развитыми системами водопровода и канализации. В пятом веке империя распалась на варварские королевства. В европейских городах канализация появилась только в XIX веке, а население Рима во второй раз выросло до миллиона только в начале 1930-х годов.

Кто считает подобную аналогию неправильной, может вспомнить распад СССР: на двадцатом году независимости ВВП Украины составил всего 66% от уровня 1990 года.

Таким образом, выйти из политэкономического кризиса в Европе можно не разбегаясь по национальным квартирам, а переформатировав Европу — уже не на основе “ценностей потребления”, а на основе более глубоких ценностных ориентиров, более ответственной и социально ориентированной политики.

Регулярно участвуя на протяжении последних шести лет в мероприятиях европейской социал-демократии, будучи лично знакомым с большинством лидеров европейского социал-демократического движения, я убежден: на сегодня социал-демократы лучше и глубже, нежели правые, осознают глубину европейского кризиса, правильнее видят арсенал мер по борьбе с ним.

Именно Партия европейских социалистов в своих программных документах четко сформулировала главную причину кризиса: “нечестное поведение спекулянтов, вынудившее правительства расплачиваться миллионами для спасения банков”. Именно социал-демократы сегодня предлагают такие меры, как суровые правила для финансовых рынков, повышение их прозрачности и контроля над ними, регулирование частных рейтинговых агентств.

Мне кажется, именно поэтому социал-демократы стабильно побеждают на большинстве выборов в Европе на протяжении последних двух лет. Этот тренд обязательно получит развитие и в последующие месяцы и годы.

Конечно, сами социал-демократы также должны пересмотреть многие из взглядов, сформировавшихся в условиях десятилетий экономического процветания. Морально неприемлемо урезать пособия и зарплаты и одновременно предоставлять спекулянтам поле для сверхприбылей. Но точно так же невозможно терпеть многолетнее паразитирование на щедрой социальной помощи. В недавней, весьма контраверсионной статье известного колумниста Брета Стивенса в “Уолл Стрит джорнал” с сарказмом отмечалось: “В 1973 году на каждые 100 часов работы американцев приходилось 102 часа работы европейцев. В 2004 году соотношение составило только 82 часа работы европейцев на каждые 100 часов американцев... Имел место удобный миф о том, что европейцы не отстают в производительности труда, а просто осуществляют просвещенный выбор — досуга над работой”.

Нельзя далее прятать голову в песок перед проблемами растущей миграции и невозможности интегрировать мигрантов в европейские общества. Нельзя допускать дискриминации мигрантов, но нельзя также допускать игнорирования мигрантами ценностей стран пребывания, на что во многих случаях до последнего времени просто закрывали глаза.

Наконец, с углублением кризиса и с возможным ростом социальной напряженности на повестку дня в Европе встанет вопрос защиты базовых демократических ценностей.

Уже сейчас звучат опасения, что Греции не справиться с кризисом без возврата к диктатуре наподобие хунты “черных полковников”. И совершенно недостаточно просто осуждать либо пресекать подобные высказывания. Ведь за ними кроется глубокая обеспокоенность по поводу того, насколько прочны основы нынешних демократических конструкций. И эта обеспокоенность не безосновательна: у европейцев есть многовековой опыт жизни в условиях абсолютных монархий, но лишь немногие европейские демократии имеют жизненный опыт, уходящий дальше в историю, нежели послевоенные десятилетия.

Убежден также в том, что лучший путь преодоления евроскептицизма — диалог с евроскептиками, а не их изоляция. Если евроскептики и заблуждаются, предлагая национальные рецепты выхода из мирового кризиса, то нельзя не отметить, что их критика нынешнего состояния Евросоюза и евроинституций во многом несет в себе горькую правду.

И, наконец, последний момент. Европа должна вспомнить о своих ценностях и корнях. Совершенно не имеется в виду возврат к временам столетней давности, когда благополучные европейские бюргеры по воскресеньям надевали сюртук и шли на мессу. Имеется в виду возврат к базовым ценностям, заложенным на европейской земле христианской традицией, но преломленной через опыт гуманизма, опыт Просвещения, опыт толерантности и диалога культур. Потребление ради потребления никоим образом не может быть ни общей ценностью, ни базовой мотивацией поведения индивидуумов в европейской цивилизации.

Какие выводы следуют из всего сказанного применительно к Украине?

Вывод первый. Как ни парадоксально, но в нынешней ситуации недостаточная интегрированность Украины в международную и европейскую финансовые системы — отнюдь не недостаток, а благо. Мы не члены еврозоны, и это замечательно.

С другой стороны, три “столпа” ближайшего будущего наших отношений с ЕС — политическая ассоциация, зона свободной торговли и визовая либерализация — достаточно прочны и не зависят от внутренней ситуации в ЕС. Даже если предположить худший вариант — реальные процессы дезинтеграции Евросоюза, то при любой ситуации ЕС останется зоной свободной торговли, а Франция и Германия вряд ли вернутся к печатанию собственных национальных виз вместо шенгенских.

Вывод второй. К сожалению, на фоне собственных проблем нам трудно понять всю глубину охватившего Европу кризиса. Нам из нашего хутора кажется, что только мы одни “голі й босі”, а Европа продолжает благоденствовать. Безусловно, Европа накопила колоссальный потенциал богатства для амортизации экономических и социальных последствий кризиса. Но не стоит обольщаться: если в результате новой волны кризиса европейские рынки еще более сузятся, а банковская система обрушится, эта волна накроет и Украину. Мы должны четко понимать, что происходит в Европе и чем это может грозить нам.

С другой стороны, если мы хотим знать, на каких путях возможен выход из кризиса, мы должны следить за идейной и политической дискуссией в Европе. Тем более что она давно уже вышла за традиционные рамки борьбы “правых против левых”. А если мы будем продолжать интересоваться позицией тех или иных европейских партий только по поводу “дела Тимошенко”, наша отсталость от Европы будет только усугубляться.

Безусловно, считаю, что и Партия регионов, как правящая партия в Украине, должна учесть уроки кризиса и взять на вооружение ряд идей, предлагаемых и социал-демократией, и другими политическими силами в Европе. Уже сегодня ясно, например, что реформы в Украине должны иметь четкую социальную направленность, а реальная отдача от них должна быть скорой и ощутимой. Очевидно также, что неолиберальная парадигма ограничения экономической роли государства и полной либерализации финансового сектора, приведшая к катастрофическим последствиям в мире, не должна быть реализуема в Украине.

Вывод третий. Украина — не член ЕС, но определенно европейская страна. Мы должны вместе со всеми, кто считает себя настоящими европейцами, начать на деле бороться за европейские ценности, против любых проявлений нетолерантности, антисемитизма, радикального национализма. Иначе наши собственные идейные болячки, идущие корнями из советского и несоветского авторитарного прошлого, наложившись на продолжающийся, к сожалению, рост ксенофобии и ультраправых настроений в Европе (преступление Брейвика стало шоком для многих, но далеко не для всех), могут дать весьма отрицательный кумулятивный эффект.

Вывод пятый. Мы очень хорошо помним, что Европа не заканчивается на украинско-польской границе, но часто забываем, что Европа также не кончается и на границах Луганщины. В период экономических трудностей Европейский Союз и отдельные страны Европы, защищая свои интересы, будут, тем не менее, с удвоенной силой наращивать прагматичное экономическое взаимодействие с Россией — страной, ментально близкой европейцам, страной, которая на протяжении, по крайней мере, 200 лет до Октябрьского переворота, была полноценной частью европейского сообщества государств и наций.

Когда развеивается дым финансовых спекуляций, народы и государства обращают внимание на базовые вещи: сырье, промышленность, производство, квалифицированный, производительный труд. В этой связи тренд на усиление производственной кооперации, торговли и взаимной сырьевой и технологической зависимости между Евросоюзом и Россией будет только усиливаться. Совсем не случайно В.Путин в своей нашумевшей статье столько внимания уделил взаимодействию проектируемого Евразийского Союза с ЕС, совместимости их ценностей, норм и стандартов. Так что этот тренд нам нужно всячески учитывать при построении отношений как с Москвой, так и с европейскими столицами.

И последнее. В эти сложные времена нам всем необходимо обладать максимальной трезвостью. Нельзя больше делать вид, что Европа осталась такой же, как 15, 10 или даже пять лет назад. Но и банкротство воплощавших истину в последней инстанции принципов, идей и институций не должно приводить к пессимизму. В последнем приближении главная ценностная суть Европы все же состоит не в изобилии на полках супермаркетов и не в щедрых социальных пособиях. Она — в сильно подзабытом творческом духе европейцев, в их решимости и предприимчивости, а также в великом принципе “человек — мера всех вещей”, родившемся впервые именно в головах европейцев.

Настоящая суть Европы будет раскрываться все больше по мере того, как будет сдуваться пузырь иллюзий, раздутый годами благоденствия и самоуспокоенности. И мятежный, критический, ищущий дух Европы не успокоится, пока не найдет выхода к новому периоду развития и прогресса — но уже на качественно иной основе. Если Украина и опоздала на поезд в Европу вчерашнего благоденствия, у нас все же есть шанс войти в новую, “большую” Европу не в качестве просителей и “бедных родственников”. Но этот шанс зависит только от нас.

Леонид КОЖАРА