Новая идея для новой Украины

Жестокая война за власть и собственность в Украине заслонила важнейший процесс, который идет во всем мире, — борьбу за будущее.

Хозяином будущего становится тот, кто опережает, а не догоняет, тот, кто прокладывает новые пути, а не ищет уже существующие и, тем более, не плетется в конце обоза.

У нашей страны для успешного вписывания в будущее есть все необходимые ресурсы, возможности и благоприятные традиции политической культуры. Главная проблема — отсутствие субъекта, способного стать основным “мотором” этого строительства. Поэтому проектирование украинского будущего почти тождественно процессу создания новой элиты, нового “ведущего” слоя — “мотора” модернизации.

Капитуляция или дезертирство Украины с войны за будущее означает не только упадок и деградацию. Это означает, что украинский завтрашний день будут определять иные, более успешные государства.

И не факт, что они заинтересованы в этом самом “светлом будущем” видеть Украину.

В начале XXI века мир становится сложнее и неопределеннее, прежние схемы и модели развития человечества, сложившиеся в эпоху модерна, перестают работать, новые создаются в режиме реального времени. “Турбулентное” состояние бытия вызывает ощущение то новых невероятных возможностей, то исторического тупика и всеобщей бессмысленности.

В складывающейся буквально на наших глазах реальности основным источником конкурентоспособности, лидерства и превосходства становится человеческий интеллект — способность рождать новые смыслы, инновации и инновационные системы, способность моделировать и строить будущее, способность приспосабливаться к условиям динамической среды. Поэтому проблема современного, сложного, адекватного вызовам времени устройства Украины как общества и Украины как государства является одной из ключевых для выживания и дальнейшего украинского развития.

Попытаемся рассмотреть некоторые вопросы, связанные с поиском оптимального формата существования Украины: о критериях модернизации, о соучастии в ней амбициозных классов, о новом общественном договоре — между государством и обществом, об исторических закономерностях трансформации политической системы, а также о возможном украинском вкладе в созидание общечеловеческого будущего.

НОВЫЕ СЛОВА — ПРЕЖНЯЯ БЕССМЫСЛИЦА?

Наличие свободной общественно-политической рефлексии — один из основных индикаторов жизни общества и его развития. Идеологические поиски и социально-философские дискуссии в нынешней Украине давно обессмыслились и зашли в тупик — абсолютно никто из политиков и почти никто из интеллектуалов не пытается мыслить в формате стратегий развития страны, вместо новых идей и модернизационных проектов изобретаются, да и то неохотно, новые слова (в том числе о новых идеях и стратегиях), строятся новые словосочетания вокруг слов-паразитов: “демократія”, “свобода”, “добробут”, “народ”.

Однако идеестроительство может считаться успешным лишь в том случае, если идеи, идеологии и стратегии национального развития становятся средством мобилизации, консолидации и стимулирования социально активных слоев, если они ведут к солидаризации политической элиты с массами вокруг стоящих перед страной модернизационных сверхзадач. Идеестроительство имеет онтологическую и практическую ценность, если оно оказывается местом рождения будущего, а не консервации прошлого, если оно является живой творческой проблемой, а не выхолощенной пропагандистской рутиной и средством заработка штатных идеемейкеров.

Ведь одна из реальных гуманитарных угроз в Украине — это отсутствие воли к развитию, маргинальность рефлексий на стратегические темы и смысловая девальвация модернизационно-инновационной риторики, включая разговоры о “человеческом капитале”, “экономике знаний” и “прорывном инновационном развитии”.

Контрмодернизационно настроенные политические элиты и государственная бюрократия, присваивающие “административную” и всевозможные экспортные ренты, в украинских условиях способны нивелировать и “заболтать” любую модернизационную проблематику: аналогичным образом при раннем Горбачеве были “заболтаны” темы перестройки, ускорения и гласности, при Ющенко — темы свободы и национального возрождения.

Тогда как модернизационная риторика должна быть концентрированным выражением соответствующих стратегий развития страны и составной частью реальных социально-экономических процессов, имеющих своих субъектов и проектную логику. В ином случае, если модернизация сведется к пропаганде, к утопии, прожектерству, околонаучному “модернизационному культу”, как это в настоящее время происходит в России, можно ожидать усиления общественной апатии и прихода “сильной руки”. Активная часть украинского общества воспримет “забалтывание” и нивелирование идеи модернизации страны особенно болезненно, даже фатально — как “самый-самый последний из возможных шансов” Украины (просто “последним” считается оранжевая революция), который в ближайшие десятилетия едва ли представится еще раз.

ВОЗМОЖНО ЛИ В УКРАИНЕ ПОЯВЛЕНИЕ НОВОГО МИРОСТРОИТЕЛЬНОГО ПРОЕКТА?

Мировой структурный и финансово-экономический кризис 2008—2009 годов обнажил главную проблему наших дней: смысловую исчерпанность “современного мира” — истощенность нынешней концепции развития человечества, недостаточность существующих инновационных систем, недостаточность модерна как универсального миростроительного проекта, сформированного в лоне западноевропейской цивилизации в XV—XX веках, и откровенную ущербность разнообразных постмодернистских проектов. Речь о кризисе базовых ценностей Нового времени — системы национальных государств, международного публичного права, принципов международных отношений и гуманизма (человекоцентризма), рассматривавшего индивида прежде всего как потенциального творца, а не пассивного потребителя. В различных постмодернистских философских концепциях обосновывается социальная демодернизация и деконструкция незыблемых для современного человека моральных и жизнестроительных ценностей.

В этой ситуации как бы объявляется международный конкурс, во-первых, на инновационную систему нового типа (речь о механизмах управления инноватикой и инновационной деятельностью), во-вторых, на новый “сверхмодерный” миростроительный проект (систему универсальных представлений о возможном и должном мироустройстве, о направлениях и пределах развития человечества), а также, в-третьих, — на модельную стратегию инновационной модернизации.

Под инновационной модернизацией мы понимаем продуктивное скачкообразное технологическое, хозяйственное, социально-политическое и гуманитарное обновление современного общества и современного человека на основе модели опережающего, а не догоняющего развития, на основе проактивной и инициативной стратегии, а не реактивной тактики, обновление, происходящее без жесткой мобилизации широких социальных слоев, без применения принуждения и иных авторитарных методов. Не каждая модернизация инновационна по своей сути: большинство индустриальных модернизаций в XIX—XX веках носили догоняющий характер и были направлены на достижение уровня технологического и экономического развития стран-лидеров. Но каждая модернизация имеет четкое ограничение во времени, четкую проектную логику и четко определенного субъекта и выгодоприобретателя.

Главные задачи украинской модернизации лежат вовсе не в техногенной сфере и заключаются отнюдь не в компьютеризации школ, не в строительстве разнообразных “биоагроэкополисов” и даже не в ускоренном развитии нанотехнологий (любимое слово нынешней российской власти — наряду со словом “газ”). Главные задачи украинской модернизации — это создание современного общества, современных социальных институтов, современных инфраструктур и современного человека. Главная результирующая цель модернизации — обеспечение мировой конкурентоспособности Украины как государства и нации.

При этом необходимо осознавать, что развитие и модернизация — это управляемые процессы, у которых есть не только “моторы”, но и “тормоза”, причем как в национальном, так и в международном масштабах. Страны “золотого миллиарда”, как правило, заинтересованы лишь в частичной, фрагментарной успешности модернизации в незападном мире. Они заинтересованы в развитии прежде всего тех сегментов экономики незападных стран, от которых тем или иным образом зависят их собственные интересы — например, в развитии китайской массовой индустрии, в эффективности индийской математической школы, в надежности российской газодобычи и украинской газотранспортной системы. Во-первых, им не нужны мощные и развитые конкуренты, во-вторых, современная капиталистическая система функционирует в значительной степени за счет эксплуатации странами ядра периферийных стран. Вне всякого сомнения, Западу нужны украинские природные и человеческие ресурсы. Но нужна ли ему Украина как партнер, как сильная, модернизированная и конкурентоспособная держава с высоким уровнем развития науки, как конкурент на рынках финансового и человеческого капиталов — вопрос риторический.

Несколько иначе выглядит перспектива взаимоотношений Украины с Россией: России также не нужны конкуренты, однако в ряде сфер она критически зависит от уровня развития и модернизированности украинской экономики и общества в целом. К сожалению, одна из форм российской заинтересованности в Украине — это заинтересованность в украинском человеческом потенциале.

В Украине к главным контрмодернизационным силам следует причислить всех тех, кто является выгодоприобретателем от современного состояния государства и экономики — от демодернизации, деградации и гипертрофированной зависимости государства от экспорта продукции низкой степени переработки — речь прежде всего о коррумпированной административно-бюрократической элите и “металлургической” и “химической” олигархии.

В контексте современных глобальных вызовов и складывающейся геополитической и геоэкономической структуры мира новые идеологические проекты и поиски национальной идеи в Украине окажутся успешными лишь в том случае, если будут основываться на идеях общественного доверия, солидарности и развития. Солидарность предполагает преодоление катастрофического для Украины разрыва между государством и обществом, между элитами и внеэлитными слоями, выстраивание многочисленных горизонтальных связей внутри самого общества, развитие социальной самоорганизации, а также открытие лифтов вертикальной мобильности для талантливых, энергичных, амбициозных людей. Однако ключевой для украинского развития на нынешнем этапе уровень солидарности — это солидарность внутри амбициозных классов, кровно заинтересованных в обновлении, — именно эти люди, сообщества и социальные страты могут стать главными выгодоприобретателями от модернизации. С другой стороны, в современном мире именно они способны обеспечить Украине достаточно высокий уровень международной конкурентоспособности.

Украинцы и выходцы из Украины ощутимо обогатили человечество в культурной, научной, технологической и иных сферах, хотя сама по себе страна еще недостаточно узнаваема и идентифицируема в мире. Зачастую Украина узнаваема в мире через негативные образы — Чернобыль, неуспех оранжевой революции, низкий уровень жизни, трудовую эмиграцию и т.д. Но существуют ли в украинской жизни и социогуманитарной мысли проекты, явления и универсальные ценности, способные быть востребованными всем человечеством или хотя бы его значительной частью? Способна ли Украина сформулировать или поставить проблему мирового уровня?

А ведь при смене глобальных парадигм мирового развития возникает ситуация бифуркации, “точка новой сборки”, в которой даже аутсайдеры, наделенные проектной субъектностью и гиперкреативностью, могут оказаться успешными инноваторами, отказавшись играть по чужим правилам и навязывая системе свои правила. Фигурально выражаясь, последние могут стать первыми (Лк. 13, 30).

И Российская империя, и СССР были великими и привлекательными для других народов державами именно в те периоды, когда ставили перед собой масштабные сверхзадачи и сверхцели, когда выдвигали универсальные миростроительные проекты — тот же коммунизм 1920-х годов (национал-коммунизм в УССР) можно рассматривать как проект альтернативной нелиберальной модернизации. Сталинский коммунизм уже не выдвигал универсальных проектов, однако именно в 1930—1940-х была осуществлена авторитарная мобилизационная догоняющая модернизация “сверху”, превратившая традиционное общество в индустриальное, а крестьянскую страну — в преимущественно городскую (какой ценой были проведены эти изменения и существовала ли возможность провести индустриальную модернизацию без гипернасилия — иные вопросы). В общероссийской дореволюционной истории и позже, в советской, разрушение ценностно-идеологического ядра каждый раз вело к измельчанию мотиваций общественного и индивидуального бытия: государству это грозило гибелью, а людям — аномией, потерей смысла жизни и маргинализацией.

Успешная инновационная модернизация прорывного (недогоняющего) типа на основе широкой солидарности и баланса сил — между властью, амбициозными группами населения, включая представителей бизнеса, и народом, проводимая с опорой на этические нормы и “миростроительные” ценности восточнохристианской цивилизации, способна стать вкладом Украины в теорию и практику современного развития, а также может оказаться важнейшей предпосылкой для “украинского чуда” — трамплином в сообщество если не лидеров развития, то хотя бы не-аутсайдеров. Ведь на исторических изломах лидерство может перехватить тот, кто станет проектантом и “дизайнером” общемирового будущего, кто первым заявит новые смыслы и ценности начинающейся эпохи. Причем лидерство в социогуманитарной сфере — едва ли не самая сложная задача.

Основной вопрос в том, как эффективно нейтрализовать контрмодернизационные силы и разрушить деструктивную систему социально-экономических отношений (в украинском случае — как ограничить доминирование полусырьевой экономики и ее хозяев), как провести модернизацию неавторитарными методами с минимальными издержками для населения и как сделать выгодоприобретателями от модернизации не только активное меньшинство, но и не всегда активное большинство. Именно этот комплекс проблем — самое слабое место во всех модернизационных теориях и проектах. Однако, как представляется, политическая философия и экономическая теория солидаризма, благодаря выработанным механизмам рационализации и оптимизации внутренних конфликтов, благодаря ориентации на синтез эгоистических и альтруистических мотиваций представителей элиты, способна дать ответы на эти и им подобные вызовы.

ЗАКОЛДОВАННЫЙ КРУГ УКРАИНСКОЙ СОЦИАЛЬНОСТИ: МЕЖДУ АВТОРИТАРИЗМОМ И АНАРХИЕЙ

Одна из главных проблем неуспеха идеестроительства в современной Украине — отсутствие субъектной амбициозной элиты (политической, деловой и интеллектуальной), способной стать генератором и исполнителем модернизационного проекта. В результате общественному сознанию навязывается ложный выбор из двух альтернатив: авторитарной и анархистской.

Авторитарная альтернатива — это разнообразные представления о том, что только “сильная рука” способна “покончить с бардаком” и “вытянуть страну из кризиса”, что для устойчивости конструкции необходимо “закрутить” (или хотя бы “подтянуть”) “гайки” и т.п. В украинских условиях авторитарная модель — это чаще всего феномен колониального сознания и апелляция к одному из вариантов имперского “порядка” и “стабильности” (российскому дореволюционному, австро-венгерскому, советскому, российскому постсоветскому).

Анархистская альтернатива — это либо позитивные, либо уничижительные характеристики украинскому “бездержавному” сознанию, это попытка апологетизировать либо наоборот — дискредитировать (с последующей апелляцией к авторитарной модели) нестабильное состояние украинской социальности, при котором Украина как страна вынуждена обходиться без Украины как государства.

Однако ни одна из этих моделей не предусматривает развития Украины и модернизации украинской экономики и социально-политических системы.

Авторитаризм и анархия в украинских условиях ведут к стагнации, к замедлению и остановке общественного развития, к доминированию экстенсивных подходов в социальном управлении, к отсутствию субъектности и гражданской культуры у общества, к “потерянным поколениям”, которые не смогли реализовать свой “большой проект” здесь и сейчас, к энтропии социального потенциала — исключению из актуальных социально-политических и экономических процессов креативного класса — всех тех, благодаря кому Украина могла бы стать развитой страной. В конечном итоге авторитарные стратегии власти и отказ от развития ведут к рассеиванию социальной энергии, демодернизации и сгниванию государства изнутри. Анархистские — к всеобщей неуправляемости, деструкции и Руине. Находясь в подобном состоянии, Украина каждый раз, как правило, исчезала с политической карты — лишалась суверенитета либо автономии. В 2000-х годах этого не случилось лишь по причине отсутствия серьезных внешних вызовов и относительной слабости соседей — России, Польши, Венгрии, Румынии, Молдовы, Турции. Украинское общество в значительно большей степени, чем российское, белорусское или польское, способно к самоорганизации. Но без эффективного государства в нынешних условиях оно не способно к саморазвитию.

Именно в силовом поле между этими двумя полюсами — авторитарным и анархистским — возникает “заколдованный круг” украинского исторического развития, в котором работает механизм смены политических циклов деструктивная политическая конкуренция — анархия и неуправляемость — потеря суверенитета (автономии) — становление авторитарного политического режима — борьба за независимость — обретение независимости — деструктивная политическая конкуренция. В такой ситуации любые модернизации остаются незавершенными.

Поэтому для эффективного развития Украина заинтересована в наискорейшем преодолении патологических последствий деструкции государства, кризисных циклов и дисбаланса между государством и обществом.

Принципиальный вопрос заключается в следующем: возможна ли в украинском смысловом пространстве неавторитарная и неанархистская идеологическая альтернатива, способная вывести развитие Украины из порочного круга циклической деструкции и воссоздать в стране широкие горизонтальные социальные связи?

СОЦИАЛЬНАЯ СОЛИДАРНОСТЬ КАК ЗОЛОТОЕ СЕЧЕНИЕ УКРАИНСКОЙ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

Идеологическая “третья альтернатива”, преодолевающая и отвергающая как авторитарные, так и анархистские утопические установки, в истории украинской общественно-политической мысли есть — более того, там она является мейнстримом и основана на широкой социальной солидарности — на неконфронтационном типе отношений между властной элитой, активной частью общества (потенциальной контрэлитой) и народом (относительно пассивными внеэлитными слоями). При этом в зависимости от различных обстоятельств речь может идти и о широкой общегражданской солидарности, и о балансе либо компромиссе групповых (корпоративных) интересов.

Солидарность и солидаризм — это вовсе не идеологическое среднее арифметическое и не золотая середина между авторитарно-охранительным и анархистским трендами, а принципиально отличная идеологическая стратегия, изначально ориентированная на создание оптимальных условий для развития страны и общества, на преодоление разрушительной для Украины волновой динамики развития “деструктивная политическая конкуренция — анархия и неуправляемость — потеря суверенитета (автономии) — становление авторитарного политического режима — борьба за независимость — обретение независимости — деструктивная политическая конкуренция”.

В украинской, а отчасти и в российской, социальной философии и общественно-политической мысли нелиберальной направленности идея солидарности имеет глубокие корни — начиная с представления о “сродном труде” у Григория Сковороды, далее развивается в концепции соборности русского философа-славянофила Алексея Хомякова, в метафизике всеединства Владимира Соловьева, в представлениях о взаимопомощи как факторе развития человечества Петра Кропоткина, в концепции “замирения” и “замиренной среды” харьковского и петербургского социолога Максима Ковалевского, в учении о кооперации украинского ученого с мировым именем Михаила Туган-Барановского, в культуре религиозно-философского ренессанса начала XX века, яркие страницы которой были написаны в дореволюционном Киеве, в философии “космизма” и учении Владимира Вернадского о ноосфере. Едва ли не самый известный украинец в мире, анархо-синдикалист Нестор Махно может считаться одним из немногих, кому хоть в какой-то мере удалось на практике реализовать солидаристские модели самоорганизации.

Примечательно, что именно в украинской общественно-политической и научной мысли солидаристская тематика была разработана значительно подробнее, чем в российской — это поясняется отсутствием в украинской политической культуре представлений о сакральном происхождении и моноцентризме верховной власти, а также установкой на всеобщую социальную субъектность.

Согласно Дюркгейму, солидарность бывает механической, основанной на подобности и однокачественности элементов (именно так, к примеру, устроена религия), и органической, основанной на взаимодополнении разнородных и разнокачественных элементов (например, на разделении труда). Солидаризм строится на принципе согласования индивидуальных и общих интересов, он отвергает не только либеральный индивидуалистический эгоизм, но и тоталитаристский коллективистский альтруизм. Его нередко ошибочно путают с идеологией и практикой европейских тоталитарных режимов первой половины XX века. Квазисолидарность в 1920—1930-х годах в коммунистическом Советском Союзе, а также в национал-социалистической Германии, фашистской Италии и некоторых других европейских странах с похожими режимами, строилась на тотальном подчинении, принуждении, часто — унижении человека.

Солидарность в современном развитом обществе может основываться исключительно на реальной социально-политической субъектности и свободной лояльности гражданина. При этом власть должна признать за ним эту субъектность и не нарушать ее — иначе, в конечном итоге, все может окончиться развалом политической системы и бунтом, который, правда, в Украине, в отличие от России, отнюдь не бессмысленен и не беспощаден, а потому может стать основой для социальной инноватики — именно такие надежды возлагались на оранжевую революцию. Русский философ Иван Ильин определяет свободную лояльность как основополагающее качество социальной идентичности и социальной функции индивида: “Настоящее государство держится не принуждением и не страхом, а свободной лояльностью своих граждан: их верностью долгу; их отвращением к преступности; неподкупностью чиновников; честностью судей; патриотизмом избирателей; государственным смыслом парламентариев; гражданским мужеством писателей и ученых; инициативной храбростью и дисциплиной солдат. Все это не может быть заменено ничем. Человек есть самодеятельный волевой центр, субъект права, а не объект террора и эксплуатации. Он должен строить себя сам, владеть собою, управлять собою и отвечать за себя”.

В условиях российской политической системы, заложницей которой стала и продолжает оставаться современная Украина, сильное патерналистское государство целенаправленно обрубает горизонтальные связи внутри общества, замыкая все процессы на себя. Из-за моносубъектности власти и несубъектности общества все российские реформы и модернизации проводились и проводятся исключительно “сверху” и без опоры на поддержку амбициозных элит и народа — на протяжении всей обозримой истории государство стремится быть единственным инноватором и монополистом модернизации. В условиях индустриальных модернизаций в XIX—XX веках государство выступало главным агентом технологических, экономических и социально-политических преобразований во всех странах. Но лишь в Российской империи и СССР его роль была абсолютной.

В российском прошлом и настоящем сложно отыскать примеры солидарности власти и народа, государства и общества (в качестве одного из немногих исключений можно назвать столыпинские реформы); вместо этого наблюдается самоустранение, выпадение, социальное (а то и географическое — на незаселенные восточные территории) “бегство” внеэлитных слоев, а нередко и альтернативных политическому режиму элитных групп и группировок. При такой архитектуре политической системы отношения между властью и обществом строятся не по моделям взаимопомощи, взаимоусиления или конкуренции, а по моделям конфронтации, взаимного ослабления, а то и войны — холодной либо даже гражданской.

Будучи наследником советской системы отношений, современное украинское государство целенаправленно лишает общество инстинктов и способности к самоорганизации.

При наличии социальной солидарности внутри общества государство должно основываться на свободной лояльности граждан. В российском случае народная лояльность всегда была вынужденной — она не предполагала за гражданами никакой субъектности и самодостаточности, “идеальное” население, с точки зрения такого государства, — это безмолвные холопы. В украинском случае государство не в состоянии игнорировать общество: именно попытки вывести за скобки общественные интересы и общественную волю привели в 2004 году к оранжевой революции. В российских условиях солидарность власти и народа подменялась и подменяется различными формами принудительной народной лояльности и идеологического консенсуса: “народность” из знаменитой триады графа Уварова, “Россия сосредотачивается” князя Горчакова, “Россию надо подморозить” Константина Победоносцева, “Народ и партия едины” советских идеологов 1950—1970-х годов, “суверенная демократия” Владислава Суркова, “социальный консерватизм” и “консервативная модернизация” “Единой России” и др.

В украинских условиях имеются все предпосылки для создания альтернативной социальности — основанной не на моноцентризме власти, а на властной полиархии и реальной солидарности власти и народа, однако пока она не обрела ни эффективной теоретической модели, ни предпосылок для практического воплощения, ни даже привлекательного названия и девиза.

Андрей Н. ОКАРА