Не надо говорить. Почему отмененный телемост сработал так, как хотели в Москве

Дмитрий Киселев со своим анонсом совместного сеанса “надопоговорения” каналов “Россия-24” и NewsOne — и отсылкой к американо-советскому телемосту, — сам, вероятно, того не желая, оказал Украине большую услугу. Ведь таким образом Москва, хотя бы по принципу этой аналогии, признала, по сути, что:

1. Состоянием на сегодня врагом России №1 является Украина;

2. “Ихтам” очень даже есть, параллель с событием времен Холодной войны это подразумевает;

3. Кремль ощущает нехватку ресурсов на продолжение нынешней агрессивной политики, и пора менять тактику.

Здесь очень показательна отсылка именно к июньскому телемосту 1986 г. “Женщины говорят с женщинами” — именно его вели Владимир Познер и Фил Донахью. Это было не первое, а пятое, юбилейное (sic!) мероприятие такого рода. Первое — “Москва—Лос-Анжелес” — состоялось в 1982 г. по инициативе Стива Возняка (того самого) в рамках молодежного фестиваля “We!”. На фоне немочи Леонида Брежнева, назначения председателя КГБ Юрия Андропова Секретарем ЦК КПСС, провала советской резидентуры в Великобритании, санкций за вторжение в Польшу, затянувшейся войны в Афганистане Москва ухватилась за возможность показать миру “человеческое лицо”.

Телемосты для нее стали удобным антикризисным инструментом “народной дипломатии” и орудием мягкой силы, оставаясь таковым вплоть до самого распада СССР — на это, в частности, указывает тот факт, что, став генсеком, Михаил Горбачев лично курировал их проведение. И эфир, на котором прозвучало эпическое “Секса у нас нет, и мы категорически против этого!”, — не исключение. К слову, похоже, именно из-за этого мема Киселев его и упомянул: смех расслабляет.

Формулировка “(нам) надо поговорить” тоже была выбрана отнюдь не случайно — достаточно вспомнить, в каких ситуациях звучит эта фраза. Она подразумевает, как минимум, серьезность и доверительность. Как максимум — близость вплоть до семейственности. Беря во внимание контекст, это смысловой двойник “одного народа” и “войны-устраивают-политики-простым-людям-делить-нечего”. Что характерно, эти тезисы как элемент пропагандистского воздействия Москва использует еще со времен Первой мировой.

Впрочем, этим манипулятивная составляющая телемоста вторична. Потому что он изначально был рассчитан на хайп и троллинг — как технология углубления раскола внутри украинского общества. Причем построенная по принципу win-win: организаторов устраивал любой вариант развития событий.

Проведение моста обеспечило бы скачок рейтинга NewsOne аккурат накануне парламентских выборов, тем самым расширив совокупное покрытие медведчуковских медиаресурсов. Причем здесь наверняка сработал бы принцип, наглядно изображенный в том эпизоде “Черного зеркала”, где британского премьера принуждают к коитусу со свиньей в прямом эфире (его смотрели даже те, кто призывал бойкотировать “эту мерзость”). Здесь важно, что даже полная открытость и отсутствие цензуры в ходе моста сыграли бы на пользу пропагандистов. Примерно так же острые вопросы и комментарии Романа Цымбалюка демонстрируют российской аудитории открытость путинского режима и “упоротость бендеровцев”.

Отказ от проведения моста “из-за давления и угроз” демонстрирует, что “здравомыслие” (читай: стремление к миру) — опасно, Украиной продолжают править оголтелые радикалы, “хунта” не сдается, и, стало быть, говорить в Киеве россиянам по-прежнему не с кем. Придется подождать — как и отмечал Владимир Путин.

Причем в обоих случаях Владимир Зеленский оказывается (независимо от того, что он на самом деле думает и делает) продолжателем дела Петра Порошенко, а у “Слуги народа” откусывается доля голосов в пользу медведчуковского “оппоплатформизма” как единственной силы, не только настроенной на поиск компромисса, но и доказавшей готовность его искать.

Кроме того, история с телемостом вполне вписывается в общую стратегию бело-голубого реванша посредством череды малых ходов, не сильно превышающих порога реакции. Алгоритм прост: 1. Пробный шар; 2. Замер реакции; 3. Коррекция; 4. Повторить. Напомню, что по той же схеме велась и “реабилитация” Андрея Портнова, а также продвижение к депутатской неприкосновенности Андрея Клюева, Анатолия Шария и Рината Кузьмина.

В общем, провокацию с телемостом приходится признать успешной — с той, пожалуй, важной оговоркой, что, как и в случаях с профессорством Портнова и баллотированием остальных трех, общественный резонанс оказался, по всей видимости, значительно выше расчетного. Это безусловный плюс. Но так же безусловен и следующий минус. Хотя нынешняя ситуация отчасти является следствием обрезанного с самого начала функционала Министерства информационной политики, проблема гораздо глубже: Украина систематически на всех уровнях, и, увы, медийный — не исключение, оказывается неспособна завладеть инициативой. Мы продолжаем реагировать на генерируемые извне вызовы, вместо того чтобы формировать собственную повестку дня.

Систематическая недооценка важности позитивной коммуникации с населением оккупированных территорий на фоне аморфных планов реинтеграции привела к тому, что Украина в отношении к ним уподобилась СССР с его стандартным “остался — виновен”. А в такой парадигме возврат этих территорий оставшимися на них с очень отличной от нуля вероятностью будет восприниматься как такая же оккупация. С другой стороны, приходится констатировать столь же систематическое неумение и нежелание использовать внутрироссийские напряжения и конфликты, а также тамошний общественный дискурс на пользу Украине. Все это привело к тому, что Киев не сумел воспользоваться мощнейшим манипуляционным потенциалом технологии “Надо поговорить” и сам стал ее мишенью.

Алексей КАФТАН