Не бей лежачего, в лес не убежит

— А еще у нас есть невешалка.

— То есть вы хотите сказать — вешалка?

— Нет, именно то, что я и сказал, — невешалка. От вешалки мало проку, если на нее нечего вешать. А вот с нашей невешалкой совсем другое дело. На нее ничего вешать не надо, на нее уже все повешено. Нужно тебе пальто, иди и сними его!

Джанни Родари,  “Сказки о Джованнино-Бездельнике”

Подавляющее большинство украинцев не отнесешь к числу трудоголиков. Хотя разговоров о поисках лучшей работы (да и работы вообще) — хоть отбавляй. Но посмотрите хотя бы на иконографическое изображение пресловутого “казака Мамая”, эдакого бесшабашного лентяя, образцового бездельника. Круче здесь могут быть только русские с их сказкой-мечтой о Емеле на печи и волшебной щукой. Да и сам термин “трудоголик”, пожалуй, укоренился в нашем языке исключительно из-за ассоциации с другим, неизмеримо более распространенным термином. О работе придумано множество пословиц, но наиболее охотно цитируются только те, которые оправдывают лень.

Нет, разумеется, украинская классическая литература в стихах и в прозе изображала тяжелую, изматывающую работу наших предков. Но я намеренно употребил здесь слово “работа”, а не “труд”. Корень слова “работа”, говорящий о рабском его происхождении, очевиден. А каким может быть отношение раба к работе, тоже особо комментировать не надо. Да и происхождение слова “труд” все толковые словари тоже связывают с малоприятным времяпрепровождением.

Более свободное старинное украинско-польско-чешское слово “праця” этимологически связано с упорством и последовательностью в делах без указания на зависимость их делающего. Но “праця” — слишком древнее понятие, из времен родоплеменных. В наш просвещенный век дошел, к сожалению, лишь звук этого слова, а отнюдь не его вдохновенное содержание.

С одной стороны, национальные особенности мотивации к труду появляются тогда, когда появляется нация. Если брать современное значение этого слова и некоторую инфантильность нашей страны, то вроде все понятно — какая у детей мотивация? Поиграть да поесть, а не поработать да приготовить. Но ведь такое “отлынивающее” поведение не менялось десятилетиями: и при Советах, да и при царях тоже. Предприимчивость, смекалка — те имеют свои особенности, связанные с культурными национальными традициями. Чем древнее традиция, тем устойчивее навыки.

С другой — одна из научных теорий лени гласит о генетической предрасположенности. Этому тоже есть объяснение: с возникновением Киевской Руси с норманнами во главе, “понаехавшие” варяги отобрали у хазар их честных налогоплательщиков — древлян и полян. При смене власти, которая сначала сопровождалась снижением налогов, наши праотцы почувствовали тягу к самостоятельному труду. Киеву это не понравилось, и история закончилась убийством древлянских послов княгиней Ольгой и сожжением Коростеня варяжской дружиной и ее коллаборантами. Они и так не жаловали местных — в первой статье древнего свода законов “Русской правды” славянин — на последнем, седьмом месте в перечне людей, с которыми следует считаться, то есть за которых нужно платить штрафы. Ужесточение режима после древлянских бунтов окончательно превратило договорной труд в рабский. И с тех пор ничего не менялось.

С третьей стороны, есть психология труда как часть общей психологии, в которой исследуются мотивы любой деятельности и эмоции, с ней связанные. Подневольность лишает людей радости, отчуждение от результатов собственного труда констатировали и ранний Карл Маркс, и поздний Герберт Маркузе. Самостоятельность работы увеличивает риски и усиливает неврозы из-за большей беззащитности труженика.

Но на индивидуальном уровне картина меняется. Вне рабской зависимости украинцы весьма предприимчивы и чертовски работоспособны. Но для этого требуется одна существенная предпосылка — им нужно ощущать себя украинцами.

Уровень этой самоидентификации отчетливо прослеживается по характеру обустройства и ухоженности личных домов и хозяйств. Если проедете с востока на запад Украины — почувствуете разницу. Великолепные усадьбы “новых украинцев” не в счет. Во-первых, вы так и не увидите их за трехметровыми заборами. Во-вторых, хозяева лично пальцем о палец не ударили для собственного благоустройства. Это лишь те сугубо помещичьи исключения, которые подтверждают правило.

Географическая предопределенность теряется, если речь заходит об украинских гастарбайтерах. Украинцы с востока страны отличаются высоким трудолюбием на стройках и нефтяных полях России, с запада — желанные работники в Центральной Европе, Испании и Португалии. Эти мозолистые конкистадоры сами выбрали способ заработка, риски и перспективы. Там нет места унынию по поводу подневольности, а отлынивание от работы обойдется слишком дорого.

И все же лень и “сачкование” среди автохтонов если публично не приветствуется, то уж точно не осуждается, как в той же Центральной Европе или даже Японии. Для этого есть влиятельный, также исторически сложившийся демотиватор. Имя ему — воровство.

Как и слово “хулиган”, слова “вор, тать” первично означали убийцу, лоб которого клеймили раскаленным железом. Эволюция в сторону смягчения определения, особенно в последние двадцать лет, привела к тому, что воры, учинив бунт в социалистическом лагере, “замочили” старую коммунистическую администрацию и взяли власть в большинстве бараков.

Исчезло как явление трудовое воспитание детей, в прошлом веке заменявшее трудовое воспитание в семье. Учеба и наука перестали играть роль социального лифта для получения хорошей работы, превратившись в процесс получения справок об умственной полноценности. Что, конечно же, таковой никоим образом не гарантировало. Дети, копируя взрослых, начали тащить что ни попадя и торговать чем попало. Некоторые сгинули, некоторые выросли и преуспели.

Довольно обычная история для переходного периода, начиная с эпохи князей. Предприимчивые головорезы с небольшой толикой смекалки создали в том числе и те государства, которые сейчас нам надменно рассказывают о правилах морали и честного ведения бизнеса.

Украинская версия воровства как современной политической философии основывалась на революционном представлении о справедливости, при которой ограбить богатого, сжечь его дом и убить родственников представлялось благим делом. В новейшей истории, поскольку предполагалось, что СССР — государство богатое, грабить его было нравственно. Но государство развалилось гораздо быстрее, чем процесс грабежа вошел хоть в какое-то русло. Поэтому продолжали грабить правопреемников, которые оказались на порядок беднее, а аппетиты ворья остались прежние. Плюс ко всему западный консюмеризм принес нам высокие стандарты потребления, формируя у туземцев ажиотажный спрос на их “зеркальца и бусы” в виде чудовищно дорогих автомобилей, телефонов, часов, и прочей дикарской ерунды. Воровство превратилось в потребность. Бандитизм — в престижность.

В небогатые 90-е перед моим знакомым, весьма рослым и плечистым, на провинциальной дискотеке кто-то в прямом смысле рухнул на колени, спутав его с местным авторитетом: “Я тебя узнал! Возьми нас с братом в бригаду! Не пожалеешь!”.

Западная пословица о том, что не нужно спрашивать, откуда взялся первый миллион, для нас еще не актуальна — все слишком свежо, никого спрашивать не надо, сами все знаем. Потому и помалкиваем.

Таким образом мотивация труда заменяется мотивацией воровства. Есть ярчайшие примеры того, как люди из дикой глубинки становились состоятельными и влиятельными в кратчайшее время, и потом даже нанимали к себе на работу умных и честных — поэтому за недорого. Но мотивация воровством — не только более глубокая, но и более рискованная, так как содержит в себе элементы игры в секретность, будоражит и наполняет адреналином. Но это рискованно. Поэтому включается опция лени, как мечты о воровстве.

Но имеем то, что имеем, и работать приходится с теми, кто есть. Поэтому в Украине небезуспешно развился специфический тип взаимоотношений работодателя и рабочего, который можно назвать “снисходительным менеджментом” (Indulgence Management). Старая поговорка — “мы делаем вид, что работаем, а они делают вид, что платят” — трансформировалась в понимание того, что если в рабочий процесс закладывать “усушку и утруску”, совершаемую персоналом по мере потребности, то эффект выше. Правильная схема оплаты труда создаст ощущение, что работаешь на себя. Но если работнику еще и позволено получать “откат”, то он абсолютно уверен, что работает не на хозяина. И уже не просто работает, а по-настоящему “пашет”.

Слабое утешение, что мы не одни такие. Весь бывший Варшавский блок и бывшая Югославия живут сходными представлениями о роли труда в обретении личного счастья. Пока не уйдет обиженное на работодателей и ими же развращенное поколение, вряд ли общество будет готово бороться с теми чертами поведения, которые оно само считает весьма комфортными. Пообсуждать — извольте. Запад эту дискуссию нам навязывает в рамках своих представлений о божественности труда, основанных на протестантской этике. Только без оргвыводов.

Ведь у нас-то лишь бедный войдет в Царство Божие! Честно украденное — оставим детям. И — вперед по Библии, сквозь игольное ушко. А если чего запамятовали и забыли вынуть из карманов, то и не через такие проходные проносили. Зря говорят, что “в гробу карманов нет”. У наших — есть.

Так зачем лишать себя такой замечательной перспективы, бесперспективно горбатясь в этом бренном мире? Как-нибудь перекантуемся.

Олег ПОКАЛЬЧУК