Можно ли говорить с Путиным?

В мае 1933-го “пушечный король” Густав Крупп был назначен президентом Фонда Адольфа Гитлера. На предприятиях Круппа, где производились танки, артиллерия и другое военное снаряжение, использовался труд военнопленных и других узников концлагерей. А в 1948 г. Крупп предстал перед американским военным трибуналом как военный преступник. Правда, по возрасту и состоянию здоровья он был освобожден от уголовной ответственности. В 1950 г. Крупп умер.

Когда я только попала в мордовскую ИК-14 в дождливом октябре 2012 г., у меня состоялся такой разговор с начальником колонии:

— Нужно шить норму. 160 костюмов в день. Если нет — остаетесь на доработку, — рассказывал новоприбывшим осужденным правила зоны начальник.

— А если я не успею за 8 часов? — вклиниваюсь.

— Тогда остаетесь шить дальше.

— А как же Трудовой кодекс и восьмичасовой рабочий день?

— Меня не волнует. Кто не успевает, тот продолжает шить.

“Не спорь с ним, хуже будет, совсем забьют, — шепчет мне на ухо моя знакомая. — Молчи лучше, а то в пресс-отряд отправят!”

После моего освобождения начальник ИК-14 был снят со своего места. Его сосед, начальник ИК-13, в настоящее время задержан по подозрению в получении взятки на 1,025 млн руб. (статья 290, ч. 6, УК РФ — от 8 до 15 лет лишения свободы).

Круппа и начальников мордовских колоний объединяет то, что все они когда-то верили: экономика подменяет этику, а купленные за деньги индульгенции аннулируют грехи.

Можно ли, ссылаясь на экономические интересы, делать вещи, подобные тем, что делал Крупп, — законные, но этически сомнительные?

Бизнесмен может ответить: этика — это не мое дело, я делаю деньги, и это моя работа, это то, в чем я профессионал. Бизнес начнет уходить из этически сомнительных отраслей в момент, когда репутационные риски будут настолько высоки, что начнут приводить к падению доходов. А этическую планку для бизнеса и вытекающие из нее риски для репутации создают медиа, НКО, профсоюзы и гражданское общество. Если они сумеют создать достаточно высокие репутационные риски, которые в состоянии привести к рискам финансовым, то бизнес откажется от этически сомнительного предприятия. Но по причинам финансовым, а не этическим.

Так устанавливается разделение труда: есть люди, ответственные за этику, а есть те, чей интерес — экономический рост. Это отголоски идеи конвейерного тотального разделения труда, где производство разделено на простейшие короткие операции. Когда человек год за годом пришивает карман к полицейской куртке, но не знает, как сшить целый костюм, не видит дальше своего собственного носа, он теряет человечность и человеческое — любознательность, способность видеть мир во всей его сложности. Так и бизнес: сконцентрировавшись на умножении активов, он в какой-то момент понимает, что вопросы этики — больше не его задача. Тогда начинается недоброе. Должна ли экономика руководствоваться не только финансовыми, но и этическими целями?

Когда я слышу, что, например, немецкая промышленность активно лоббирует запрет на новые санкции против России, я вспоминаю Круппа. Мы, несомненно, можем вынести за скобки этику, когда говорим об экономике, но стоит ли это делать?

Спросим Адама Смита. Так вышло, что многие интерпретируют идеи Смита как пропаганду свободы рынка от этических требований, вспоминая одну лишь “невидимую руку рынка”. Но у Смита есть еще “Теория нравственных чувств”, часто выносимая за скобки. Это работа, которая начинается так: “Какую бы степень эгоизма мы ни предположили в человеке, природе его, очевидно, свойственно участие к тому, что случается с другими”.

А вот Альберт Эйнштейн. Казалось бы, большего профессионала придумать трудно. Сидел бы и занимался тем, что у него лучше всего получается, — физикой. Но нет. Вот он сидит и думает себе что-то такое: “Без “этической культуры” нет никакого спасения для человечества”. Он пытался поставить под сомнение тотальность инструменталистской, прагматической логики, исключающей этическое: “Чрезмерный акцент на сугубо интеллектуальную позицию в нашем образовании, часто целиком направленном на практику и факты, непосредственно привел к обесценению этических ценностей”; “Поскольку нам, ученым, уготована трагическая участь — еще более повышать чудовищную эффективность средств уничтожения, наш самый торжественный и благородный долг состоит в том, чтобы всеми силами воспрепятствовать использованию этого оружия для тех жестоких целей, для которых оно было изобретено”. Должны ли специалисты продумывать в том числе и этические последствия своей работы? Эйнштейн полагал, что да.

Эйнштейн для меня авторитет, и когда 30-31 августа мы с Машей Алехиной выступали с речью в Сиднейском оперном театре и нас спросили, следует ли Австралии отказаться принимать у себя в ноябре 2014 г. на саммите G20 Владимира Путина, мы ответили: “Да, следует”. Не всегда у политиков получается и рыбку съесть, и сковородку не помыть. Иногда наступает тот неловкий момент, когда стоит вспомнить об этическом измерении политики и экономики и проявить принципиальность. Хотя бы для того, чтобы не потерять репутацию. Если G20 заявляет в качестве своих целей “содействие международному развитию и противодействие коррупции”, то участникам группы стоит постараться быть последовательными и признать, что действия России сегодня ни в коей мере не содействуют международному развитию, а, напротив, ведут к нарастанию напряженности в мире.

На следующий день, 1 сентября, Австралия приняла новый пакет санкций против России, а 2 сентября появилась новость, что премьер-министр Австралии Тони Эббот не поддерживает приглашение Путина на саммит G20 в Брисбене. “Это вторжение, давайте называть вещи своими именами. Это вторжение на Украину, и это абсолютно неприемлемо. Абсолютно недопустимо, что крупные страны запугивают малые нации”, — заявил Тони Эббот. “Участвует огромное количество войск — украинские регулярные, российские регулярные, ополченцы с обеих сторон, имеют место артиллерийские обстрелы, движение танков, удары с воздуха — да, это война”, — добавил он (цитаты по The Australian Financial Review). Австралия как страна, принимающая саммит G20, не может в одностороннем порядке заблокировать участие России в мероприятии и должна заручиться поддержкой других участников G20, однако министр иностранных дел Австралии Джули Бишоп публично пообещала инициировать дискуссию между странами — членами G20 об исключении России из ноябрьского саммита.

Нет ничего циничнее аргумента, что “санкции против России не надо вводить, потому что они все равно не работают”. Это абсолютно имморальный по отношению к России аргумент. Это звучит примерно так: я не буду помогать тяжелобольному, ведь он все равно никогда полностью не выздоровеет.

Некоторые сторонники приглашения Путина на G20 аргументируют свою позицию так: лучше сесть за стол переговоров, чем не сесть. Да, G19 ни в коем случае не надо отвергать Россию и подвергать ее изоляции. Граждан России можно и нужно пускать в другие страны. Нужно приглашать представителей от России на международные саммиты и форумы. Но не надо приглашать агрессора. Если G19 действительно хочет “противодействовать коррупции”, предлагаю вместо Путина позвать на саммит Навального.

Надежда ТОЛОКОННИКОВА