Между дьяволом и бесом

Выборы в Грузии еще не назначены, но ожидание октября, в котором они должны состояться, — само по себе политическая интрига. Грузия выходит на оппозиционные митинги так, что любой прежней оппозиции остается лишь кусать от зависти локти.

Бидзина Иванишвили, решивший конвертировать свой статус грузинского олигарха номер один в политическое лидерство, поражает Грузию, видавшую в этом деле виды, таким размахом обещаний, что на этом фоне самые квалифицированные популисты выглядят заурядными импровизаторами.

Бывают на свете режимы, для которых любые выборы становятся самыми важными. Эти режимы отнюдь не относятся к самым демократическим. Наоборот, там, где выборы регулярны, никому не приходит в голову считать их концом света. Со всей душой к ним обычно подходят там, где для победы требуется неимоверное напряжение всех вверенных государственных мощностей. И где проиграть выборы — значит, проиграть все.

Грузия в список этих стран уверенно вошла с самого начала своей революционной эпохи, дав новый импульс старому спору о том, можно ли делать реформу в белых перчатках.

Даже заклятые недруги Саакашвили не перестают удивляться: все самые глубокие провалы и катастрофы он устроил себе сам, из-за чего грузинскую новейшую историю так просто разложить по осям координат. На одной оси — ежегодное избиение оппозиции, сколь самоубийственное, столь и совершенно бессмысленное даже с циничной политической точки зрения. Ни в ноябре 2006-го, когда эта традиция была заложена, ни после у оппозиции без этих экзекуций не было ни малейшего шанса зацепиться за приставное кресло в грузинской политике, за что в кулуарах оппозиционеры не скрывали своей благодарности главе государства. Никто не заставлял Саакашвили и его сподвижников ссориться с покойным Бадри Патаркацишвили, который стал мотором и бездонным бюджетом антипрезидентского движения. По другой оси — 2008-й, Южная Осетия. Катастрофа, может быть, и была неизбежной, но никто не мешал по крайней мере в ней не участвовать, уступив все авторские права Москве.

И даже сторонники Саакашвили признают, что поначалу совершенно необязательно было учреждать вертикаль власти по-российски, давить на прессу, превращая ее во врага. И можно списать все на психологические нюансы президентской личности, на его политические воззрения, в которых не нашлось места каким-то демократическим представлениям, и это тоже будет правдой. И, конечно, всем этим Саакашвили добавил немало красок в грузинский сюжет.

Но был бы этот сюжет принципиально другим, будь другим Саакашвили?

Для любой реформы, которая делается для граждан, именно они, готовые при первой же возможности проголосовать против реформаторов, являются главной проблемой. Так что с системной точки зрения нелюбовь Саакашвили к демократии органично наложилась на заботу о судьбе реформ. Если население мешает реформе, значит, надо делать ее без него. И без выборов. Президент строит новый город-курорт-бизнес-центр на берегу Черного моря. Зачем? Молодой замминистра юстиции будто бы горд тем, что уполномочен изложить реформаторское кредо: старые города обременены историей и традицией, которые зачастую отпугивают инвестора, стало быть, лучше все начать с нуля, будто ничего не было. В чистом поле.

Если Гамсахурдиа исходил из принципа “Грузия для грузин”, то Саакашвили будто бы строит “Грузию без грузин”. И, как это не цинично звучит, может быть, отчасти и этим объясняется успех реформ.

Как объясняет власть, надо урбанизировать грузин. А за тех, кто останется в своих захолустьях, новая власть ответственности не несет, она не платит по старым счетам, и кто из реформаторов скажет, что нисколько не завидует Саакашвили?

Саакашвили обвиняют в большевизме, но и это зря. Он не тянет никого силком в счастье. И реформы достойны изучения в лучших университетах. Но именно в силу того, что на население они не рассчитаны, в реализации обнаруживаются небольшие зазоры. Каждый из которых способен изжить все, что было хорошего.

Скажем, реформа земельного кадастра считается одной из образцовых. В том числе и в антикоррупционном плане. Но в ходе ее выполнения каждый владелец земли должен был подтвердить свои права для занесения в электронный реестр. И кто бы возражал? Но, во-первых, многие узнали об этом, лишь когда судебные приставы пришли землю отбирать. Во-вторых, для многих 100—200 лари ($60—120) — сумма критическая. И либертарианство либертарианством, но логика, в соответствии с которой население платит за реформу, выглядит сомнительной. И, в-третьих, многие не пошли ничего переоформлять просто из-за того, что в беспределе первых постсоветских грузинских лет отнюдь не у всех документы были в порядке, и отнюдь не все были в этом виноваты. Словом, к моменту массового отчуждения земли обнаружились в изрядном количестве люди с деньгами, готовые их купить, и чиновнику, как выяснилось, было о чем с ними безнаказанно поговорить.

И, естественно, в результате на площадь выходят уже не только те, кого принято обвинять в любви к социалистической халяве. А с показной (и во многих случаях правильной) жесткостью проводятся и другие реформы, и то, что может показаться недоработкой, на самом деле — род системности. И чем жестче реформы, тем больше ощетинивается население, и это нормально в любой стране. Но в Грузии в ответ повышаются зарплаты в полиции, укрепляется вертикаль власти, и тем больше возможности для еще большего радикализма в реформе, и дальше по кругу.

Кто-то скажет, круг замкнут. Кто-то согласится — что ж, действительно: или реформы, или демократия.

Но ведь кто такой Бидзина Иванишвили? Это человек, который финансировал многие начинания власти, в том числе и социальные проекты, в том числе и военные базы — гордость президента.

Но власть, которая строит вертикаль (пусть даже для реформы), волнуется из-за существования в стране неконтролируемых богатств. На пост министра внутренних дел за три месяца до выборов назначается человек с репутацией садиста, лично избивавший заключенных. Назначение в обществе единодушно восприняли как сигнал тем, кому не понравятся объявленные итоги выборов. И президент хеджирует риски, повышая вроде бы и без того всесильного Вано Мерабишвили, назначая его премьером. Но выводя из-под его контроля преданное ему МВД, которое теперь можно доверить только человеку с такой репутацией и послужным списком, с которым только и остается стоять за режим до конца и любой ценой.

И уже не так важно, делает это Саакашвили из желания проводить реформу или из простой любви к авторитарной власти. Грань стирается, и это непреложно в таких сюжетах. И все, оказывается, обратимо, и чиновник снова счастлив дыре в реформе, и на площади уже все — и те самые леваки, и обиженные интеллигенты, и уволенные полицейские. И те, кто еще вчера восторгался реформой, но сегодня уже об этом забыл, и кто упрекнет их в этой забывчивости? И над площадью гремит призыв Иванишвили всем дать все, — деньги, работу, уверенность в завтрашнем дне, а заодно и вчерашнем, потому что надо вернуть народу яркую интересную жизнь, ту, о которой он мечтает — ту, что была в советское время. И реформаторской либертарианской власти надо на это отвечать, а чем отвечать, как не ответным обещанием всем дать еще больше, благо власть тоже не новичок в популизме. Но и это еще не все.

Одни грузинские либералы — “Свободные демократы” Ираклия Аласания, Республиканская партия — вошли в коалицию Иванишвили “Грузинская мечта”. Словно снова надеясь выиграть по чужим правилам — а другой игры у либералов все равно нет, и не только в Грузии. Другие будут, так же зажмурившись, голосовать за Саакашвили. Просто потому, что Иванишвили даже для многих из тех, кто не любит Саакашвили, страшнее, потому что в советские времена, как говорят знающие его люди, он действительно верит.

И если так, то даже то, что удалось сделать Саакашвили, немедленно исчезнет, причем теперь уже навсегда. И все жертвы и мучения, которые, может быть, к реформам отношения и не имели, окажутся напрасными. И то, что сегодня еще хочется считать издержками, завтра может оказаться обыденностью. Выбор плох. В том числе и потому, что таким порочным был вопрос, что лучше — реформа или демократия?

Вадим ДУБНОВ