Кто спешит — не догоняет, или Как измерить успех путинского режима

С первых дней своего прихода к власти Владимир Путин уделял массу внимания красивым, но во многом символическим задачам и целям — помнится, даже его официальная статья — заявка на великое президентство содержала мысль о погоне. Тогда он собирался обогнать Португалию по размеру подушевого ВВП по ППС, но об этом никто больше не вспоминает: отставание России от Португалии, можно считать, не сократилось. Сейчас российский показатель составляет 50,9% против 48,4% в 2000-м и, вероятно, окажется ниже того значения в новом году.

Цель поменяли, и с какой-то невиданной — а по моим ощущениям, и необъяснимой — скоростью Россия стала пятой экономикой мира, обойдя японскую. Я, может быть, и неправ, но предлагаю антикоррупционным службам поработать в отделе статистики МВФ.

Однако одно дело — ВВП, который может в немалой степени состоять из бессмысленной для населения военной продукции и быть посчитан по никому не ведомым коэффициентам покупательной способности, и совсем другое — рыночные оценки активов, из которых складывается национальное богатство и на которые я сейчас и хочу обратить внимание.

Начнём с банального — с фондового рынка.

На день воцарения Владимир Путина ВВП России (за 1999 год) составлял в рыночных ценах $209,6 млрд — и это была самая низкая точка постсоветского провала за исключением 1992—1993 годов. На тот момент это было 60% рыночной капитализации самой крупной компании мира — Microsoft.

В этом году российский ВВП составит примерно 191,7 трлн рублей, или $2,09 трлн, если пересчитывать его по средневзвешенному курсу доллара за 11 месяцев. Этот показатель — ну прямо как с Португалией! — равен 62,8% текущей капитализации Microsoft — и 55,7% стоимости нынешнего лидера списка, компании Apple.

Мало что изменится, если сравнить российский ВВП и с совокупной стоимостью 10 самых дорогих компаний мира: выйдет 10,58%, а 25 лет назад было 10,7%. И в точности так же, как и в те далёкие уже времена, сейчас в списке десяти крупнейших по капитализации компаний мира восемь американских. Разве что доля американского рынка в общей стоимости всех торгуемых в мире компаний достигла рекорда в 60+% против 48,8% в 2000 году. Россия занимает комфортное 31-е место в списке стран по капитализации фондового рынка.

Иначе говоря, вставая с колен 25 лет, наша страна, обладающая крупнейшими в мире природными ресурсами, не смогла превратиться в привлекательное для инвесторов место и упустила шанс создать прочное основание для благосостояния будущих поколений. Вместо этого кремлевские чиновники допиливают Фонд национального благосостояния, в котором формально находится 12,7 трлн рублей, что не дотягивает до 40% от суммы временно свободных средств на счетах Berkshire Hathaway Уоррена Баффета.

Не получается доказать больших успехов и если посмотреть, например, на стоимость основных фондов и недвижимости. За четверть века в России были реализованы, казалось бы, огромные инвестиционные проекты, а размах жилого строительства превзошли советские показатели. Однако в остальной части мира всё тоже не стояло на месте (точнее, на новых местах воздвигалось много всего нового) — и поэтому оказывается, что при удивительном скачке доли России в мировом ВВП с 2,05% в 2000 году до 3,55% в 2024-м оценка всей российской недвижимости вряд ли превышает 1% общемирового показателя. А с учетом стремительного роста её долларовой стоимости в США и Европе в ближайшей перспективе наверняка упадет ниже этого уровня). Стоимость всей российской земли ещё недавно определялась в сумму около $2 трлн, в США этот показатель больше минимум в 10 раз; сравнения такого рода можно продолжать бесконечно.

Иначе говоря, можно с полной уверенностью заявить: четверть века “великих свершений” и достижения всё новых сверкающих вершин по итогу никак не улучшили экономического положения России в сообществе других стран мира с точки зрения сравнительного увеличения благосостояния её граждан и размеров национального богатства в целом.

Между тем — хотя это не стоит считать оправданием наших результатов — Россия не одинока в своей проблемности. Строго говоря, оглядываясь назад, можно уверенно утверждать, что с начала 2010-х годов, после восстановления мировой экономики от удара глобального кризиса 2008—2009 годов, развитие отдельных категорий стран пошло по разным траекториям. Практически во всех крупных экономиках, кроме США (и Индии), капитализация фондовых рынков достигла пиковых значений в 2007 году и с тех пор начала снижаться (в Китае — почти на треть, в Бразилии — вдвое, а в России — более чем в три раза); в то же время в США индекс S& P500 с докризисных значений 2007 года вырос более чем вчетверо.

Я бы даже согласился с авторами The Economist, утверждающими, что американская экономика в последние годы обнаружила возможность оставить конкурентов далеко позади, а американский фондовый рынок начал “высасывать” инвестиционные средства из остального мира. Это грозит своего рода повторением ситуации 1970-х и начала 1980-х годов, когда оказалось, что “быстро развивающийся” “третий мир” зашёл в финансовый тупик, и его нужно спасать тем, против кого он ещё недавно “быковал”.

Уже очень скоро мы все узнаем, что понятие emerging markets исключено из словаря инвесторов, потому что в этих странах if something is emerging, there are only problems and bubbles. (Если что и растет, то это проблемы и пузыри.)

Не только у России, но и у всех ее славных партнеров по пока упоминаемому по инерции БРИКС, имеются значительные внутренние проблемы, которые клинически обострятся после возвращения в Белый дом Дональда Трампа приблизительно так же, как обострились в одночасье проблемы всей Латинской Америки после избрания Рональда Рейгана в 1980 году. И ситуация усугубляется тем, что если “на рубеже тысячелетий”, когда в России “менялся караул”, западный мир был рад приветствовать рост глобальной периферии: смотреть в глаза российскому президенту и что-то там наблюдать; изобретать фантомный БРИКС и даже авансом принимать коммунистический Китай в ВТО, — то сейчас букеты этой любви давно увяли. И Россия, вернувшаяся на прежние позиции, находится уже не в дружеской, а в предельно враждебной среде.

И поэтому следующие 25 лет ее истории, я думаю, не будут особенно успешными. Особенно если учесть, что в элитах сегодня все думают и действуют так, как действовал — как видим, без особых успехов — “великий Путин”.