Крым в обмен на все. Что будет с полуостровом в момент возвращения?

Аэропорт. Самолет. Подкатывают трап. И что он произнесет на этом трапе? Самое важное и сокровенное?

Скорее всего, “мы вам хлеб привезем”.

Ничего другого ему сказать не удастся. Потому что единственная Россия, которая согласится вернуть полуостров, будет страной, в которой жителям окраин придется нести еду и стабильность.

И это важно понимать: цена многих изменений сама по себе обречена быть очень высокой. Например, для Украины отказ от дискуссии о количестве государственных языков стал возможен только в результате агрессии Кремля. Если бы войны не случилось — страна так бы и спорила об истории, цвете флагов и векторе интеграции.

И если отбросить политкорректное кокетство, то придется признать: это стало возможным лишь благодаря аннексии Крыма и войне на Донбассе. Без вторжения российских войск не случилось бы консолидации, волонтерского движения, армии. Украина продолжала бы жить в розовых очках, когда любой рассуждающий о “русских танках”, воспринимался бы как полусумасшедший маргинал.

Крым и Донбасс стали для Украины не только ударом в спину и историей про предательство. Вдобавок, они стали еще и стимулом для мобилизации — причем во всех сферах жизни. Аннексия Крыма и оккупация Донбасса редуцировали Украину — они убрали с повестки дня огромное количество “белого шума”: второстепенных вопросов, которые оттягивали на себя львиную долю внимания и сил. Москва избавила Украину не только от квадратных километров: вдобавок она избавила страну от иллюзий. А еще она лишила миллионы украинских граждан с просоветскими ожиданиями доступа к избирательным участкам.

Любой кризис — еще и окно возможностей. Украина получила шанс договориться с самой собой о самой себе. О модели социального общежития. О распределении ролей внутри государства. О роли самого государства и том, какие институты ему нужны, а какие — нет. Этот диалог непрост и болезненен, но раньше он попросту был заблокирован.

Если этот исторический шанс реализовать, то Украина получит возможность самостоятельно определять условия, на которых будет происходить возвращение ее территорий.

Например, сможет не позволить навязать себе боснийский сценарий возвращения Донбасса. Сможет быть субъектом переговоров, а не их объектом. Как минимум, противостоять невыгодным для себя сценариям собственного будущего. 

И крымский полуостров, и Донбасс в момент возвращения будут довольно сильно отличаться от того, какими мы их запомнили в 2013-м.

Донецк и Луганск уже не будут промышленными центрами. Те, кто уехал из него — вряд ли вернутся. Мы по привычке называем их “дончанами” и “луганчанами”, но надо быть честными: это новые киевляне, львовяне, одесситы и харьковчане. Уже сейчас по статистике 40% этих людей не намерены ехать домой даже в случае возвращения Донбасса. И с каждым месяцев этот процент будет лишь расти. Потому что дети, работа, социальные связи и прочее “пускание корней”.

Индустриальный потенциал региона спилен на металлолом, вывезен в Россию или попросту уничтожен войной. И тут тоже надо быть честными: сам по себе Киев никогда бы не решился претендовать на лавры Маргарет Тэтчер, нашедшей в себе смелость закрыть убыточные британские шахты в середине 80-х годов.

Если бы не война — советский индустриальный монстр продолжал бы жить во всем своем неэффективно-монументальном великолепии. За Киев всю грязную работу сделала Москва, уничтожившая одни предприятия и вывезшая другие.

Промышленность кончилась. Значительная часть населения уехала. Те, кого называли “донецкими элитами” — маргинализированы, равно как и их повестка. Судьба региона будет зависеть только и исключительно от Киева. И лучшее, что может сделать столица — придумать стратегию поведения с территориями, которые оказались полем боя. Чтобы затем эту стратегию навязать региону.

И точно такую же политику придется готовить и по Крыму.

И тут важно понимать, что ситуация с полуостровом сложнее и легче одновременно.

Легче — потому что в Крыму не лилась кровь. Та самая, которая сакрализует любое противостояние. Не стоят на полках сотни семейных фотографий, перетянутых траурными ленточками. Не растет поколение безотцовщины, родители которых погибли в окопах.

А сложнее — потому что нынешняя Россия будет держаться за Крым до последнего. И, скорее всего, любая дискуссия о судьбе полуострова станет возможна лишь после Владимира Путина. Но что значит “после Владимира Путина”?

Это значит, что экономика России в коллапсе. Что кризис рискует выйти из-под какого-либо контроля. Что центробежность побеждает. Что прежняя архитектура власти находится в раздрае. Что ради спасения остатков ресурсов российские элиты готовы нормализовать отношения с западом. Вернуть их в формат 2013-го, обнулив 2014-й и последующие.

Это значит лишь то, что Россия начинает напоминать готовый  к извержению вулкан: пока лишь спорадические выплески лавы в неожиданных местах, но все идет к масштабному действию.

Крым, который мечтал совсем о другой России, будет дезориентирован. В лояльности пророссийских ядерных ребят можно не сомневаться, но вот все остальные, кто хотел стабильности, будут ощущать себя обманутыми.

Любой намек Москвы на то, что она готова обсуждать статус полуострова, приведет к тому, что очередь на Керченскую переправу будет стоять от Керчи до Рыбачьего. А остальные будут пытаться понять, что ждет их послезавтра. На фоне сообщений о том, что сама Россия пытается латать многочисленные пробоины в государственности, которые будут множиться изо дня в день.

Скажете, что это нереально? Но штука в том, что сам по себе отказ от Крыма создает слишком большие риски для политического будущего любой российской элиты. А это значит, что бонусы, которые Москва должна получить в обмен на Крым, обязаны с лихвой перевешивать любые потери. Например, если этими бонусами будет сохранение обкрошившейся страны.

А потому единственное, что придется говорить украинскому политику, который приедет в Крым после смены флагов, будет то самое сакраментальное “Мы вам хлеб привезем”.

Если эта фраза будет неактуальна, то и приехать у него в Крым, скорее всего не получится.

Павел КАЗАРИН