Корпоративные воины

 Между тем сегодня государства являются важными, но далеко не единственными субъектами мировой политики. “Власть” решила выяснить, кто еще и каким образом участвует в управлении миром. Проект открывается изучением роли бизнеса в глобальной политике. Транснациональные корпорации богаче иных государств, имеют собственные армии и могут не только влиять на решения правительств, но порой даже свергать их.

Влияние транснациональных корпораций (ТНК) на глобальные процессы определяется их масштабом. Объемы продаж некоторых энергетических ТНК сопоставимы с ВВП крупных государств (см. таблицу ниже). В отличие от национальных компаний частные ТНК не привязаны к конкретной стране, даже если исторически их бизнес-операции начинались с территории одного государства. Глобальный масштаб деятельности ТНК объясняется тем, что компании ищут дешевые природные ресурсы, дешевых работников и новые рынки сбыта.

В результате проникновения ТНК в различные страны основные активы по всему земному шару концентрируются в руках нескольких крупнейших корпоративных игроков. По оценкам исследователей Швейцарского федерального технологического университета, 90% корпоративных доходов глобальной экономики через различные формы собственности принадлежит нескольким сотням корпораций, причем 60% дохода реального сектора приходится на финансовые корпорации. Среди этих компаний есть несколько региональных группировок, крупнейшую среди которых можно условно назвать западной. Она состоит из 49 финансовых компаний (Goldman Sachs, Morgan Stanley, JP Morgan Chase, Barclays, UBS, Deutsche Bank, Credit Suisse и др.), которые взаимно владеют друг другом и контролируют 40% всех остальных корпораций.

От всего многообразия других игроков бизнес принципиально отличает цель — приносить материальную выгоду владельцам. Это не только не противоречит участию в политике, но, наоборот, его стимулирует. В результате бизнес все больше распространяет свое влияние на сферы, которые раньше считались уделом политиков, военных и дипломатов.

Сейчас компании выбирают различные юрисдикции для регистрации своих подразделений, оформления трудовых отношений или выплат топ-менеджменту, руководствуясь простыми критериями — стремлением к минимизации издержек и воздействия регуляторов.

Юридически децентрализация позволяет компаниям минимизировать риски, уходя от ответственности в страны с меньшим уровнем регулирования. Правда, в некрупных странах компании иногда могут сами влиять на законотворческую деятельность. Например, в Папуа—Новой Гвинее в законодательстве даже появилось положение об уголовном преследовании за требования компенсации через зарубежные суды. Изменения в праве связывают с одним из лидеров глобального горнорудного бизнеса — австрало-британской компанией BHP Billiton, которая работает в стране.

Наиболее яркие примеры вмешательства ТНК в мировую политику относятся к периоду начала деколонизации. С уходом метрополий от управления колониями и ростом антиимпериалистических настроений в третьем мире западные компании остались один на один с десятками местных правительств, договориться с которыми не всегда было легко. В 1954 году в такой ситуации оказалась американская United Fruit Company, контролировавшая почти половину сельскохозяйственных земель Гватемалы. В результате земельной реформы, направленной на введение в оборот неиспользуемых земель, компания лишалась не только земель, но и фактической монополии на рынке. Отчаявшись решить проблему с властями Гватемалы, компания обратилась к администрации президента Дуайта Эйзенхауэра и добилась того, что ЦРУ помогло осуществить государственный переворот.

Другим классическим кейсом стало участие американской корпорации ITT в свержении режимов в Латинской Америке. В 1964 году компания, владевшая бразильским оператором телефонной связи, обратилась за помощью к ЦРУ для свержения левого президента Жоана Гуларта, грозившего национализировать ее активы. Перевороту, в результате которого к власти в Бразилии пришли военные, помогла дружба главы ITT Гарольда Генина и директора ЦРУ Джона Маккона (после отставки Маккон трудоустроился в ITT). Ситуация почти повторилась девять лет спустя в Чили. ITT владела 70% местного телефонного оператора, риск его национализации левым правительством Сальвадора Альенде вынудил компанию профинансировать группировку, приведшую в 1973 году к власти Аугусто Пиночета (об этом свидетельствуют рассекреченные в 2000 году документы ЦРУ).

Столь явные случаи сейчас остались в прошлом, хотя корпорации до сих пор периодически играют важную роль на выборах в богатых ресурсами странах (прежде всего в Африке). В целом компаниям пришлось адаптироваться к постколониальным реалиям: провоцировать вторжение из-за каждого конфликта с местным правительством стало невозможно. В докладе Конгрессу 1978 года администрация США прямо указывала, что чрезмерная защита интересов частных компаний портит отношения с зарубежными странами и противоречит интересам нации в холодной войне с СССР. Постепенно и правительства развивающихся стран научились показывать силу, заставляя компании играть по новым правилам.

В изменившихся условиях частный бизнес стал искать другие способы воздействия на политику национальных государств. Самым простым стало финансирование местных властей, или попросту коррупция. Например, французский нефтяной гигант Elf (с 2000 года компания входит в состав Total) передал лидерам Камеруна, Конго, Анголы, Габона и других стран несколько сотен миллионов долларов. В Камеруне Elf одно время контролировала 2/3 всех нефтяных концессий, и, по заявлениям руководства компании, президент страны Поль Бийя (на посту с 1982 года) никогда бы не смог получить и удержать власть без помощи французских нефтяников.

Правда, в развитом мире политика требует от компаний все большего соблюдения определенных правил игры. Вдобавок процессы региональной интеграции сделали политику многоуровневой: ключевые решения принимаются не только национальными, но и региональными институтами. Google и Facebook, например, должны выполнять решения Еврокомиссии в сфере защиты персональных данных пользователей, иначе они рискуют лишиться одного из крупнейших мировых рынков. В отсутствие “единого окна” для приема взяток на развитых рынках появился спрос на международный корпоративный лоббизм, позволяющий бизнесу влиять на принимаемые властью решения.

Некоторые из этих механизмов институционализированы. Так, первым на запрос ТНК отреагировал профессор Клаус Шваб, создавший в 1971 году Всемирный экономический форум (WEF), который проводит ежегодный форум в Давосе. За членство в организации компании платят десятки и сотни тысяч долларов — это цена, дающая право участвовать в выработке глобальной повестки и общаться с мировыми лидерами. Деловые форматы появились и в международных организациях. Например, Деловой консультативный совет работает параллельно с государственным треком в АТЭС (”Власть” подробно освещала его работу в статье “Дорога к океану” в N35 от 3 сентября 2012 года), а в G20 есть формат “Бизнес-20” (B-20), объединяющий крупные компании всех членов “двадцатки”.

 Еще один инструмент влияния корпораций на государственную политику — переход влиятельных госслужащих в корпоративный сектор, где они могут применить свои навыки, а главное, использовать свои связи на пользу владельцам бизнеса (подобно тому, как поступил директор ЦРУ Джон Маккон в случае с ITT). Наиболее развита эта практика в США, где она получила название “вашингтонская карусель”. Отставные политики либо становятся консультантами компаний (бывший госсекретарь США Колин Пауэлл), либо создают свои влиятельные консалтинговые структуры (бывший госсекретарь Генри Киссинджер).

Есть и обратные примеры, когда вернувшийся на госслужбу из бизнеса чиновник начинает лоббировать интересы своего прежнего работодателя. Например, после того, как Дик Чейни, занимавший пост гендиректора и председателя совета директоров нефтесервисной компании Halliburton, в 2000 году стал вице-президентом США, Halliburton получила многие выгодные подряды в Ираке, причем некоторые — без тендеров. Критики обвиняют Чейни в том, что он убедил президента Джорджа Буша начать войну против Ирака исключительно в интересах крупных нефтяных компаний.

Международные компании не только оказывают влияние на решения правительств, но своими действиями часто формируют геополитическую реальность. По словам завкафедрой мировых политических процессов МГИМО Марины Лебедевой, первым официальным свидетельством роли ТНК как участников мировой политики стал Глобальный договор ООН (UN Global Compact), запущенный генсеком ООН Кофи Аннаном в 2000 году. Этот документ призывает корпорации соблюдать определенные нормы поведения на международной арене (своеобразный устав ООН для корпораций). “Хотя измерить влияние компаний в цифрах очень сложно, есть примеры, спорить с которыми трудно. Например, БРИКС — это организация, которая была создана государствами под влиянием идеи компании Goldman Sachs”,— отмечает Лебедева (о том, как экономист Goldman Sachs Джим О'Нил придумал БРИКС, “Власть” рассказывала в статье”Фонд преткновения” в N12 от 1 апреля).

Учитывая масштаб деятельности ТНК, их экономическая активность создает реальность, с которой приходится иметь дело политикам. Самый яркий пример — мировой финансовый кризис, к которому во многом привели действия финансовых ТНК. И хотя в 2008-2009 годах правительства выступили в роли спасателей компаний, национализировав многие из них (например, инвестбанк Merrill Lynch в США), все равно в руках финансистов остаются мощнейшие рычаги влияния на мировую экономику. Главные из них — цены на нефть, формируемые трейдерами на биржах, и процентные ставки (недавнее расследование махинаций при формировании лондонской ставки LIBOR — тому пример).

Глобальный продовольственный кризис 2008 года привлек внимание еще к одной форме участия транснациональных компаний в политике — они становятся крупнейшими землевладельцами. По оценкам ООН, рост населения и изменение структуры потребления увеличат спрос на продовольствие до 2050 года на 70-100%, делая сельское хозяйство одним из самых растущих секторов экономики. По оценкам Всемирного банка, к 2008-2009 годам в наименее развитых странах было арендовано или куплено (в основном китайскими, индийскими и арабскими компаниями) около 570 тыс. кв. км сельскохозяйственных площадей (больше территории Испании).

Скупка аграрных земель в странах с недоедающим населением не может проходить без политики. В 2008 году корейская корпорация Daewoo заключила с правительством Мадагаскара сделку по аренде половины всех сельскохозяйственных земель страны на 99 лет. Соглашение стало одной из причин переворота в Мадагаскаре, и первое, что сделало новое правительство,— это отменило сделку. Еще более яркий пример — события “арабской весны” 2011 года, за которыми среди прочих факторов стоит рост цен на продовольствие (особенно в Египте), отчасти вызванный действиями глобальных сырьевых трейдеров вроде Louis Dreyfus и Glencore.

Транснациональные корпорации не только влияют на мировые события, но и берут на себя функции, которые раньше имело только национальное государство. Вслед за немецким социологом Максом Вебером многие ученые считают главным признаком государства монополию на осуществление легитимного насилия. Однако эта монополия все больше подрывается появлением частных военных компаний (ЧВК). ЧВК берут на себя функции по охране имущества и сотрудников корпораций, выполнению логистических и разведывательных задач. Основанные преимущественно ветеранами вооруженных сил и разведывательного сообщества компании делят мировой рынок, который Глобальный политический форум оценивает примерно в $100 млрд в год.

Хотя международное и национальное право запрещает ЧВК участвовать в боевых действиях, периодически им приходится применять оружие. Так, например, американская компания Blackwater получила всемирную известность в октябре 2007 года, когда ее сотрудники убили и ранили 37 мирных жителей в Багдаде, расчищая путь для кортежа. По итогам расследования стало известно, что в период с 2005 по 2007 год сотрудники компании около 200 раз применяли оружие в Ираке, причем в 75% случаев они начинали стрелять первыми. По данным исследовательской службы Конгресса США, в марте 2011 года только непосредственно Пентагон нанял более 28 тыс. сотрудников ЧВК в Ираке и Афганистане.

По своим возможностям крупнейшие ЧВК приближаются к армиям суверенных государств. Британская компания G4S, присутствующая более чем в 120 странах под разными брендами, по численности персонала сопоставима с армией Пакистана. Работающая в 50 странах шведская Securitas AB (оказывает широкий спектр услуг — от консалтинга и расследований до комплексных решений с патрулированием объектов и защитой руководства) имеет больше сотрудников, чем бундесвер (см. таблицу ниже). Частная компания Typhon объявила о создании собственной эскадры, чтобы защищать торговые суда от сомалийских пиратов. Blackwater (дважды сменившая название после багдадской трагедии) имеет на вооружении бронетранспортеры собственной разработки “Гризли”. В докладе рабочей группы ООН по противодействию использованию наемников за 2012 год прямо говорится, что ЧВК берут на себя функции, которые выполняли государственные вооруженные силы.

Международные частные компании также предоставляют услуги в сферах, которые еще недавно были исключительно вотчиной национальных спецслужб. Опросив почти 1,5 тыс. компаний со всего мира, ученые Гарвардского университета утверждают, что в 42% компаний с более чем 10 тыс. сотрудников есть руководитель высшего звена, чья роль — оценка рисков. Анализ политических рисков и возможностей их минимизации предлагают многочисленные консультанты в сфере международных отношений. Флагманом отрасли стала появившаяся в 1998 году Eurasia Group с офисами в Нью-Йорке, Вашингтоне и Лондоне. Другой известный консультант — основанная политологом Джорджем Фридманом в 1996 году компания Stratfor. Обе продавали услуги другим частным компаниям, но, как свидетельствует взломанная в 2012 году почта Stratfor, за оценками рисков к ней стали обращаться и правительства.

  Сдают позиции и дипломаты: лоббизм в исполнении частных компаний оказался настолько эффективен, что за него стали платить государства (прежде всего речь идет о рынках США и ЕС), а договоры государств с пиар-агентствами успели стать обыденностью. Вашингтонское агентство Qorvis, например, работало в США в интересах Саудовской Аравии, агентство Ketchum уже несколько лет выполняет заказ России (”Власть” описывала этот контракт в статье “Пиарова победа” в N14 от 9 апреля 2012 года). Явление нового порядка — организация частных дипломатических представительств, когда обычные по разным причинам невозможны или неэффективны. Компания Capitol Links, например, является официальным представителем интересов Республики Сербской — автономии боснийских сербов на территории Боснии и Герцеговины.

Влияние международных частных компаний велико и в тех сферах принятия решений, где главную роль долгое время играли национальные ведомства экономического блока. Например, по вопросам энергетики многие правительства обращаются за консультацией к появившейся в 1983 году компании Cambridge Energy Research Associates (CERA) Дэниела Ергина. В 2004 году CERA вошла в информационно-аналитический холдинг IHS, объем продаж которого во всех секторах (включая военный консалтинг) составляет почти $1,5 млрд в год. Привлечение же специалистов из таких глобальных лидеров стратегического консалтинга, как McKinsey и Boston Consulting Group, к написанию стратегий и планов реформ стало обыденностью даже в России (при этом в отличие от НКО никто не считает эти компании иностранными агентами).

Еще одним фактором, усилившим влияние частных компаний в мировой политике, стало стремительное распространение информационных технологий. Там, где спецслужбы тратили десятилетия, чтобы собрать о человеке полную информацию, частные компании справились за двадцать с небольшим лет, создав новые сервисы — от электронной почты до соцсетей. Доступ одновременно к содержанию почты, информации о посещенных интернет-страницах и физических перемещениях человека — самый тотальный контроль людей в истории. Власти большинства стран рассудили одинаково, позволив компаниям иметь всю информацию, но гарантировав себе доступ к ней в нужный момент. Правда, тут правительства оказались неравны, ведь большинство мировых IT-компаний происходят из США и размещают свои серверы в Калифорнии (в чем убедились сотрудники Следственного комитета РФ, пытавшиеся получить доступ к оригиналам видеофиксаций нарушений на выборах 2011 года).

Разные страны решают эту проблему по-разному в зависимости от ресурсов и степени авторитарности режима. Китайские власти создали особый фильтр для нежелательной информации, а также заставляют глобальные компании соглашаться действовать в китайском сегменте сети на основе законов КНР (это стало одной из причин конфликта с Google). Другие ограничиваются подозрениями компаний вроде Facebook и Twitter в проведении национальных интересов США во время “арабской весны”.

Влияние ТНК на международную политику и экономику уже настолько велико, что привычные национальные государства становятся все менее эффективным инструментом для решения возникающих угроз интересам бизнеса. Характерный пример — кибербезопасность.

Высокая информированность сделала компании уязвимыми перед кибертерроризмом и кибервойнами. Хотя конечной целью атак кибертеррористов являются государства, их непосредственными жертвами обычно становятся частные компании: финансовый сектор, телекоммуникации, инфраструктурные и транспортные компании. Единственный ответ на киберугрозу, который может предложить государство,— угроза ответного удара, но потенциальных жертв это не устраивает. Проекты глобального международного соглашения по кибербезопасности, которые правительства обсуждают последние несколько лет, проваливаются из-за противоречивых подходов.

В результате компании начали работать над таким документом сами. “Все больше и больше компаний воспринимают киберугрозы не просто как IT-проблему, а как риск для всего бизнеса, ставящий под угрозу репутацию и ключевые активы,— отмечает старший директор WEF по IT и телекоммуникациям Алан Маркус.— Пока международные механизмы борьбы с киберугрозами разрабатываются, компании уже обмениваются лучшими практиками и разрабатывают совместные инициативы”. К начатой WEF инициативе по кибербезопасности присоединилось свыше 90 компаний. Если этот процесс получит продолжение, велика вероятность прецедента — международного соглашения, заключенного только бизнесом без участия государств.