Китайская формула научного успеха

Больше всего обсуждают рост ВВП, выведший страну в мировые лидеры. Но помимо китайского экономического чуда есть и научное. По крайней мере, китайское руководство очень хочет, чтобы оно состоялось.

Восьмого марта, пока в России все праздновали, в Пекине прошла показательная выставка научных достижений — фактически подведение научных итогов 11-й пятилетки (2006—2010).

В России на это событие откликнулся только портал РАН, который разместил “по материалам Центра научной информации и документации ИДВ РАН” следующую новость: “…Вторая цифра: достичь многократного “беспрецедентных результатов” или “первых в мире”. В частичных отраслях Китай даже равняется международным передовым уровням…”. Возникает впечатление, что Институт Дальнего Востока китайцы уже захватили.

Как бы то ни было, на выставке в Пекине были продемонстрированы неопровержимые доказательства научной мощи:

— возвратная капсула космического корабля “Шеньчжоу-7”, в которой 28 сентября 2008 года вернулись на Землю первые китайские космонавты, вышедшие в открытый космос;

— самый производительный в мире суперкомпьютер “Тяньхе-1”;

— полноразмерный прототип пассажирского авиалайнера Comac C919;

— высокотемпературный водяной реактор четвертого поколения HTR-10 на шаровых топливных элементах, т.н. pebbles (правда, пока только на 10 мегаватт);

— пекинский электрон-позитронный коллайдер, на котором уже работают ученые со всего мира, в т.ч. из США;

— крупнейший на сегодня телескоп-спектроскоп LAMOST;

— Шанхайский источник синхротронного излучения (куда более мощный, чем синхротрон у Михаила Ковальчука в Курчатовском институте).

Вдобавок, посетители могли позвонить с выставки прямо на Южный полюс китайским полярникам.

Несколько раньше, в конце января, были опубликованы результаты опроса 557 китайских академиков о топ-10 научных достижений КНР в 2010-м году. По их версии, самым важным стал старт национальной программы исследований луны, а вместо реактора HTR-10 в топе фигурирует реактор на быстрых нейтронах. Еще одно примечательное достижение, попавшее в академический список, касается генно-модифицированного риса: урожайность повысили на 10%.

Число научных публикаций Китая, России, Германии и США в 1996—2009 гг., Scopus.

Радости китайцам добавляют и макроиндикаторы. Для сектора R&D это прежде всего число и цитируемость публикаций страны в научных журналах. В 1999—2009 годах число китайских научных статей в наиболее полной базе Scopus выросло в десять раз, число российских — осталось примерно тем же.

Помимо публикаций есть и другое достижение КНР, о котором нам остается только мечтать. В китайскую систему R&D вовсю включены предприятия. Судя по данным ОЭСР, доля финансирования со стороны бизнеса там даже выше, чем в США и Европе.

Но базы ОЭСР в случае Китая не вполне надежны, а расходов в абсолютном выражении в них нет. В марте появилась новая порция статистики по китайскому R&D от самых высоких чиновников. Подводя итоги 11-й пятилетки, премьер КНР Вень Цзябао сообщил, что в 2006—2010 гг. центральное правительство выделило на науку 620 млрд юаней, а “среднегодовой прирост составил 22,7%”.

Фактически, китайцы соединяют в науке советский плановый мегапроектный подход (пять лет назад был принят Национальный средне- и долгосрочный план научно-технического развития до 2020 года, где расписаны все приоритетные направления, дана схема мероприятий и установлены индикаторы успеха) с западным вниманием к публикациям в англоязычных журналах как к мерилу крутости.

Об опыте СССР напоминает и колоссальная программа научного просвещения. Плюс полная поддержка инновационных компаний, в т.ч. принадлежащих вузам и институтам. Плюс налоговые льготы и особые зоны.

Даже удивительно, что не все идет по плану.

Хотя документ заканчивается словами “непоколебимая уверенность и решительность”, а разрабатывали его 2000 экспертов под предводительством премьера, главный индикатор одолеть не удалось. Доля расходов на R&D должна была уже к 2010 году достичь 2% ВВП. На конгрессе власти официально признали, что столько на R&D в Китае не тратят. Из 22 индикаторов завершившейся пятилетки не достигнуты всего три, включая этот.

Сейчас в Национальной комиссии по развитию и реформам прогнозируют на 2011 год более скромную цифру: 1,85% ВВП. К 2015 году планируют 2,2% (у РФ сейчас — около 1,2%, у Японии и Кореи — около 3,5%).

Не обходится и без других проблем: среднее число ссылок на одну статью китайских ученых в разы меньше, чем у традиционных научно-инновационных лидеров. Из-за большого потока слабых статей авторитет китайской науки в целом невысок. Бывает, говорят и о нарушении научной этики, а один английский миллиардер недавно призвал защитить свою нацию от китайских студентов и ученых, занимающихся промышленным шпионажем. Напоминают китайцам и о том, что ядерные и космические программы были бы немыслимы без советской/российской помощи, и о том, что рекордный суперкомпьютер собран из американских чипов, и о том, что скоростные поезда — клоны изделий Bombardier и Alstom.

Все это верно. И все-таки тенденция очевидна. В Америке, постоянно давящей на тему прав человека в китайских университетах, ведущие эксперты советуют расширить преподавание китайского в начальной и средней школе и начать активно посылать американских студентов в китайские вузы. Иногда возникает впечатление, что именно научно-технические успехи Китая определяют нынешнюю R&D-политику и риторику Барака Обамы.

В Евросоюзе, похоже, уже смирились с провалом своей Лиссабонской стратегии развития инноваций. Вечные споры стран-участниц и бюрократические проволочки выглядят особенно неуклюже на фоне жесткого китайского планирования. “Европу оставляют позади”, — резюмировал глава английского суперкомпьютерного центра Артур Трю.
Заявления властей всех стран об опоре на науку и инновации стали общим местом, но реального успеха в геополитическом научно-техническом соревновании добились немногие. Судя по темпам роста ВВП, гибридная китайская экономическая модель оказывается эффективней, чем рыночная демократия. Порожденная этой моделью наука развивается еще быстрее.

Иван СТЕРЛИГОВ