Писатель Иван Козленко — живое отрицание расхожего штампа о неспособности гуманитариев быть грамотными и эффективными менеджерами. Он с 2014-го руководит киевским “Довженко-Центром”. За эти годы восьмиэтажное строение из своеобразного памятника обанкротившейся кинокопировальной фабрике превратилось в полноценный арт-кластер, где работают театральная и музыкальная сцены, кафе, книжный магазин, проходят выставки и кинопоказы. Здесь, работая и отдыхая, можно провести целый день. Неудивительно, что дом на улице Васильковской стал настоящим культовым местом для молодежи.
Мы расспросили Ивана, как ему это удалось.
- Как все началось?
— Можно сказать, я входил в одну воду дважды. Сперва, в 2011-м, меня назначили заместителем директора по архивному делу. Я считал, что наша организация является архивной и культурной, тогда как с 1996-го, а особенно после присоединения Киевской кинокопировальной фабрики в 2000-м, существенная часть функций Центра была индустриальной. Это промышленная ментальность, цеха и прочее — у государства была монополия на изготовление кинокопий. Но уже в 2011-м стало ясно, что эти индустриальные блага обречены на исчезновение, так что надо расширять другие функции.
- А откуда они могли взяться?
— Они заложены в уставе, согласно которому Центр всегда был учреждением культуры. Моей задачей сначала было показать украинское кинонаследие, причем больше за рубежом, чем в Украине. Мы перенесли в Киев формат, разработанный еще в Одессе на фестивале “Немые ночи”, основанном мной в 2010-м, сделали упор на издательское дело — печатали годовые каталоги украинского кино, а впоследствии — ДВД и книги. Это стало существенной частью наших активностей. За два-три года создали несколько новых отделов — в том числе международного продвижения, научный. Наши сотрудники, пришедшие и с фабрики, понемногу привыкали к тому, что кроме печати копий мы еще занимаемся какими-то вещами, которые тоже можно посмотреть, пощупать. Но у нас не было собственных помещений и мероприятия приходилось проводить на партнерских локациях.
Второе мое пришествие — это 2014 год, сразу после революции. Вокруг глубокий кризис, финансовая поддержка, которую мы получали с 2011-го, была исчерпана. Стояла задача прожить хотя бы до нового года, после которого можно было претендовать на дополнительное финансирование.
- Из чего приходилось выбирать?
— Или оставить все, как есть, или делать очень радикальные, очень непопулярные реформы, часто негуманные.
- В чем же их негуманность?
— Я не мог считаться с сантиментами — ни со своими, ни тех людей, которых пришлось уволить. Нам нужно было развиваться как культурная институция — индустриальная часть себя исчерпала. Мы качественно обновили штат: из 80 человек уволили 50, потом набрали 30. Более половины людей теперь специализировались на культурном производстве. В конце года нам удалось нормализовать экономическое положение, но потом мне следовало пройти второй конкурс. Я тогда впервые обошел все наши помещения, и этот тур привел меня в шок.
- Почему?
— Из-за физического состояния всего, что здесь было. Подавлял тотальный беспорядок: кучи мусора, неутилизированных деталей. Просто постапокалиптический пейзаж: какие-то громадные заржавевшие машины, частично разобранные. Надо было что-то с этим делать, ведь такие огромные площади просто невозможно содержать. Сначала я даже думал, что лучший выход — если Центру предоставят другое помещение, чисто для офисной работы, а больше ничего и не надо. Но постепенно пришло понимание, что здание может не только забирать ресурс, но и генерировать, правда, для этого пространство надо перепрофилировать. Это стало возможным после замены инженерных систем. Мы сделали публичное предложение независимым культурным инициативам, чтобы они приобщались к развитию нашего кластера. Эта концепция была представлена 1 апреля 2015-го — заброшенное пустое пространство должно ожить.
- И каков был отклик?
— После революции бурлила креативная энергия, многие присоединились к этим процессам. У нас, хоть еще и не в очень подходящих помещениях, происходили регулярные культурные события, параллельно продолжались бесконечные ремонты, в прошлом году, наконец, процесс завершился. Концепция, представленная в 2015-м, теперь полностью, я считаю, реализована: здание приведено в порядок, пригодно для новых целей, полностью заселено.
- Вам приходилось сталкиваться с сопротивлением?
— Это была реакция в политическом смысле. Никому из старожилов не нравилась моя деятельность. Они считали, что это уничтожение центра. Вроде как если закрыть глаза и не признаваться себе, что кинокопировальной фабрики больше нет, то она продолжит существовать. Но ведь массовой дистрибуции на пленке больше никогда не будет, мы должны этот вызов принять и быстро на него среагировать. Между тем многие считали, что государство должно обеспечить госзаказ независимо от того, нужна кинопленка или нет. Это паразитарный принцип: не мы должны зарабатывать, а государство должно за нас все делать. Думаю, что психологически и ценностно для многих людей это был очень большой вызов: признать, что долгие годы их деятельность не имела цели. Мое же назначение послужило внешним раздражителем, ведь я никогда не принадлежал к этому классу, условно говоря, советской инженерной интеллигенции. Я — гуманитарий с иным видением современности, а мои оппоненты, к сожалению, застряли в прошлом. К тому же я открыто говорил, что государство должно расстаться с непрофильными активами.
- Что это значит в вашем случае?
— Мы — государственный киноархив, член Международной федерации киноархивов. Я бывал во многих киноархивах и знаю, что киноархив без кинозала, без медиатеки, без Музея кино трудно представить. Но у нашего архива до сих пор на балансе, например, артезианская скважина, бомбоубежище, жилой дом, а еще два больших корпуса в аренде, которыми мы не пользуемся. Чтобы мы функционировали не как ЖЭК, бюро по недвижимости или компания по поставке артезианской воды, а как киноархив, все эти непрофильные активы надо было снять с баланса. Но для людей с психологией советского человека государственное имущество священно. Это касается не только нас, но и, к примеру, всех киностудий. Есть жилые дома на балансе, значит, туда нужно поставлять тепло и тому подобное. Мы большие надежды возлагали на закон о приватизации, но, к сожалению, государство в лице министерств опасается, что потом начнутся упреки “разворовали, распродали”. На других студиях полная стагнация, они в ужасном состоянии. Я нажил массу врагов, пытаясь создать что-то новое, — и, может, это прозвучит нескромно, мне удалось.
- Создается впечатление, что вам удается в Центре делать все, что хотите. Откуда на это берутся средства?
— Сейчас где-то 25% дохода мы получаем от культурной активности, еще 25% — поддержка из бюджета, около половины — непрофильная аренда. Когда я пришел, тут было все, что угодно, какие-то склады. Но такого в учреждении культуры быть не должно. Мы хотели заманить профильных арендаторов, которым здесь будет интересно не только из-за невысокой стоимости аренды, но и из-за синергии: работать совместно, создавать проекты, пользоваться нашей инфраструктурой. И тогда к нам пришли “Дикий театр”, магазин “Довженко. Книги. Кофе. Кино”. Следующий шагом стало создание сервисной инфраструктуры, чтобы человек захотел остаться и, например, перекусить. Так у нас появилось кафе. Сегодня мы уже работаем как кластер, где люди могут проводить по три-четыре часа. Прибыль же идет, в частности, на ремонты.
А еще мы добились принятия правительством льготного постановления, которое дает нам право оставлять 100% средств от аренды себе — обычно это не более 30%. Не понимаю, почему крупные студии, где еще больше пустых площадей, не добиваются таких же решений.
- Наверняка планов у вас множество.
— Самый важный — открытие Музея кино. Мы открываем его большой выставкой, посвященной украинскому киноавангарду, то есть тому кино, которое делалось Всеукраинским фотокиноуправлением — ВУФКУ — в 1922-1930 годах. Это долгосрочный проект. Несколько раз откладывали открытие экспозиции, но уже наконец более-менее известна дата — сентябрь этого года. Каталог выставки получил премию на “Книжном Арсенале”, запущен сайт, который станет крупнейшей базой исторических материалов, посвященных ВУФКУ. Таким образом для нас открывается регулярная экспозиционная работа. Например, скоро будет выставка, посвященная “Полетам во сне и наяву” Балаяна, ряд других. Хотим открыть библиотеку — цифровой интерфейс, через который людям будет доступен наш архив, как кино, так и бумажный, для этого все будем оцифровывать. И еще очень надеюсь, что через год-два откроем пару небольших кинозалов. База для этого есть: бывшие просмотровые — небольшие залы на 120 и 80 мест — вполне подходящий формат.
- Без политики ныне в любом интервью не обойтись. Чего вы ждете от новой власти?
— Настрой несколько пессимистический. Я не вижу планов по кинопроизводству, только по вторжению в уже существующую систему. Меня, как и многих других, тревожит отсутствие формализованной культурной стратегии. Отсутствие осознания важности гуманитарной сферы — это досадно. Так что в нашем секторе все затаились и ждут, когда будет сказано что-то осмысленное и предметное. Пока ничего не ясно. Но нам не привыкать — мы годами работаем в таких условиях. И еще нет уверенности относительно будущего многих новых институтов. Такие учреждения — это наши завоевания за последние пять лет. Я лично вовлечен в некоторые из них. Знаю, как это было сложно, и понимаю, что они сразу со старта могут не работать эффективно. Но их уничтожение или возврат к предыдущим непрозрачным схемам будут катастрофой.
