Интервью с руководством Энергоатома (ЧАСТЬ 2): о ЦХОЯТ, дата-центрах, достройке блоков ХАЭС и политическом влиянии

В первой части интервью речь шла о торговой стратегии Энергоатома, спорах с ГарПоком, ремонтной программе и финансовом состоянии компании.

На вопросы отвечают: исполняющий обязанности президента НАЭК “Энергоатом” Петр Котин, вице-президент Герман Галущенко и вице-президент Хартмут Якоб, отвечающий за коммерцию и торговлю электроэнергией.

6. О хранилище ядерных отходов и урановых рудниках

Головнев: Вопрос о ситуации с достройкой Центрального хранилища отработанного ядерного топлива (ЦХОЯТ). Оно позволит Энергоатому экономить в год до $200 млн, которые сейчас уходят в РФ за хранение отходов.

Странная ситуация получается. ЦХОЯТ вроде как построен, но туда невозможно ничего подвезти, потому что не готов железнодорожный путь. Поясните, что нужно сделать, чтобы хранилище заработало?

Котин: В начале февраля Кабмин согласовал передачу в наше управление железнодорожного участка Вильча — Янов, который ведет к ЦХОЯТ.

Вообще железная дорога не наша. Нам ее должны были еще 3 года назад сделать. Мы достроили хранилище. И понимая, что дальше тянуть уже некуда, вышли с инициативой отдать нам этот 42-х километровый участок железной дороги — мы сами достроим. Финансирование получим через фонд обращения с радиоактивными отходами.

Я уверен, что мы это сделаем до мая. К этому времени у нас будут закончены пусконаладочные работы на ЦХОЯТ, получена лицензия. И мы в июле поставим в хранилище первые контейнеры с отработанным топливом.

На станциях мы выполнили полный объем работ, необходимый для вывоза отработанного топлива. Со станций можно брать и везти.

В 2021 году у нас планировалось три рейса на вывоз отработанного топлива в Россию. Я уже могу вам сказать, что в январе мы официально отказались от этого. То есть, около $200 млн удастся сохранить уже в этом году и в дальнейшем — ежегодно.

Бутусов: Контейнеры для отработанного топлива вы сами производите?

Котин: Для пристанционного хранилища Запорожской атомной станции контейнеры производятся в Украине. Американская технология хранения отработанного ядерного топлива работает на ЗАЕС с 1998 года.

Проект ЦХОЯТ — это несколько усовершенствованная американская технология. Контейнеры для хранения на ЦХОЯТ будут поставляться из США.

Головнев: Вопрос по Восточному горно-обогатительному комбинату (ВостГОК), который добывает урановую руду. У вас контракт, который предусматривает выкуп Энергоатомом уранового концентрата по завышенной цене для поставок производителям ядерного топлива для украинских АЭС.

При этом ВостГОК задерживает поставки. Как, по-вашему, решается эта проблема? Может закрыть ВостГОК совсем?

Котин: На мировом рынке казахстанский, австралийский, канадский уран свободно продается по цене 79-81 доллар за килограмм.

Мы берем уран с ВостГОКа по завышенной цене — $120 за килограмм. Этот уран мы можем давать только на Россию, потому что у нас там договор о давальческом сырье.

Если они берут свой российский уран, они его нам зачитывают по мировой цене. Условно — по $80. Если мы даем им свой уран с ВостГОКа, то они учитывают в стоимости топлива для нас эти $120.

С Westinghouse мы не можем так делать. Потому что Westinghouse говорит: извините, я по бухгалтерии своей это провести не могу. Мировая цена $80. Я не могу вам отобразить $120. Поэтому для Westinghouse мы поставляем уран из Канады.

Дальше. Между Энергоатомом и ВостГОКом заключен такой договор, что мы должны проводить авансовые платежи ВостГОКу.

Мы должны были перечислить 3,5 млрд грн в 2020 году. По факту перечислили 3,3 млрд грн. А они нам должны были к этому моменту поставить уже порядка 900 тонн уранового концентрата.

Но они поставили всего около 600 тонн. Их задолженность перед нами за недопоставленный концентрат — 1,2 млрд грн.

И дальше они нам говорят: платите авансом еще. Получается, мы будем платить по завышенной цене авансом за продукцию, которую не получаем.

Они говорят: вот вы задержали платежи в какой-то момент, мы остановили производство, а потом нам не так просто его запустить. Но у нас тоже останавливались блоки.

Кстати, этот контракт с авансовыми платежами и завышенными объемами в последний день своей работы подписал Юрий Недашковский. Такой подарок нам.

Головнев: На какой срок подписан контракт?

Котин: На 5 лет, до 2025 года. Но к нему каждый год прилагается дополнительное соглашение по условиям. Мы сейчас находимся в рамках дополнительного соглашения 2020 года.

Галущенко: Ставится вопрос о передаче нам ВостГОКа. В принципе, есть постановление от 2019 года о том, чтобы передать ВостГОК в Энергоатом. Эта идея обсуждается сейчас в министерстве. Посмотрим.

Головнев: А какое количество людей там работает?

Котин: 5,5 тысяч человек. Это огромное предприятие. Социальный фактор используется для давления на нас: вот Энергоатом — такие негодяи.

Нам говорят, что их фонд заработной платы сейчас вышел где-то на 120 млн грн в месяц, которые мы покрываем. А люди не получают зарплаты. Я извиняюсь, это что к нам вопрос?

Может, пусть они посмотрят, куда уходят деньги, которые мы им авансом перечисляем, в том числе за электроэнергию через посредника и по какой цене они покупают? Мы ж понимаем, что там происходит.

 

 

 

 

7. О поставках электроэнергии потребителям напрямую и майнинге криптовалют

Головнев: Когда Энергоатом сможет выйти на рынок поставки электроэнергии для конечных потребителей?

Котин: На данном этапе это одна из наших стратегических целей — выйти на самостоятельную поставку, потому что это новый рынок сбыта. Это новые возможности для предприятия получить дополнительную выручку.

Галущенко: И мы убираем вот этих посредников. Есть Укрзализныця, которая готова купить электроэнергию в ночные часы. Им это интересно. Это достаточно большое потребление.

Мы эти ночные часы не можем продать. Они на Prozorro объявляют конкурс, а мы не можем прийти. Мы вынуждены идти на аукцион — приходит какой-то трейдер, он покупает у нас, накручивает маржу и продает эту же электроэнергию Укрзализныце.

В чем логика? Два государственных предприятия вынуждены работать через посредников. Это же абсурд (25 февраля Укрзализныця впервые закупила электроэнергию Энергоатома на аукционе — БЦ).

Головнев: Какие изменения нужны, чтобы решить эту проблему? Постановление Кабмина? Изменения в закон?

Галущенко: Мы уже подготовили проект изменений в нормативно-правовые акты. Это даст нам возможность напрямую поставлять электроэнергию крупным государственным предприятиям.

Тем более, с некоторыми у нас есть взаимные обязательства. Мы могли бы электроэнергией их закрывать.

Мы также не можем экспортировать напрямую, не можем заключать прямые договора на экспорт в Беларусь или Молдову.

Головнев: С этим была связана история, когда Энергоатом летом 2020 года продал электроэнергию Нафтогазу для экспорта в Беларусь?

Галущенко: Да. У них есть лицензия. А мы можем продавать только на аукционе. Но на аукцион не может прийти иностранный покупатель. Поэтому возможна только вот эта схема: трейдер покупает у нас и перепродает.

Головнев: Поясните, что это за проекты дата-центров для майнинга криптовалют при атомных станциях? На какой договорной основе могут быть реализованы эти проекты?

Галущенко: Для нас дата центры — это новый постоянный потребитель нашей электроэнергии, особенно в условиях балансовых ограничений. Мы рассматриваем два направления этой работы. Собственный дата центр Энергоатома и дата центры инвесторов, которые будут находится поблизости АЭС.

Свой дата центр Энергоатом построит на Ривненской АЭС мощностью 40 МВт для предоставления услуг обработки данных. В первую очередь для государственных потребностей: для хранения реестров и других государственных баз данных, проведения вычислительных операций. Например, для банковской и телекоммуникационных сфер, украинских или международных научных проектов.

В то же время, у нас есть предложения от нескольких инвесторов, которые за свой счет хотят строить дата-центры поблизости АЭС. Мы подписали уже несколько меморандумов с инвесторами.

Смысл в том, что нам поставляется оборудование, мы его устанавливаем на площадке и подаем туда электроэнергию.

Головнев: Какими могут быть условия инвестиционного договора? Вы просто будете продавать им электроэнергию? Или Энергоатом будет соинвестором этих проектов?

Галущенко: Там есть несколько вариантов. На сегодняшний день обсуждается одна из форм, которая работает на западе, но у нас ее нет.

В рамках услуги мы комплексно предоставляем электроэнергию, территорию, помещение, охрану. Они завозят свое оборудование, ставят, зарабатывают деньги и рассчитываются по этой услуге. Такая форма сотрудничества пока не была предусмотрена нашим законодательством.

Головнев: Какие объемы инвестиций обсуждаются?

Галущенко: Инвестиции обсуждаются очень приличные. Но твердо я вам могу сказать об этом, когда у меня перед глазами будет лежать технико-экономическое обоснование (ТЭО).

Сейчас ТЭО нет ни у одного из инвесторов. Есть инвестиционные планы, и на 1 млрд грн, и на 2 млрд грн.

Головнев: Какой объем электроэнергии могли бы продавать АЭС этим дата-центрам?

Галущенко: Зависит от технологических параметров этого центра. Мы до конца не понимаем, сколько там можно построить. Нам называют цифру: тысяча мегаватт. Целый атомный блок.

Мы, конечно, не против. Но по тем дата-центрам, которые существуют в мире, потребление составляет порядка 100-200 МВт. Я не слышал, чтоб больше где-то было.

Пётр Котин

8. О корпоратизации Энергоатома

Головнев: Была информация, что правительство ищет замену Петру Котину. Якобы были переговоры с главой Ривненской АЭС Павлом Павлишиным, который возглавлял Энергоатом в 2019 — начале 2020 года и Александром Шавлаковым, который ранее работал вице-президентом Энергоатома.

Котин: Не слышал о таком. Слышал, что есть очень много людей, которые хотели бы занять это место. Но я совершенно уверенно себя чувствую в этой позиции.

Павлишин здесь был. Что ему мешало тут оставаться? Он сам написал заявление.

Головнев: А почему он ушел?

Котин: Когда я принимал у него дела, он сказал, что хочет вернуться на РАЭС. Он совершенно осознанно отсюда уехал.

Есть еще господин Шавлаков. Я тоже это слышал. Но я вам могу назвать так же 50 фантастических фамилий, про которые можно рассказывать, что их сюда хотят поставить.

Головнев: Энергоатом находится в процессе передачи от Минэнерго к Кабмину. Когда можно ждать корпоратизации госпредприятия?

Галущенко: Ни для кого не секрет, что мы были инициаторами этих процессов.

В чем вопрос? Если мы хотим строить блоки или быстро корпоратизироваться — проще быть под Кабмином. С точки зрения эффективности, скорости — это очень важно.

Что касается корпоратизации, там есть масса вопросов с точки зрения собственности, режима имущества. Они все решаемы. Вопрос просто в том, что тут никто этим не занимался. Это была сознательная позиция с пониманием того, что так проще принимать решения.

При этом, эта абсолютная закрытость ущербна с точки зрения привлечения внешних средств. Понятно, что никто не будет давать деньги компании, которая закрыта и непрозрачна.

Мы — за корпоратизацию. Но мы хотим сделать это правильно. Мы уже подготовили законопроект о корпоратизации.

В принципе это не быстрый процесс. Но мы планируем, чтобы хотя бы до лета Верховная Рада примет его в первом чтении. А в идеале — в целом, чтобы мы могли начать двигаться по этому пути.

9. О достройке 3-го и 4-го энергоблоков Хмельницкой АЭС

Головнев: По поводу достройки 3-го и 4-го энергоблоков Хмельницкой АЭС. Много вопросов есть к возможности достройки. Например, бетонная конструкция могла состариться. Какой тип реактора туда ставить? У России ВВЭР-1000 не купим, под который строился корпус блока. А другой тип может не войти. В конце концов, на какие деньги строить?

Котин: Мы там фактически уже закончили подготовительные работы для начала строительства. Полностью установлено освещение на блоке, откачана эта “позорная” вода, которая 16 лет находилась в машзале. Там сейчас наведен полный порядок.

Теперь надо ставить оборудование. Оборудование под первый контур у нас есть, за исключением самого реактора и корпуса реактора. У нас план реально в течение 3-4-х лет достроить третий блок. Четвертый блок мы также будем двигать следом.

То, что вы перечислили, это то, что распространяют адепты Недашковского — что там нельзя ничего строить.

Проектные институты активно работают в штабе строительства. Они закончили обследование бетонных конструкций. По их мнению, бетонный блок полностью готов. У меня была уверенность в этом еще до обследования.

Потому что такая же точно ситуация на АЭС Черновода (единственная АЭС в Румынии — БЦ). Я там был. У них 5 блоков строились еще при Чаушеску (Николае Чаушеску, руководитель Румынии с 1965 по 1989 год — БЦ).

Два блока достроили в 90-х. А три блока стоят с тех самых пор. И сейчас румыны начали достраивать два энергоблока в тех конструкциях. Они примерно в таком же состоянии, как у нас третий блок на ХАЭС.

Та же самая ситуация с АЭС в Моховце (Словакия). У них два блока в таком же состоянии, как ХЭАС-3, стояли 30 лет. Сейчас достроены полностью.

Головнев: Как решить вопрос с технологией реактора? В нынешних условиях купить реактор в РФ политически невозможно. Какая технология реактора может быть использована на ХАЭС?

Котин: Предполагался реактор В-320. Это ВВЭР-1000 российского проекта (водо-водяной энергетический реактор мощностью 1000 МВт — БЦ).

И под этот проект там весь первый контур есть. Все оборудование первого контура на месте. Под этот же блок на Турбоатоме практически готова турбина, ротор, лопатки — уже все есть

Дешевле всего достроить именно по этой технологии. Безусловно, не с Россией. Но сам проект реакторной установки можно взять со Skoda, чешский. Со Шкодой мы работаем.

Они фактически перекупили технологии в свое время у России и сейчас владеют ими.

Когда мы обсуждали этот вопрос с первыми руководителями государства, перед нами была поставлена задача сделать украинский проект.

Мы начали эту работу. Это будет называться украинский атомный проект.

За 7-8 лет после достройки третьего и четвертого блоков ХАЭС мы будем в состоянии обеспечить постройку своего собственного украинского реактора.

Он будет базироваться на той технологии, которую мы сейчас имеем — развитая ВВЭР-1000, изначально российская, но развитая нами самими с учетом выполнения той комплексной программы повышения безопасности, которую сейчас реализуем на АЭС. Сейчас мы этот вопрос активно прорабатываем.

Что касается ядерного топлива, мы у себя на Атомэнергомаше производим элементы тепловыделяющих сборок (ТВС). Сейчас мы договорились с Westinghouse, что мы расширяем элементы ТВС, который будем производить сами. При том, мы будем делать их не только для тех ТВС, который поставляются нам, но и тех, которые Westinghouse поставляет в другие страны.

Головнев: Самый главный вопрос: откуда деньги?

Котин: По ТЭО, которое готовилось еще в 2014 году и утверждено Кабмином, стоимость достройки двух блоков — 73 млрд грн. Это в тех ценах.

Западные эксперты смеются над этой цифрой. Я тоже эту цифру воспринимал с сарказмом, пока не погрузился в тему. Ведь сейчас построить блок АЭС с нуля обойдется в $5 млрд.

Но когда я начал непосредственно этим заниматься, я посмотрел какой объем работ выполнен на третьем энергоблоке. Он практически готов, строительная часть там реально готова.

Этого не было видно, потому что там при предыдущем руководителе все поросло лесом. Мы вывезли бесконечное количество мусора с этой территории, чтобы расчистить и подготовить площадку.

Головнев: Хорошо, пусть не $5 млрд. Допустим нужно около миллиарда евро на третий энергоблок. Но где его взять?

Котин: Мы думаем, что достройка третьего блока ХАЕС будет стоить порядка 40 млрд грн.

Здесь можно говорить о двух источниках. В первую очередь, мы говорим о заемных деньгах. Это может быть проектное финансирование за счет кредитов иностранных банков.

Это могут быть евробонды. Я считаю, на каком-то этапе, при улучшении ситуации на рынке и для компании в целом, даже в текущем году эта тема может быть интересной.

Второй источник — это собственная инвестиционная программа. Если брать оба направления, я думаю, такой капитал вполне реалистично аккумулировать для третьего блока.

Галущенко: Сейчас мы плотно общаемся с корейцами по поводу, в том числе, постройки пятого энергоблока на Ривненской АЭС. Принцип тот же, что и со Шкодой по ХАЭС.

Мы разговариваем о том, что они придут со своими деньгами и технологией. Такая опция тоже есть.

Головнев: Пока не будет корпоратизации, евробонды привлечь не удастся. А пока не будет изменена схема PSO, не удастся аккумулировать собственные средства. Тупик пока что…

Котин: Вы правы. Во-первых, надо компанию вывести в стабильное прибыльное состояние. Думаю, в ближайшие месяцы мы это сделаем, с учетом договоренностей, которые у нас были и с премьером, и с профильным министром.

Мы знаем, как двигаться. Важно просто этим путем пройти. 73 млрд, в которые мы оцениваем достройку блоков — это чуть меньше, чем стоимость нашей электроэнергии в предыдущем году.

Мы выработали в 2020 году 76 млрд кВт-ч. Если взять стоимость одного киловатт-часа по одной гривне, как среднюю цену, мы будем иметь 76 млрд грн по году. Сейчас у нас 50% электроэнергии забирают для населения бесплатно.

Блок строится около 3-4 лет. То есть, если мы не отдаем на население, а продаем по рыночной цене, то нам надо 25 копеек из каждого киловатт-часа вытащить, чтобы достроить блоки.

Головнев: Какие у вас операционные затраты по году?

Котин: Около 40 млрд грн. При выручке около 46-48 млрд, мы имеем такой уровень валовой прибыли. 6-8 млрд валовая прибыль по году.

Головнев: Как мы будем отдавать заемный капитал? Я так понимаю, проект “Энергетический мост в Европу“ уже не заработает.

Котин: Надеемся, в ближайшие годы произойдет синхронизация украинской энергосистемы с европейской (ENTSO-E, запланирована на 2023 год — БЦ). И, оглядываясь назад, сложно понять почему нельзя было реализовать проект “Энергетический мост”.

Синхронизация не подразумевает под собой ввод в эксплуатацию линии 750 кВ в Европу. Она практически построена и была бы сейчас нам очень важна.

Полмиллиарда евро стоит построить такую линию с “нуля”. У нас она есть, однако 30 лет не используется. И более того, не включена в общий план синхронизации.

 

 

 

 

10. О расследовании НАБУ и политическом влиянии

Бутусов: Где проходили обыски, с которых мы начали беседу? Они проходили в “Энергоатом Трейдинг” и у вас дома?

Якоб: Да, в компании были обыски. И дома тоже.

Бутусов: Что интересовало НАБУ? Какие вопросы задавали?

Якоб: Они интересовались трейдингом и аукционами, которые проводились по двусторонним договорам.

Бутусов: Можете рассказать, что конкретно спрашивали детективы?

Якоб: Если я правильно понимаю законодательство, эта информация не для публичного разглашения.

Бутусов: Задавались вопросы о каких-либо ваших контактах с политиками?

Якоб: Такого не было.

Бутусов: Говорят, у вас очень близкие контакты с помощником президента Сергеем Шефиром. Общаетесь ли вы с ним? Если общаетесь, как часто?

Якоб: Я с господином Шефиром не общаюсь.

Бутусов: Общаетесь с какими-либо сотрудниками Офиса президента?

Якоб: Мы были у президента, в том числе, еще весной, когда была встреча с участием премьер-министра. Такие контакты, конечно, были. Это нормальный процесс.

Бутусов: По этим аукционам не было звонков из Офиса президента к вам?

Якоб: Нет.

Бутусов: …по поводу того, что есть хорошая компания…

Якоб: Никаких звонков. Даже не могу представить, что такое может быть.

Головнев: Давайте мы уже напрямую спросим. Есть такая аксиома на рынке, что один вице-президент Энергоатома от Сергея Шефира, другой — от главы ОП Андрея Ермака. А Петр Котин назначен и.о. президента компании, как человек, который имеет техническую компетенцию.

Это подтверждает то, что Буславец, при всей своей публичной нелюбви к руководству Энергоатома, ничего не могла с ним сделать. Хотя Энергоатом на тот момент находился в сфере управления Минэнерго. Можете прокомментировать?

Котин: Если с конца начинать, то скажем о Буславец. Ее уровень некомпетенции в атомной энергетике просто зашкаливает.

Эти биткоины — это самое яркое, что у нее было. Ежедневное управление в таком ключе. Поэтому здесь и нелюбовь, и непонимание. Я просто не хочу вам передавать те задания, которые нам здесь поручались и которые мы не выполняли.

Головнев: Почему Буславец не добилась вашего увольнения, как вы считаете?

Котин: Потому что она не отстраняет и не назначает. Это компетенция Кабинета министров.

Бутусов: Давайте, мы прямо спросим. Уважаемые вице-президенты Герман Галущенко и Якоб Хартмут, вы от Ермака, Шефира, а может Деркача? Скажите честно.

Галущенко: Нет. Мы не от Ермака, а от Купчака, или как его там (шутит — БЦ).

БЦ: в апреле 2020 года в СМИ распространилась информация о возможном назначении главой Энергоатома Владимира Купчака. Миниэнерго пришлось опровергать ее.

И точно не от Деркача (Андрей Деркач, пророссийский политик, в 2006 году возглавлял Энергоатом, находится под санкциями США — БЦ).

Это пример фейка, лжи, в которую из-за частого повторения кто-то может поверить. Здравомыслящие люди понимают, что это полный абсурд.

Хочу официально заявить, что сегодня на Компанию, а также ее сотрудников господин Деркач не влияет: официально и неофициально, открыто, закрыто или каким бы то ни было другим образом.

Также хочу опровергнуть весь тот бред, который придумывался и распространялся горе политиками и экспертами в мой адрес по поводу связей с Деркачем. Кому-то хватило ума даже придумать, что он мой крестный. Это наглая ложь. Меня крестили в 1970-х годах и уж точно без его участия.

В 2014 году после увольнения из Энергоатома по собственному желанию я активно включился в процесс по защите интересов государства Украина и украинских компаний в международных судебных инстанциях.

В частности, я работал на процессах по привлечению РФ к ответственности за экспроприацию собственности крупных украинских государственных и частных компаний в Крыму, а также имел честь работать в команде ведущих международных юристов во главе с американской компанией Covington & Burling LLP в делах в международном Суде ООН против РФ за нарушение двух конвенций: о финансировании терроризма (Донбасс) и о расовой дискриминации (Крым).

Котин: Давайте расскажу, как нас назначали. Когда Павлишин написал заявление об увольнении, начался поиск нового руководителя.

Первым, кто мне позвонил, был на тот момент и.о. министра энергетики Виталий Шубин. Он мне звонит и говорит: вы знаете, тут надо руководителя поставить на Энергоатом. Вы возглавляете самую крупную станцию — Запорожскую. Мы вас обсуждали и будем вас предлагать.

Ну сказал и сказал. Прошло 3-4 дня. Шубин опять мне звонит и говорит: ваша кандидатура продвигается. Назовите вице-президентов, которые у вас будут.

С Германом Галущенко мы работали раньше. Я с ним начал эту тему обсуждать. С Хартмутом Якобом я знаком, по-моему, с 2005 года.

Не так хорошо его знал, но на финансиста у меня вообще никого другого не было.

В общем, я скинул Шубину две кандидатуры. Потом была встреча у премьера со мной, Шубиным и кем-то из Офиса президента. Через несколько дней меня, Галущенко и Якоба вызвали к президенту. В присутствии президента и премьера мы презентовали свое видение развития Компании.

Отдельно президент меня также подробно расспрашивал и об одном, и о втором предполагаемых заместителях. Почему этот? Откуда его знаете? Присутствовал премьер Денис Шмыгаль.

Бутусов: Я услышал сейчас, что вы хорошо владеете всеми деталями того, что происходит на рынке. Неужели вы не понимали, что после того, как вы продадите в одни руки 11 млн МВт-ч, это будет потом предметом торгов на вторичном рынке?

Якоб: Мы проводили аукцион в рамках тех правил, которые есть. На каком основании у нас было ценообразование, я говорил вначале. Мы считаем, что это был нормальный рыночный подход. Кто стоит за конкретными заявками, мы не видим.

Головнев: Когда идет встречная заявка на огромный объем электроэнергии, можно же определить, кто ее подал. На рынке не так много компаний, которые могут купить такой огромный объем.

Бутусов: Сколько на рынке компаний, которые способны внести 1,5 млрд грн в виде финансовой гарантии?

Галущенко: Есть нюанс: игроки могут объединиться. Есть такая тенденция. Это тоже имеет место. Здесь сложно сказать, кто стоит за тем или иным лотом. Что там большой игрок, а не объединение.

Бутусов: Теперь НАБУ просто сложило два и два. Получается, вы сознательно продали посреднику огромный объем. И сейчас он ведет торговлю вашей электроэнергией. НАБУ посчитала разницу между рыночной ценой сейчас и той, по которой продали. Говорит: 2,4 млрд грн — это прямо ущерб, нанесенный такими продажами. Что вы можете на это возразить?

Якоб: Мы подчиняемся тем правилам, которые сегодня есть. Мы провели аукцион. Как складывается ценовая конъектура потом — это не под нашим контролем.

Как мы понимаем, идет поставка конечному потребителю. Как мы говорили, один из стратегических приоритетов для нас — тоже охватить этот рынок. Сегодня мы можем торговать только через аукцион. Это заложено в законе.

Мы считаем, для госкомпании это является дискриминацией. Нас этот подход в одном направлении не устраивает. Мы хотим получить новые возможности, которые, мы уверены, расширят нашу выручку и прибыльность нашего предприятия.

Этот объем 3 тысячи МВт мог купить любой, кто хотел. Кто-то купил 5 МВт, кто-то 10, кто-то 100. Грубо говоря, покупали, пощупали — и все. Больше никто не приходит. И остается, грубо говоря, 2-2,5 тыс. МВт. Какие опции?

Абсолютно закономерно, что маленькая или средняя компания его не купит. Давайте честно говорить. Есть ДТЭК и есть Юнайтед Энерджи. Это два ключевых игрока. Это реальная ситуация, не мы ее создали.

Головнев: Как раз Юнайтед Энерджи создал, в том числе, и Энергоатом. Год назад об этой компании никто не знал. Потом она начала выкупать объемы электроэнергии государственной Центрэнерго, потом — Энергоатома. Так она стала большой.

Галущенко: Давайте посмотрим на это с другой стороны. Допустим, мы догадываемся, что это Юнайтед Энерджи или ДТЭК. Потому что 2 тысячи МВт мощности — большой объем. Но больше никто не покупает. Что делать? Не продавать?

Головнев: Я общаюсь с трейдерами и поставщиками электроэнергии. Они говорят, что хотели бы купить у Энергоатома. Но им приходится покупать по более высоким ценам у Юнайтед Энерджи.

Якоб: Почему они не купили свой объем?

Головнев: Они подавались на августовском аукционе, попробовали купить. Говорят: нам не продают, даже когда наша заявка дороже Юнайтед Энерджи.

Якоб: Это абсурд, если так. Но думаю, что надо смотреть на объемы таких заявок.

Бутусов: Мое впечатление: никакой прозрачности системы государственного регулирования продажи электроэнергии у нас вообще нет. Есть разные структуры, каждая из которых доит государственную генерацию, отжимает в свою пользу какие-то куски. То есть, государственная генерация сидит, смотрит на это все. А вокруг разные схемы, которые до сих пор приносят всем кучу денег. Всем посредникам.

Головнев: Я вижу здесь огромную проблему в том, что изначально была заложена ошибочная модель рынка.

Котин: Она не ошибочная, ее писали конкретные люди под конкретные задачи. А то, что она не имеет ничего общего со справедливым и конкурентным рынком, это очевидно.

Юрий БУТУСОВ, Сергей ГОЛОВНЁВ