Инфляция по-русски

Крах Советского Союза, стремительный спад производства, утрата гражданами большей части их накоплений в совокупности создали предпосылки для специфической модели инфляции, обусловленной не столько существенным ростом количества денег в обращении (денежная масса сузилась с почти 100% ВВП в СССР в 1990 г. до 11,9% ВВП в 1996 г.), сколько массированным бегством от национальной валюты, переставшей быть средством сбережения. Либерализация валютных операций привела к росту курса доллара к рублю с начала 1993 г. по конец 1999 г. в 64 раза, а доли доходов населения, направлявшихся на покупку наличной валюты, — до 16,9% в первой половине 1996 г. В условиях, когда производство потребительских товаров стремительно падало, а доля импорта на рынке росла, можно было не удивляться, что среднегодовой темп прироста потребительских цен в 1993-1999 гг. составил 191%.

В этих условиях большая часть расходов государственного бюджета направлялась не на инвестиции, а на выплату зарплат бюджетникам и пенсионерам, для чего правительство вынуждено было прибегать к заимствованиям по сверхвысоким ставкам, что, в свою очередь, удорожало банковский кредит и еще больше ограничивало реальному сектору доступ к финансированию. К тому же банковская система, формировавшаяся не столько на базе крупных государственных банков, сколько практически с нуля, оставалась слабой, а отношение ее активов к ВВП (21% в конце 1995 г.) было в 4,5 раза меньшим, чем в континентальных странах Западной Европы, и в 11 раз меньшим, чем в Великобритании. Единственным средством борьбы с инфляцией считалось сжатие денежной массы, происходившее в том числе за счет роста неплатежей и распространения денежных суррогатов, — однако это приводило к дальнейшему сокращению бюджетных поступлений, которые составили, например, в первой половине 1996 г. 7,7% ВВП. К тому времени, когда экономика достигла дна и стали заметны первые признаки стабилизации (в 1997 г. курс доллара к рублю вырос всего на 7,3%, а инфляция составила 11,2%), пирамиду заимствований уже невозможно было обслуживать. Жертвой кризиса 1998 г. стали крупнейшие банки страны, а потребительский спрос в очередной раз сократился в разы.

На следующем этапе развития, в 2000-е гг., реальной стабилизации цен также не произошло. Хотя растущие нефтегазовые доходы привели к наполнению федерального бюджета (в среднем в 2001-2010 гг. его доходы составляли 22,4% ВВП), денежная масса выросла до 45,5% ВВП на 1 января 2011 г., а курс рубля к доллару после резкого снижения в 1998-2000 гг. не только стабилизировался, но и укрепился за 2001-2008 гг. более чем на 34%, инфляция приобрела качественно новый характер, подстегиваемая прежде всего ростом тарифов монополий, составившим за 2000-2009 гг. по грузоперевозкам РЖД 5,2 раза, по газу (для промышленных потребителей) — 5,8 раза, по услугам ЖКХ — более 9,3 раза. Монополизм и искусственное ограничение конкуренции вели к росту цен в самых разных отраслях экономики, в результате чего цены многих товаров и услуг в России стали подтягиваться к мировому уровню или превысили его. Удивительно, но если в 1993-1999 гг. потребительские цены, пересчитанные в доллары, росли в среднем на 20,3% ежегодно, то с середины 2001 г. по середину 2008 г. они повышались уже на 21,9% в год. Характерно, что этот процесс идет в условиях, когда Центральный банк не отказывается от политики ограничения денежной эмиссии, де-факто cохраняя прямую зависимость денежной массы от объема золотовалютных резервов. Вполне можно предположить, что такой рост не может продолжаться вечно, — но в то же время такое положение вещей показывает, что правительство не обладает рецептом действенного управления инфляцией.

На протяжении всего периода реформ российские банки не стали инструментом аккумулирования средств для инвестиций в реальный сектор. Реальная процентная ставка опустилась до 3-5% в первый раз только в 2007 г. и вернулась на этот уровень в 2010-м на фоне сокращения выдаваемых банками кредитов. Ставки привлечения денежных средств на депозиты имеют реальную отрицательную доходность уже несколько лет, а рост вкладов населения в банках обусловлен скорее рискованностью и ограниченностью любых альтернативных направлений инвестирования. Государство в последние годы взяло курс на реорганизацию и рекапитализацию крупных банков — однако пока возникает ощущение, что оно упрочивает контроль за ними скорее с целью упорядочить движение бюджетных денег и инвестиций, нежели ради мобилизации имеющихся на рынке средств. Иностранные инвестиции во многом остаются формой замещения собственных средств крупных компаний финансовыми вложениями от имени офшорных фирм и фондов и не играют значимой роли в развитии реального сектора (за исключением автомобилестроения и пищевой промышленности). Не сформулирована стратегия на валютном рынке: создается впечатление, что, как прежде в 1996-1997 и 2000-2001 гг., задачей власти является закрепление курса на определенном уровне ради доказательства его стабильности, а не управление им в интересах национальных производителей. Бюджет остается крайне зависимым от нефтегазовых доходов и таможенных пошлин, а попытка “слезть с нефтегазовой иглы” очевидным образом оказалась пока неудачной.

В таких условиях финансовая система не гарантирована от новых потрясений — порожденных как внутренними (излишние бюджетные траты), так и внешними (в частности, падение экспортных цен) факторами. Сегодня вновь, как это уже бывало несколько раз, успехи в борьбе с инфляцией сменяются повышательными трендами: с 1 января по 21 февраля инфляция составила 3,1%, превысив соответствующий показатель 2010 г. почти в 1,3 раза. Центральный банк ответил первым за два года повышением ставок. Даст ли эта мера желаемый результат? Думается, пока еще слишком рано говорить об этом.

Владислав ИНОЗЕМЦЕВ,  директор Центра исследований постиндустриального общества, главный редактор журнала “Свободная мысль”