Индульгенция для коллаборанта

Маркетинговые особенности визуального информационного контента похожи на впаривание потребителю кошачьего корма под видом гастрономического деликатеса. 

Иногда — вперемешку с наполнителем. Для придания благородного объема и разнообразия. Все равно купят и схарчат. 

Будут нехорошо ругаться в социальных сетях, компетентно описывать признаки несварений и отравлений, приводить яркие статистики и примеры, но — потреблять все равно будут.

Всерьез критиковать особенности медикоммуникации, особенно со стороны потребителя, — дело бесполезное, если ты не Лютер. Ну, или хотя бы Мартин Лютер Кинг. Это товар, и его формирует рынок, то есть мы сами. 

Качественный продукт, рассчитанный на мыслительные процессы, сужает аудиторию до уровня знатоков интеллектуального антиквариата. Но кто сказал, что иной, массовый продукт (политкорректно говоря, рассчитанный на дауншифтеров) должен быть обязательно некачественным? То, что он не нравится интеллектуалам, вообще ничего не означает, с точки зрения их реального, а не потустороннего влияния на рынок. Мы же не сетуем, например, что бумажная салфетка — одноразовая. Плакаться вовсе не обязательно исключительно в платочек или жилетку, не настираешься по нынешним нервным временам.

Но есть нюанс.

Была когда-то такая страшно запрещенная “Поваренная книга анархиста”, как из подручных, вполне невинных средств изготовлять разные нехорошие вещи. Все это сегодня с практической точки зрения смысл утратило, но основная идея — обиходные предметы, окружающие нас, в определенной конфигурации и при определенных условиях превращаются в оружие и яды. 

Какая у нас конфигурация?

Во-первых, война. Безотносительно к собственно военным делам, она повышает градус любой дискуссии на порядок. Ну, и чем люди дальше от войны, тем градус у них выше.

Во-вторых, это выборы, которых еще как бы нет, но которые как бы уже есть. Выборы предполагают, что даже тупые и отвратительные будут предлагать вам выбор между умными и красивыми. Политика сама по себе — реагент весьма токсичный. А тут она еще и переходит из одного агрегатного состояния в другое, с шипением, паром, брызгами и всем прочим.

Собственно говоря, выборы и есть война, и всегда они такими были. Просто войну можно вести, придерживаясь хоть каких-то правил, соглашений и конвенций, а можно по-гибридному. Тут, к сожалению, термин объяснять не надо.

Таким образом, у нас одна война внутри другой. Победить в ней пытаются с помощью слов, которые сами же стороны обессмысливают, поэтому говорят все яростнее и громче. В старом японском романе Ясухико Такигути “Харакири” самурай вынужден был вспороть себе живот бамбуковым мечом. Вот у нас с деревянными словами примерно нечто похожее происходит.

Кстати, в этой мало эстетичной процедуре особая роль отводилась ближайшему другу смертника, “кайсяку”. Там два иероглифа, их примерно можно перевести как “через сложное”. Стоя позади с занесенным мечом, он, убедившись в политически правильном выполнении ритуала, должен был одним ударом отрубить самураю голову (чтобы никто не видел некрасивого выражения лица, а вовсе не по гуманным соображениям, как считали иностранцы). Поэтому в такие ассистенты смертник приглашал хорошего специалиста. У нас на такую роль телевидение приглашает экспертов.

(Да, забыл сказать, что в важных случаях “кайсяку” было трое — главный эксперт с мечом, его помощник, который носит меньший меч на красивом подносе, и третий эксперт, который носит отрубленную голову главному свидетелю для опознания. Пообсуждать, мало ли что. В общем, эдакий “круглый стол” по-японски.)

Красивое иностранное слово “эксперт” предполагает, что человек является специалистом в чем-то определенном. Говоря научным языком, он должен обладать как минимум либо компетенцией, либо компетентностью. Сочетание этих качеств позволяет ему быть полноправным и полезным участником организации профильного процесса, равным среди равных.

У нас это, скорее, титул, как “граф” или “князь” (поскольку высшие титулы изначально зарезервированы за Кабмином и АП). Соответственно, к “сиятельству” и “высочеству” и отношение такое предполагается — восторженно-внемлющее. И ведущие красивыми полуоткрытыми ротиками и покачиванием головок со скрытым под прической наушником это очень красиво подчеркивают.

Красиво рубить в телевизоре политические головы — дело у нас в общем-то привычное, тем более что они все равно быстро отрастают, иногда, правда, в другом месте. Их благородия при этом выглядят местными ланселотами, и вполне достойно.

Но как говорилось выше, у нас два обстоятельства — две войны, легко превращающие любую клоунаду и петушиные бои в настоящую смертельную драму. 

Есть фактор массового зрителя. Во-первых, он наркозависим от телевидения, и это, увы, не метафора. Во-вторых, он все еще по-детски доверчив и считает размазанный кетчуп настоящей кровью. Взятый отдельно, он может быть смышлен, но народные массы умными не бывают по определению, доказано коммунизмом.

С массовым восприятием ТВ традиционно сложилось так, что любой оппозиционный канал — по умолчанию хорош, ибо дерзок, как Пушкин на дуэли с Лермонтовым, и красив, как гиперлуп “Анна Каренина”. А любой этатистский, державный — унылый, как хрестоматия “Українська радянська література” или что-нибудь из Панаса Мирного, в лучшем случае.

Их реальное качество — это как раз к специалистам, я говорю исключительно о стереотипах восприятия. Но наша интеллектуальная знать благородно ходит к ним ко всем. Появились какие-то исключения лишь в самое последнее время, о них позже.

Чем руководствуется человек, постоянно ходяший “в телевизор”, он же эксперт?

1. Милые люди — гостевые редакторы — звонят ему, чтобы заткнуть информационную дыру на канале. Поскольку у самого канала мозгов именно на это не предусмотрено. А зачем? Всегда можно за бесплатно выманить “на амбразуру” тщеславного лоха.

2. Человек представляет некую корпоративную точку зрения, как будто она его личная, получает деньги от корпорации за роль тщеславного лоха, в итоге все довольны, все смеются. 

3. Человек искренне считает, что телевидение доносит до людей именно информацию, и спешит поделиться с максимальным количеством людей вестью о надвигающейся беде или радости, что в принципе одно и то же. Эта роль полезного идиота особо востребована, ибо человек искренен в своих заблуждениях.

4. Человек стремится капитализировать себя в преддверии выборов и повысить рыночную стоимость, поскольку он еще не попал в п. 2. но очень хочется.

У нашего условного эксперта нет ответственности журналиста (я не о мифических “стандартах”, а о хотелках реального собственника канала), ответственности действующего должностного лица (в лучшем случае это “экс-”).

В общем-то и нет ответственности перед обществом, потому что такая позиция говорит чаще об исключительности, а не о представительстве. Чем исключительность больше, тем эксперт краше, причем тут общество вообще?

А что есть? Есть, в сочетании с Гуглом, неплохая гуманитарная база, на фоне общего культурного одичания без труда позволяющая выглядеть энциклопедистом.

Есть массовый запрос на объяснение сложного происходящего простыми словами: какой именно барин — действительно добрый, и когда же начнутся пытки и казни, к кому наняться и где можно будет посмотреть. 

Есть люди со скрытым экзистенциальным страхом одиночества и опасением невостребованности. В основном они получают эмоциональную гиперкомпенсацию за то, что их увидело большое количество людей, телеканалы получают деньги за их бесплатное участие в производстве дорогого контента.

Я обещал уточнить, что ситуация в последнее время меняется. Наиболее сообразительные поняли, что собственное видео в социальных сетях, стримы, свои каналы для подписчиков и всякое такое — в разы эффективнее походов на телевидение, отнимающих уйму времени и превращающихся в русскую рулетку. 

Русскую — уже безо всяких кавычек. Нет такого меседжа, который бы другой комментатор при умелой режиссуре не смог бы превратить в свою противоположность или просто в посмешище.

Каким образом можно избежать этих массовых факапов?

Во-первых, человек, заявляющий свою определенную идеологическую или партийную позицию, хорош уже самим этим фактом. Нет никаких “независимых”, вранье это все. Но при этом он по этическим соображениям не может ходить в гости к своим противникам. Либо что-то не так с его партией и идеологией, либо у него — с моралью, позволяющей, говоря библейским термином, “ходить на совет нечестивых”. 

Во-вторых, надо различать оппозиционные медиа, борющиеся за власть в Украине, и вражеские, борющиеся с Украиной в принципе, и определиться с крестиком и трусами.

Никакая многовекторность, плюрализм и намерение использовать зло для делания добра не помогут. Человек, участвующий в деятельности враждебного Украине СМИ, — информационный коллаборант врага. Здесь можно дискутировать лишь о пунктах статьи обвинения, но не о самом преступлении.

Вы говорите о необходимости диалога? Так с террористами не ведут переговоров. Во всяком случае, уважающие себя страны. Люди — тем более. Или вас взяли в заложники? Так вы мигните три раза, когда будете с экрана вещать о разумном, добром и вечном. И будет вам индульгенция.

Олег ПОКАЛЬЧУК, социальный психолог