“Идеальный шторм”

Генеральному директору энергохолдинга ДТЭК Максиму Тимченко, а заодно и владельцу этой энергокомпании Ринату Ахметову корреспонденты ZN.UA прежде всего передали “горячий” привет от киевлян — за “трепетную заботу” компании “Киевэнерго” о нас, за баснословные счета за электроэнергию и тепло, которого многие так и не ощутили. 

 

Хотелось узнать, сколько же заработало “Киевэнерго” на жителях столицы, куда идут платежи, почему все стало дороже, но не лучше? На что глава ДТЭК ответственно заявил: “Киевэнерго” сегодня прибыли не приносит”. Тариф регулируемый, инвестпроекты зависли. И компания еще подумает, подписывать ли после 2017-го новый договор со столичной властью по управлению имуществом “Киевэнерго”, если не будет полноценного концессионного договора.

Но киевская энергокомпания для ДТЭК — лишь часть диверсифицированного бизнеса. ДТЭК — крупнейший холдинг на электроэнергетическом, тепловом и газовом рынках, а теперь еще занялся и “зеленой” энергетикой и энергосбережением. Угледобыча и теплоэлектростанции с началом военных действий на Востоке Украины оказались в буквальном смысле под огнем, артиллерийским. Поставки на контролируемую Украиной территорию антрацита, добытого в зоне АТО, сродни военной операции. Все это не могло не сказаться на доходах компании, которая вынуждена была просить кредиторов о так называемых каникулах до октября. Как все это сказывается не только на энергохолдинге, но и на экономике страны, что ждет “Крымэнерго” и “Нефтегаздобычу” — об этом и многом другом в интервью ZN.UA рассказал глава ДТЭК Максим ТИМЧЕНКО.

— Максим Викторович, премьер Яценюк ”добровольно” ушел. Сложило полномочия и его правительство, назначено новое. Как это отразится на бизнесе ДТЭК?

— Наверное, самое плохое состояние для любого бизнеса, не только ДТЭК, — это работать в так называемое межсезонье. Крупный бизнес в таких отраслях, как энергетика, угольная отрасль, требует очень активного взаимодействия, сотрудничества с министерствами и ведомствами, поскольку этот бизнес, особенно в Украине, высоко регулируемый. И когда чиновники среднего звена не принимают никаких решений, это самое плохое состояние. Лучше принять плохое или не очень хорошее решение, чем не принимать вообще никакого.

Демонополизация, деолигархизация, лоббирование и тотальное недоверие

— Два года назад президент Порошенко заявил о деолигархизации, в частности, энергорынка Украины и о планах демонополизации. Показательно “разорвать” ДТЭК и вообще энергоактивы Ахметова, как уверяют наши источники, главу государства сподвигла группа “товарищей”-энергоолигархов, как то Медведчук, Григоришин, Коломойский. 

За две недели до своего “ухода” Яценюк даже заявил, что энергонезависимость Украиной достигнута — независимость от олигархов и монополистов, и их возврата не будет. Что вы на это скажете? Или вы и Ахметов с Порошенко уже помирились? По крайней мере, складывается такое впечатление.

— У нас в стране есть два новых понятия — демонополизация и деолигархизация. Если речь об энергорынке, то тут больше не деолигархизация, а демонополизация. Итак, о демонополизации. Очень активно эта история обсуждается уже второй год. И одна из ключевых проблем нашей страны, наверное, в том, что те, кто делает публичные заявления, во многом либо не владеют всей информацией, либо делают их безответственно.

— Такие заявления делал президент.

— Президент не делал заявлений в отношении ДТЭК как монополии. Это я могу сказать с полной уверенностью.

— Конкретно о вас не делал, а вообще?

— Поэтому я говорю о тех политиках и чиновниках, которые говорили о нас как о монополии. Чтобы называть нашу компанию монополией, нужны веские аргументы, оценить которые уполномочен Антимонопольный комитет. АМКУ наделен очень большими полномочиями и должен совершенно независимо, публично, на чем мы настаивали все это время, доказать факт того, что эта компания является монополией. Это должны быть не просто чьи-то утверждения — экспертов, политиков или “желающих нам добра”, а исследование и заключение органа, который за это отвечает. И в какой-то момент мы пришли к выводу, что если уж дискуссия не переходит в антимонопольное расследование, наверное, нам надо его инициировать, чтобы расставить точки над “і”. В июне-июле 2015 г. мы обратились в АМКУ, чтобы провести расследование на энергетическом рынке. Антимонопольный комитет начал комплексное исследование энергорынка, по результатам которого можно будет все-таки ответить и широкой публике, интересующейся этой темой, и отдельным политикам, обвиняющим компанию: “ДТЭК — это монополия или нет?”.

Такое расследование проводится до сих пор. Вы наверняка знакомы с выводами, которые были представлены в декабре. А комбинации завернуть нас в обертку монополии были разные. Сначала говорили о монополии на рынке тепловой генерации, потом о монополии на рынке маневренных мощностей, затем еще какие-то версии выдвигались. В итоге родилась версия о коллективной монополии. Нонсенс. Это уже украинское ноу-хау. Когда сказали: нет, отдельно они (ДТЭК) не монополисты, но вот если всех взять вместе — “Энергоатом”, “Укргидроэнерго” и ДТЭК, то они все монополисты. Заключения, которые мы получили (а экспертиз было сделано очень много, так как мы, конечно, постарались и подготовились к этой дискуссии), опровергают это “ноу-хау”. Ни один эксперт по антимонопольному праву из украинских ученых, к которым обращались мы и другие участники рынка, не подтвердил существование на рынке электроэнергии коллективной монополии. Западные эксперты, компании и юридические фирмы, к которым мы обращались, тоже пришли к аналогичным выводам.

 

 

Однако вопрос уже не в коллективной монополии, а в том, есть ли у компании, генерирующей электроэнергию, рыночная власть? Совершенно ответственно заявляю — нет, потому что министерство и регулятор определяют, утверждая прогнозный баланс и учитывая другие факторы, сколько энергии мы производим и сколько нам за нее заплатят. Как можно быть монополистом, если государство полностью управляет твоей доходной составляющей? Нет рыночной власти ни у “Энергоатома”, ни у “Укргидроэнерго” в сегодняшней ситуации высокой монополии государства в управлении энергорынком.

Рыночное влияние или какие-то признаки рынка могут появиться, когда депутаты все-таки примут соответствующий закон. Хотя и предыдущий можно было внедрить, просто “не та власть” его принимала, поэтому надо новый принять и имплементировать. Принципы плюс-минус и в одном и в другом законах сохранились. Да, новый улучшен, поскольку там учтены некоторые требования Третьего энергопакета.

— Для кого улучшен? Говорили, что предыдущий закон, так и не заработавший, был написан чуть ли не под диктовку ДТЭК, поэтому есть необходимость принимать следующий, хотя вы и отрицаете это.

— Вот еще один миф.

— Почему миф? На рынке есть и другой “миф”: приходит Лисовой на заседание совета “Энергорынка”, достает пять доверенностей, голосует…

— В совете “Энергорынка” десять членов, есть четкие правила их выбора.

— Мы же не говорим, что он голосовал незаконно.

— У нас сегодня в совете четыре представителя, у государства — шесть. Но есть ли хоть один пример, сколько бы ни было наших представителей, когда мы каким-то образом использовали возможности “Энергорынка” в собственных интересах, в ущерб интересам государства или других игроков?

— Думаем, “Энергоатом” скажет… Так как с деолигархизацией?

— Мое понимание деолигархизации — это когда бизнес не идет во власть, а власть не идет в бизнес. За десять лет моей работы в компании этот принцип соблюдался. И запускать какие-то специальные процессы в отношении нашей компании в связи с этим не нужно. Это тот принцип, с которым мы жили, декларируя, что украинскому бизнесу нужны правила игры. Только правила игры не на полгода, а объективные, открытые и, самое главное, равные для всех участников. Это, наверное, ключевое на сегодняшний день требование бизнеса. И в ДТЭК, и в компаниях из других отраслей вам это подтвердят. Если этот принцип будет применяться на практике, тогда сложно выговариваемое слово “деолигархизация” станет неактуальным.

— Что вы скажете о новом энергозаконе, который ожидает принятия в парламенте? Это же и есть правила игры. Имеет ли ДТЭК к нему отношение? Что вас в нем не устраивает?

— Назвать десять принципиальных отличий закона №663 и нового законопроекта сложно, исходя из заложенных в них фундаментальных принципов. Разве что фонд стоимостного баланса. Помните, его создавали, чтобы избежать резкого повышения тарифов на электроэнергию для населения? В новом законопроекте этот фонд заменили другим образованием, в которое обязали продавать 75% мощности производителей атомной энергии, 40% — гидро- и т.д. То есть та же история названа по-другому. Все остальное — принципы, заложенные в энергопакетах, а они были отправной точкой для обоих законов — осталось. Только мы с вами потеряли минимум три года. Потому что тот закон был принят в 2013-м, и там была очень подробно расписана дорожная карта — когда его нужно имплементировать, что нужно сделать. И открытие рынка предполагалось с 2017 г. Теперь, дай Бог, чтобы это произошло с января 2019-го.

Естественно, я погружен во все эти детали. И вот тут мы приходим к тому, чьего “имени” закон. Мое мнение, что это результат еще одной фундаментальной проблемы нашей страны — тотального недоверия всех ко всем: власти к бизнесу, бизнеса к власти, общества к бизнесу и власти. В этом треугольнике и живем. Для энергетики как базовой отрасли экономики государства — и этот принцип работает во всех странах мира, не только в Украине, — отношения “власть—бизнес—общество” являются важным фактором развития. У каждого есть свои потребности, свои запросы, своя ответственность. Когда в этом треугольнике наступит хотя бы минимальная гармония, нам всем сразу станет легче. Поэтому участие ДТЭК и наших людей в разработке этого закона и “проталкивании” его путем выступлений на комитетах, на советах “Энергорынка”, в прессе и т.д. — это как раз та история, с которой мы жили минимум пять лет. Почему мы это делали? Не для того, чтобы выбить для себя преференции…

— И это не лоббирование ваших интересов?

— Это лоббирование интересов энергетической отрасли Украины. Убежден, что если бы нормы этого закона были приняты пять лет назад, то сегодня на этом рынке были бы другие игроки, западные компании поверили бы, не было бы такой плачевной ситуации в энергоотрасли.

— Если в ближайшее время будет приватизация облэнерго, есть ли компании, которые вам интересны?

— Вопрос открытый. Кстати, недавно начались абсолютно безосновательные спекуляции по поводу перехода акционерных компаний ДТЭК с публичного типа (ПАО) на частный (ЧАО). Нас обвинили в намерении незаконно завладеть госпакетами акций, тогда когда на самом деле мы просто выполняем новые требования законодательства, которые само же государство в лице Кабмина и инициировало. Скорее наоборот, если мы не осуществим переход от публичных акционерных обществ к частным, государство как раз потенциально рискует своими имущественными правами. У ДТЭК нет и не будет никакого приоритетного права на выкуп акций. Права государства никак не изменятся, и оно сможет без ограничений продать свои пакеты на биржевых аукционах.

Об энергонезависимости, частной добыче газа, пропавшем директоре и о том, помирились ли Порошенко с Ахметовым

 

— Вы не ответили на вопрос: Ахметов с Порошенко помирились? Кроме того, на энергорынке и в высших политических кругах существует уверенность, что за Семиренковское месторождение (основное для добывающей компании “Нефтегаздобыча”) вам пришлось заплатить 150 млн долл. Как говорят, за вход. Это так?

— За вход мы заплатили сотни миллионов долларов, купив акции компании “Нефтегаздобыча” в 2013 г.

— Сколько и кому?

— Извините, но, как и в любом договоре купли-продажи акций, в этом также предусмотрена конфиденциальность. В 2013 г. мы заплатили сотни миллионов долларов за эту компанию.

— 150 млн долл. — это говорят об “отступных” или о стоимости?

— Мне сложно обсуждать слово “отступные”, потому что мне повезло сначала учиться на Западе, а потом работать в западной компании, поэтому с “отступными” у меня не сложилось.

— Сложно поверить, что опыт работы в Украине не обогатил вашу лексику и такими словами.

— Мы заплатили очень высокую цену за покупку акций компании “Нефтегаздобыча”. Когда мы покупали эту компанию, для нас было важно, чтобы у нас был контрольный пакет, и мы могли назначить ту команду, которая поведет эту компанию к совершенно другой реализации потенциала и возможностей.

В 2013-м был назначен новый генеральный директор, он сформировал команду. В бизнес-плане 2013 г. у нас объем добычи газа был 300 млн кубометров, добыли 500 млн, в 2014-м добыча газа составила 750 млн, в 2015-м — 1,3 млрд кубометров. И если бы в 2015-м у нас была нормальная ситуация, то в этом году мы бы добыли 2 млрд кубометров газа. Но пока, думаю, будет где-то полтора. Многие говорят об энергонезависимости… Вот конкретная ситуация, где профессиональные работники с привлечением инвестиций добиваются таких результатов. Поэтому мы с высокой степенью уверенности говорим, что к 2025 г. Украина сможет обеспечить себя газом, если вычесть коррупцию и сложить два фактора — профессионализм и инвестиции. Любой крупный бизнес хочет видеть Украину сильным и самодостаточным государством. И ДТЭК не исключение.

— Вы говорите о 27 млрд кубометров газа как государственное ПАО “Укргаздобыча” или о 25 млрд, о которых говорит Минэнергоугольпром?

— 25 млрд — говорит Минэнерго, мы говорим о добыче на уровне 30 млрд кубометров газа в год. Уровень потребления к 2025 г. составит, наверное, 30—33 млрд кубометров в целом по стране.

— У “Нефтегаздобычи”, прежде чем ее купил Ахметов, было еще два акционера — Рудьковский и Шуфрич, хотя до этого в этой компании свою долю имел и нынешний президент Порошенко. Каким-то странным образом она была то ли выкуплена, то ли “отжата”, как говорят. Но в итоге он ее лишился. Когда Порошенко пришел к власти, были возбуждены дела, арестованы люди и счета. Якобы Порошенко был не прочь вернуть свою прежнюю долю в “Нефтегаздобыче”. Но акции уже достались Ахметову. А перед этим произошла детективная история с криминальным уклоном — похищение главы добывающей компании…

— Дальше слушать вашу историю становится уже страшно (смеется). Но я все-таки дослушаю и отвечу на первый вопрос.

— Наверное, вы эту историю знаете лучше нас. В связи с этим вопросы. Есть ли в структуре ДТЭК собственность, принадлежащая криминальному авторитету “Молдован”? Какова его доля? За что он ее получил?

— Эту историю я знаю. Давайте по порядку. Ответ на первую часть — нет. Структура группы компаний ДТЭК прозрачна и отвечает европейским требованиям. Единственным бенефициаром группы ДТЭК является Ринат Ахметов.

— Видимо, он был очень заинтересованным покупателем.

— Он был покупателем, который заплатил, по моему мнению, даже больше, чем рыночную цену, в момент вхождения в акционеры названной компании, потому что сегодня при падении цен газа на 60—70% эта сделка не такая уж привлекательная. После приобретения эта компания вошла в наш холдинг. Мы видим ее большой потенциал. Фактически управленческие функции осуществляет ДТЭК. Это все, что я знаю об этой истории. Естественно, я читал разные гипотезы и истории о том, кто был акционером, кто стал акционером. Но это вопрос не ко мне, а к тем, кто это пишет. Точно знаю, что контрольный пакет акций у нас.

— Контрольный пакет — это сколько процентов акций?

— ДТЭК принадлежит 60%. Согласно нашим стандартам корпоративного управления, все взаимодействие происходит на уровне наблюдательного совета, в котором есть представители всех сторон. Таким образом мы взаимодействуем с представителями акционеров. Все, что касается оперативного управления этой компанией, находится у нас, здесь, на 27-м этаже, и в Полтаве. Фактически мы осуществляем оперативный и управленческий контроль.

2015 г. был не самым лучшим для нас. Десять месяцев деятельность компании была заблокирована в рамках уголовного дела по факту исчезновения бывшего директора добывающей компании, которое возбуждено еще, по-моему, в 2012 г., когда у нас даже в проектах не было покупки, хотя весь рынок знал, что это одно из лучших месторождений и с большим потенциалом. Если с умом этим потенциалом распоряжаться, что жизнь и доказала. Указанное дело находилось на разных стадиях расследования. Но когда мы покупали акции, то предыстории и каких-то угроз не было, было дело о пропаже директора компании. Но это никак не влияло на корпоративные права. Мы проводили DueDiligence-проверку по всем стандартам, поскольку это приобретение и вхождение официально в наш холдинг.

— То есть рисковым активом это не считалось?

— Рисковым? Надо было посмотреть, какие проводились операции. А вопрос собственности на повестке дня не стоял. И проведенные проверки вопросов не вызывали. Затем уже была вялотекущая история с этим уголовным делом. Не знаю, какие факторы повлияли, но его начали более активно расследовать в 2014—2015 гг. Расследование вошло в активную фазу.

У прокуратуры было свое видение этого вопроса. Появился ранее исчезнувший человек, естественно, он являлся участником этой истории, и пока была какая-то стадия расследования, мы получили аресты скважин, акций, банковских счетов, включая те, через которые надо платить налоги. Рентные платежи мы платили из ДТЭК, чтобы не допустить нарушений лицензионных условий…

— Прошлый год был щедрым на аресты ваших активов. Какова ситуация на сегодняшний день? Все нормализовалось? И снова повторяем вопрос: это значит, что вы помирились с Порошенко?

— Во-первых, я ни с кем не ругаюсь, стараюсь по жизни не ругаться. Давайте мы эту историю завершим. Аресты у нас были только по “Нефтегаздобыче”, по другим активам их не было. Естественно, мы не могли просто смотреть на то, что компания парализована.

Я как управленец этой компании считаю, что ключевой фактор, оказавший влияние, — это наша юридическая команда и наша позиция как в международных инстанциях, так и в украинских судах, что позволило снять аресты и вернуть компанию в рабочее состояние. С учетом того, что у нас головная компания зарегистрирована в Нидерландах, мы подпадаем под их юрисдикцию и имеем возможность использовать соглашение между Нидерландами и Украиной по защите взаимных инвестиций, что позволяет обращаться в международный арбитраж. Соответственно, мы с очень квалифицированными западными юристами, которые в принципе подобные дела выигрывают, обратились в Кабинет министров и к Украине как государству с заявлением о предарбитражном разбирательстве, которое подлежит рассмотрению в течение трех месяцев. Это на 99% выигрышный кейс, если идти разбираться в арбитраж.

— Когда ожидается ответ?

— Три месяца уже прошло, мы не стали продлевать сроки предарбитражного урегулирования, и в результате наши аргументы начали слышать здесь, в украинских судах.

 

“Киевэнерго”

— Максим Викторович, срок действия договора с киевской властью у ДТЭК по аренде имущества “Киевэнерго” заканчивается в 2017 г. Не факт, что ДТЭК будет по-прежнему управлять “Киевэнерго”. Так зачем вся эта договорная шумиха? Вы не хотите оставить места потенциальным конкурентам?

— Начнем с предыстории. Многие западные партнеры мне говорили, что для такой компании, как ДТЭК, будет большим преимуществом иметь в портфеле столичную энергокомпанию. Это работает во всем мире, не только у нас. Потому что в столице более платежеспособный потребитель, большая концентрация инфраструктуры и меньше потерь в сетях, да и обычно платится премия за столичную компанию. Поэтому мы постепенно аккумулировали пакет акций “Киевэнерго”, покупая с 2005 г. ценные бумаги на вторичном рынке.

В 2011 г. мы приобрели контрольный пакет акций и стали управлять этой компанией. Сегодня у нас 72% “Киевэнерго”, у Фонда госимущества — 25%.

Этот актив покупался, исходя из тех факторов, о которых я вам говорил, и нашей уверенности в потенциале “Киевэнерго”.Но что по факту? Реформы в системе тарифообразования не проведены, на систему стимулирующего тарифообразования (RAB-регулирование) так и не перешли. Кроме того, нам по наследству достался и по сегодняшний день действующий договор на управление, который был заключен 12 лет назад.

— Но ведь были дополнения к договору.

— Дополнения были лет семь назад, когда увеличили плату за использование имущества. Тем не менее считаю, что этот договор очень слаб для того, чтобы говорить о будущем такой компании, как “Киевэнерго”.

Нужен глубоко проработанный концессионный договор, в котором будут изложены обязательства и собственника, и концессионера. Как компания может брать на себя инвестиционные обязательства и вкладывать деньги без понимания источника возврата капитала? Концессионный договор должен заключаться на продолжительный период, на пять или десять лет, потому что в энергетике длинный инвестиционный цикл. Чтобы выполнить обязательства, должны быть понятные правила работы и четкая роль регулятора.

Сегодня в генерации электроэнергии дохода нет, в тепле — нет, в дистрибуции — нет. То есть три вида бизнеса, где действует система “затраты плюс”. Если у тебя “затраты плюс”, зарабатывать деньги ты не можешь. Поэтому говорю совершенно ответственно: “Киевэнерго” сегодня денег не приносит.

— Вообще?

— Вообще. Денег компания не зарабатывает, а инвестиции нужны огромные. В частности, в построение современной системы обслуживания клиентов. “Киевэнерго” сегодня, мягко говоря, не жалуют. Для этого есть основания, я прекрасно понимаю потребителей, но при этом нужно учитывать те рамки и реалии, в которых работает компания. Масштабные инвестиционные проекты, которые вроде бы обсуждались с городом, не реализованы. Потому что нет понятной регуляторной среды, потому что нет нормального договора на управление коммунальным имуществом между городом и “Киевэнерго”.

— Почему люди должны страдать из-за того, что вы недооценили величину проблем или переоценили свои силы?

— Назовите пример успешного управления коммунальным имуществом в руках местных органов власти в Украине.

— На Закарпатье, в Ужгороде отказались от централизованного отопления. Еще несколько сел. Они перешли на возобновляемые источники энергии…

— Примеров крупных городов нет. То, что мы делаем в “Киевэнерго”, не идеально, но перемены к лучшему, конечно же, есть. Те же центры обслуживания клиентов (ЦОК). Сегодня по поводу очередей в них масса критики, я сам был в ЦОКе и все видел своими глазами. А кто-то помнит, как это было четыре года назад, когда ЦОКов не было вообще? В принципе то, что появились современные центры, — большой шаг на пути к цивилизованному обслуживанию клиента.

— Мы не про идеологию спрашиваем...

— Не про идеологию: 30% счетов у нас платится через онлайн-кабинет (клиента). Если люди зайдут на сайт, то на многие вопросы они смогут получить ответы: как формируется тариф, как изменились цены на электроэнергию, как установить счетчик тепла, где идут ремонтные работы в тепловых сетях.

Далее — мобильные ЦОКи, колл-центры. Сравните, что было три года назад и сегодня. Но я принимаю критику. И, кроме неудовлетворенности клиентов, есть еще вопрос борьбы с коррупцией, который тоже активно обсуждается при подключениях, выдаче техусловий и т.д. Наша вводная “Киевэнерго”: перестроить бизнес-процессы, чтобы у нас было единое окно в ЦОКе, чтобы процесс подключений и выдачи техусловий был на 100% обезличен с целью исключения злоупотреблений. Вы увидите изменения уже до конца этого года.

— То есть вы не видите желающих перебить у вас договор с “Киевэнерго”?

— В данной ситуации я бы не называл нас желающими. Вопрос открытый, говорю совершенно искренне. Решение еще не принято, будем ли мы участвовать в конкурсе.

— Есть вариант, что вы сами откажетесь?

— Да, такой вариант существует. Идет внутренняя дискуссия. Естественно, мы будем участвовать в конкурсе, когда будут определены его условия, и мы будем четко понимать, что сможем выполнить взятые обязательства.

— А как же социальная ответственность? Вы все вот так бросите?

— Нет, бросать мы не будем. Считаю, что во всем нужен понятный подход как с точки зрения зарабатывания денег, так и с точки зрения открытости в отношениях всех сторон. Если бизнес отойдет в сторону, социальная ответственность в этой ситуации ляжет на город. Будет ли киевлянам от этого лучше? Конечно, нет. И это практика не только Украины, но и большинства других стран: государство — неэффективный собственник.

— Где, по-вашему, грань между разумным лоббированием бизнес-интересов и сращиванием политики и бизнеса, что и называется коррупцией?

— Мне кажется, только новое поколение и время смогут разрешить эту проблему. Сегодня сложно даже теоретически размышлять о лоббировании в Украине. Потому что в стране настолько срослись понятия “лоббирование” и “коррупция”, что уже мало кто их различает. Законы мы принимать можем, а вот исполнять — пока нет.

Stand still

— В начале марта агентство Fitch Ratings понизило долгосрочный рейтинг ДТЭК с уровня “С” до “RD”, т.е. до уровня “ограниченный дефолт”. Была озвучена сумма внешнего долга ДТЭК — 2,4 млрд долл. Уже 8 апреля компания публично заявила о невозможности оплачивать купоны по еврооблигациям, выпущенным на сумму 910 млн долл., и попросила отсрочку (stand still) до 28 октября. Купонные выплаты в первом квартале не состоялись, что означает фактически преддефолтное состояние или технический дефолт. Затем ДТЭК предложила кредиторам реструктуризировать долг до 2023 г. Учитывая масштаб компании, это может отразиться не только на ее бизнесе, но и на тех сегментах экономики страны, в которых работает ДТЭК. Что делает компания для минимизации негативных последствий такой ситуации?

— Считаю, то, что сегодня происходит с крупнейшими заемщиками — украинскими компаниями типа ДТЭК или “Метинвест”, — это индикатор того, что происходит в стране, в ее экономике. У меня есть глубокое убеждение, что если мы с честью не выйдем из этой непростой ситуации, очень сложно будет говорить об инвестиционном климате в стране. Сегодня все должны быть заинтересованы в том, чтобы такие компании, как ДТЭК, смогли справиться с долгами и договориться с кредиторами, чтобы кредиторы и инвесторы не ушли из Украины. Слышу сегодня от наших кредиторов, что да, мы понимаем, что в ДТЭК ситуация сложная, мы понимаем, что она сложилась в основном из-за внешних факторов. Но мы уходим из Украины, а не из ДТЭК. У нас закрываются лимиты, мы закрываем банки, мы не можем сейчас кредитовать и т.д. И это фактор страны, а не фактор компаний в этой стране. Изменить ситуацию, убежден, может, прежде всего, бизнес — крупный и средний, но в первую очередь крупный: восстановить экономику, вернуть доверие инвесторов. Восстановить нормальный инвестиционный климат, потому что рецепт будущего экономики — это новые, свежие деньги, которые придут извне. Не столько даже программа МВФ, а то, что частные инвесторы начнут верить в Украину, начнут вкладывать деньги. Это ключевое условие, чтобы экономика страны вернулась в нормальное состояние.

Что касается ДТЭК. Естественно, несколько факторов повлияло сегодня на то, что мы просим кредиторов дать нам передышку, дать время на то, чтобы рассчитаться по нашим обязательствам.

Первое — это фактор войны. У нас значительная часть бизнеса работает на временно неконтролируемой территории, и это отразилось на наших результатах в 2014—2015 гг. Второе — это падение объемов производства. К сожалению, только в 2015 г. объем выработки электроэнергии упал более чем на 20%. Это следствие и падения потребления, и снижения промышленного производства, и отсутствия среди потребителей Крыма. Третий фактор — девальвация. Доходная составляющая ДТЭК на 95% гривневая, кредитный портфель — валютный. И все эти факторы сошлись. Это как “идеальный шторм”. Когда мы формировали кредитный портфель, компания могла позволить себе привлечь в три раза больше средств, чем у нее было на балансе. Потому что в 2013 г. уровень EBITDA у нас был около 2 млрд долл., общепринятая практика — коэффициент leverage 3, то есть до 6 млрд долл. мог составлять кредитный портфель. У нас кредитный портфель менее 3 млрд. На тот момент это было нормально, плюс экспортная выручка доходила до 1 млрд долл. Этого с лихвой хватало на обслуживание и процентов, и тела кредита, поэтому инвесторы, которые давали деньги нашей компании, видели, что они в безопасных руках и что на эти инвестиции будет хорошая доходность. Украинские компании, которые могут привлекать такие объемы средств под такие низкие проценты, как мы, можно по пальцам пересчитать. Кредиторы дали нам деньги, мы вложили их в экономику страны, в промышленность, в эффективность. Через закупку оборудования, продление жизни шахт и станций, строительство ветроферм и бурение скважин. В угольную отрасль ДТЭК инвестировала почти 2,5 млрд долл., в тепловую генерацию — 1,1 млрд, в альтернативную энергетику — почти 400 млн долл. Всего за десять лет мы инвестировали более 5 млрд долл.

В 2014 г. все кардинально поменялось. При этом со стороны акционера прозвучал очень четкий посыл, что компания должна жить не сегодняшним днем, а смотреть в день завтрашний. То, как мы сегодня будем вести работу с кредиторами, станет определяющим фактором для будущего нашего бизнеса. Поэтому с первого дня, когда мы общались с кредиторами, нашей задачей было выполнить наши обязательства по долгам. И эта дискуссия с самого начала строится прозрачно. Соответствуют ли заявления о сверхприбылях ДТЭК действительности, лучше спросить у наших кредиторов, которые ежемесячно видят отчетность компании и с которыми мы встречаемся по несколько раз в месяц, и у международных аудиторов, которые эту отчетность проверяют. Считаю, что это достижение нашей компании, что кредиторы верят нам, они готовы подставить плечо, готовы поддержать и вести с нами нормальный, цивилизованный диалог.

 

 

Теперь к конкретике. Мы представили основные принципы реструктуризации для кредиторов, предполагающие среди прочего снижение процента, потому что в принципе эта нагрузка достаточно высокая, чтобы полностью выплачивать проценты. Мы не снижаем сумму основного долга. Мы просим определенный мораторий по выплате основного долга на два-четыре года в зависимости от финансовых показателей.

У нас были предусмотрены выплаты в марте и очередной транш купона по еврооблигациям в апреле. Мы предложили мораторий до октября этого года, чтобы закончить переговоры по большой реструктуризации. Рассчитываем, что в ближайшие шесть месяцев обязательно договоримся, потому что я вижу реакцию всех переговорных сторон. Надеюсь, мы подпишем договор о реструктуризации, и, думаю, в следующий год компания войдет уже в другой форме.

— ДТЭК дважды выпустила евробонды. Известно ли вам, кто их купил? Есть ли среди держателей ваших долговых бумаг компания ICU, и какова ее доля?

— Сегодня в рамках реструктуризации я знаю крупнейших держателей наших еврооблигаций, потому что они формируют комитет кредиторов, с которым мы ведем переговоры о реструктуризации. Это международные институционные инвесторы, финансовые организации — Ashmore, VTB, VR Capital. География инвесторов достаточно широкая, однако большая их часть находится в США и Европе. Также есть инвесторы из Украины. Невозможно знать всех держателей. Чтобы проводить подобные программы реструктуризации, мы делаем Investor identification study. Специальная компания сама определяет списки держателей, используя свои контакты и ресурсы.

По нашим данным, компания ICU приобретала облигации ДТЭК из выпуска 2013 г. Однако эта информация на сегодняшний день могла утратить актуальность.

— Кто вам был бы интересен на посту главы Минэнергоугольпрома, и как вы относитесь к назначенному в четверг энергоминистром Игорю Насалику?

— С 2005 г. я поработал с разными министрами и разной властью. На мой взгляд, мы должны уходить от фактора личности, от того, кто конкретно возглавляет сегодня то или иное ведомство. Вот сегодня приняли методику формирования ОРЦ, о которой был разговор с Владимиром Демчишиным осенью 2014-го. Я тогда просил: давайте разработаем методику, по которой и ценообразование на уголь будет понятным, и тариф, и все от этого выиграют. Сейчас апрель 2016 г., и НКРЭКУ наконец утвердила методику, причем ту, о которой говорили и иностранцы, и молодые реформаторы, и другие игроки энергорынка. Эта методика привязана к международным индексам ценообразования на уголь, и если она начнет работать, это будет примером, когда фактор личности нивелирован.

Перед новым министром стоят непростые задачи. Как минимум вернуться в точку нормального функционирования отрасли, которая за последние полтора года была сильно разбалансирована по ряду объективных и субъективных причин. В первоочередном порядке нужно утвердить энергостратегию Украины до 2030 г., принять и реально имплементировать закон о новом рынке электроэнергии, разработать и принять стратегию реструктуризации угольной отрасли. А самое главное — поставить точку в бесконечных отраслевых скандалах и наладить доверительный, публичный, конструктивный диалог со всеми участниками рынка ради будущего этой отрасли.

— Купив “Нефтегаздобычу”, вы заявили инвестиционную программу на два года и, можно сказать, завершили ее. Но уже в конце 2015-го инвестиции снизились, прежде всего, в бурение…

— Это очевидная реакция не только нашей компании, но и всего рынка на эксперименты, которые правительство проводило с газодобывающей отраслью. Первый удар мы получили в конце 2014 г. — все промышленные потребители были обязаны покупать газ только у “Нафтогаза Украины”. И практически вся наша бизнес-модель, ориентированная на то, что мы обеспечиваем добываемым газом предприятия СКМ, была поломана. Добытый газ мы должны были направлять в хранилища. Таким образом Украина тогда выживала со страховым запасом в хранилищах. Но для таких компаний, как наша, это означало отвлечение и замораживание оборотных средств.

Второе — рента. Долго об этом рассказывать не стану, все об этой проблеме знают. Только этих двух факторов было достаточно, чтобы все либо полностью прекратили инвестирование, либо сократили его. Нам негатива добавила еще и история 2015 г. Поэтому мы вынуждены были в августе приостановить бурение трех новых скважин. Сейчас работы возобновлены, и три скважины в этом году мы пробурим. Планировали в этом году выйти на объем добычи 2 млрд кубометров газа, но видим, что это не получится — из-за ситуации 2015 г. Но все равно мы смотрим на этот бизнес, как на один из важнейших, стратегических, с 2013-го мы инвестировали в него более 2 млрд грн и будем дальше его развивать и инвестировать.

 

 

— 2 млрд кубометров газа годовой добычи — это потолок? На каких месторождениях вы ведете добычу?

— У “Нефтегаздобычи” два месторождения — Семиренковское и Мачухское, плюс мы участвовали в аукционе по Хорошевской площади, купили месторождение в Харьковской области.

— Аукционы продолжаются. Вы уже не участвуете?

— У нас есть понимание целевых месторождений. Понимание, что нам интересно из нераспределенного фонда. По мере того, как площади и участки будут выставляться на аукционы, мы будем в них участвовать.

— Зимой продавалось 70% компании “КУБ-Газ”, интересный актив. Купила “Бурисма”. Почему вы не участвовали в торгах?

— Нам тогда было не до этого. Надо было определиться с инвестициями в собственный бизнес. Мы должны были правильно все взвесить. Так как инвестиционный бюджет ограничен, у нас есть выбор либо бурить новые скважины там, где мы знаем, где у нас есть опыт, либо покупать новые компании. На то и другое денег точно нет.

— В 2015 г. в число 12 трейдеров — импортеров газа из ЕС вошла ДТЭК. В сентябре и октябре вы импортировали около 24 млн кубометров.

— Минимальный объем, скажу откровенно, это была проба пера...

— С венгерской компанией? Для чего вы протаптываете дорожку?

— Нам надо было обеспечивать свои компании в той модели, о которой я говорил, собственным газом либо импортировать.

— Свои компании — это СКМ? А конкретнее?

— Около 50% всего объема поставили “Метинвесту”, почти 15% — нашим ТЭС и “Киевэнерго”. Кроме этого, среди клиентов “Нефтегаздобычи” такие промышленные гиганты, как “АрселорМиттал Кривой Рог”, “Мотор Сич”, Северодонецкий “Азот”, “Ровноазот”, “Укргаз”, Запорожский абразивный комбинат.

— Какова себестоимость вашего газа?

— После снижения ренты себестоимость добываемого нашей компанией газа ниже, чем цена, по которой мы продаем. То есть в принципе сегодня это рентабельный бизнес.

— У вас глубокие скважины, более 5 тыс. м, соответственно, и рента ниже, чем у других частных добытчиков.

— 14%. Подавляющее большинство — глубокие скважины, они же и дороже в обслуживании, потому и градация.

— Прежде потребление газа группы СКМ составляло 4 млрд кубометров в год. Сколько было потреблено в 2015-м? Какой объем обеспечила собственная добыча?

— На начало года у нас было около 1 млрд кубометров в ПХГ. Плюс добыча около 1,5 млрд кубометров в этом году. Около 2,5 млрд кубометров составит реализация в 2016 г. Среднемесячный объем добычи газа — более 100 млн кубометров. В этом году мы в состоянии полностью закрыть потребности группы.

— Импорт газа уже не нужен?

— Посмотрим, насколько нам будет интересно входить в трейдинг газа. Если будут стабильные правила игры, и мы увидим нормальную трейдинговую маржу, наверное, будем этим заниматься.

— Будете конкурентами “Нафтогаза”?

— Мы уже конкуренты НАКа.

 

 

От Крыма до Ростова

— Были ли предложения с началом военных действий на Востоке Украины и после аннексии Крыма о продаже ваших активов в этих регионах или попытки “отжать” у вас бизнес?

— К сожалению, слово “отжать” применимо к ситуации с “Крымэнерго”. В начале 2015 г. Госсовет Крыма принял решение о национализации всех материальных и нематериальных активов “Крымэнерго”. Сегодня мы ищем правильную юридическую стратегию борьбы за этот актив, что достаточно сложно. Величину ущерба еще не подсчитали. Потому что по-разному можно подходить: упущенная прибыль, стоимость основных фондов, стоимость акций.

Если говорить о других активах, то каких-то предложений что-либо продать, передать, отдать нам не поступало.

 

 

Сложно найти слова, чтобы описать, как мы работаем последние два года, особенно в зоне АТО. Я убежден, что люди, которые работают на наших предприятиях в Донецкой и Луганской областях, — настоящие герои. Они совершили не один трудовой подвиг, поддерживая энергообеспечение и фактически спасая страну от гуманитарной и техногенной катастроф. В регионе живет 4 млн человек — им нужны свет и тепло. Только в Донецкой области находится 3800 опасных объектов, из них десятая часть — первой-второй степени опасности. Около 150 предприятий, связанных с химией: “Стирол”, Авдеевский коксохим, другие химпредприятия. Уровень техногенной опасности в случае прекращения энергоснабжения сложно переоценить. Это осознанный выбор ДТЭК — продолжать работу в зоне АТО. Мы заплатили огромную цену — 38 жизней наших сотрудников.

— Сколько за зиму вы поставили антрацита?

— На протяжении этого осенне-зимнего сезона ДТЭК обеспечила вывоз 2,36 млн т антрацитов из зоны АТО.

— Какая ситуация с вашими шахтами в Ростовской области (РФ)?

— Добываемый там уголь не едет в Украину. Он продается на внутренний рынок РФ и на рынки в Европе.

— Цифры можете озвучить?

— Объем добычи в этом году будет около 2,6 млн т рядового угля. 60% будет продано на внутреннем рынке России.

— Себестоимость добычи угля там какая, рентабельность?

— Есть антрацит штыб, у него низкая цена, а есть дорогие сорта. Вот за счет дорогих сортов в этом бизнесе есть прибыль. Уголь, который идет в энергетику, очень низкомаржинальный.

— Сколько вы инвестировали в активы в Ростовской области?

— Мы вложили около 100 млн долл. в эти активы в 2012—
2013 гг. Когда мы покупали этот актив, объем добычи составлял 350 тыс. т, сейчас, как я уже сказал, 2,4 млн т.

— То есть фактически вы развиваете угледобычу в Ростовской области?

— Мы развиваем шахту, которая находится в нашем портфеле активов. Если говорить о Ростовской области, то это лучшая шахта в регионе на сегодняшний день.

— Не предлагали россиянам выкупить ее, особенно в нынешней ситуации?

— С целью улучшения финансовой стабильности и обеспечения интересов кредиторов мы рассматриваем продажу российских активов взамен на перевод и снижение долга на сумму порядка
436 млн долл. В настоящий момент обсуждаем детали этой сделки с заинтересованными сторонами. На наш взгляд, сделка поможет существенно снизить долговую нагрузку на компанию ДТЭК.

— То есть вы уверены, что у ДТЭК есть будущее?

— С тем фундаментом, с той базой — людьми и принципами, с которыми мы работаем уже более десяти лет, есть все основания полагать, что ДТЭК будет успешной еще многие годы.

Алла ЕРЕМЕНКО, Игорь МАСКАЛЕВИЧ, Геннадий КОБАЛЬ