Европа устала от России

Саммиты Россия-ЕС давно уже стали рутинными мероприятиями, не вызывающими никакого интереса. Накануне нынешней встречи СМИ вновь заговорили о необходимости сокращения количества подобных ежегодных мероприятий с двух до одного, а один видный европейский эксперт вообще высказал суждение, что в интересах экономии средств налогоплательщиков более уместной была бы видеоконференция, а то и простой обмен письменными заявлениями.

Если бы не российское эмбарго на импорт овощей из ЕС, сторонам вообще было бы не о чем говорить.

Партнерство во имя модернизации? Даже не вступая в дискуссию о том, идет ли такой процесс в России вообще, роль в нем ЕС совсем не очевидна.

Кредитная программа в 2 млрд евро, которая якобы готовится с одобрения европейцев, при нынешних ценах на нефть сопоставима с ростом российских золотовалютных резервов за несколько дней.

Безвизовый режим? Но ведущий российский партнер в единой Европе президент Франции Николя Саркози, уже сказал, что в ближайшие 10—15 лет этого не произойдет. В Париже и Берлине не верят, что россияне, желающие потратить деньги в странах ЕС, перестанут туда ездить только потому, что им нужно посетить посольство или визовый центр в Москве. Зато верят, что при нынешнем качестве российской правоохранительной системы к ним прибудет масса нежелательных элементов.

Но проблема, конечно же, не в саммитах. Саммиты — это измерительный инструмент, градусник. В 1994 году, когда была достигнута договоренность проводить их раз в шесть месяцев, будущее отношений между Россией и ЕС виделось настолько динамичным, что постоянная сверка часов на высшем уровне считалась необходимой. Сегодня все обстоит совершенно иначе.

Стороны привыкли к стагнации в отношениях, и отсутствие прогресса не только не воспринимается как проблема, но, наоборот, вполне устраивает бюрократию — меньше работы.

Внутри Европейского союза сложилась вообще “идеальная” ситуация, когда возможности и желания совпадают. В том смысле, что заниматься российским досье всерьез нет ни ресурсов, ни мотивации. И дело не в пресловутом “приближающемся крахе” европейского проекта. Это как раз далеко не аксиома. Со всеми национальными долгами и даже потенциальными дефолтами ЕС ни в малейшей степени не перестает быть экономическим гигантом, а уровень жизни в Греции и Португалии остается более высоким, чем к востоку или югу от границ союза. Очередь желающих добиться членства не уменьшается. Иммиграция, спору нет, представляет собой огромный вызов — и из-за низкой квалификации прибывающей рабочей силы, и из-за неадекватности механизмов интеграции мигрантов. Но вполне возможно, что как раз наметившееся поправение Европы и послужит тем самым необходимым горьким лекарством. От проблемы перестанут отмахиваться, прикрываясь политкорректностью, и в ходе откровенной внутренней дискуссии решение будет найдено.

В действительности кризис ЕС является в первую очередь кризисом лидерства — что на “федеральном”, что на национальном уровне. Внутри это чувствуется меньше, поскольку качество институтов настолько высоко, что бюрократия в целом справляется с задачами текущего управления. Хрестоматийный пример — Бельгия, которая уже год живет без правительства, но никто не слышал, чтобы там не собирались налоги или не выплачивались пенсии. Хотя все равно чувствуется, потому что необходимые политические решения — касающиеся той же иммиграции, например — не принимаются из-за нежелания брать на себя именно политическую, а не техническую ответственность.

Но во внешней политике отсутствие лидерства и долгосрочного видения ситуации — недостаток первой величины. По большому счету перед ЕС стоят два фундаментальных вопроса — отношения с Россией и с мусульманским миром. И оба их Брюссель всегда пытался решать бюрократически, относительно небольшими деньгами и громкими декларациями, а не стратегически. Этот подход себя очевидно исчерпал, но поменяться Европа, по крайней мере пока, не в состоянии.

Нужно быть очень большим оптимистом, чтобы верить в то, что у Кэтрин Эштон, которая проводит до 250 дней в году в разъездах и которая в качестве руководителя новой внешнеполитической службы ЕС, заместителя главы Еврокомиссии и одновременно британского еврокомиссара просто обязана присутствовать на сотнях мероприятий, останется время реально планировать политику.

Все это, впрочем, не новость.

Новостью является заметная усталость от России. Все-таки какие-то дипломатические ресурсы тратятся, переговоры ведутся, инициативы “с энтузиазмом” поддерживаются, а продвижения как-то не видно.

Договорились вроде бы еще в 2005 году о постепенной отмене платы за транссибирские перелеты европейских авиакомпаний — а сборы по-прежнему взимаются. Договорились год назад о создании совместного комитета Россия — ЕС по вопросам внешней политики и политики безопасности в обмен на прогресс в деле урегулирования приднестровского конфликта — нет ни того, ни другого. Об успешном ведении энергетического, транспортного и некоторых других диалогов, в том числе диалога по правам человека, тоже известно больше из пресс-релизов, чем из реальной жизни.

Постепенно Брюссель отказался от желания добиться перемен в России и перешел к позиции, согласной которой нужно иметь дело с той Россией, какая существует в реальности, а не с той, какой европейцы хотели бы ее видеть. Эта точка зрения оказалась очень удобной. И не только потому, что при таком подходе легче не критиковать российское руководство за то, что происходит внутри страны. Но и потому, что от России в общем-то уже ничего особенного не ждут, ни плохого, ни хорошего. Сегодня Россия в глазах европейцев, за некоторыми исключениями, не является больше первоочередным вызовом безопасности. “Проблемы Грузии, — рассудят в Брюсселе, — оставим Тбилиси и, может быть, Вашингтону”. Наверное, это хорошо, но и в списке возможностей Россия находится далеко не на первом месте.

Все прекрасно отдают себе отчет в том, что из путинской России в Европу придет не меньше газа, чем из России, управляемой более либеральными методами, поскольку альтернативы европейскому экспорту энергоносителей у страны нет. Опасения диктата со стороны одного поставщика ресурсов сняты. Но, с другой стороны, все точно так же понимают, что по темпам своего развития Россия уже столько проиграла растущей Азии, что отыграть разрыв практически невозможно. В качестве иллюстрации: автору приходилось сталкиваться с данными, что только в шанхайской экономической зоне сегодня постоянно проживает примерно на порядок больше граждан Финляндии, чем в Москве — несколько тысяч против нескольких сотен человек, а ведь в данном случае речь идет о стране с традиционно сильным деловым интересом к России.

В свою очередь, Москва в этой ситуации тоже чувствует себя вполне комфортно. Приглашения на торжественные ужины направляются и принимаются, а формальное выражение озабоченностей по тому или иному поводу можно спокойно игнорировать. И никакой реальной работы по приближению России к европейским стандартам уровня жизни, безопасности и государственного управления, что потребовалось бы, если бы была поставлена задача действительного сближения России и ЕС, делать совсем не нужно.

Трудно поверить, что в 2003 году на саммите в Санкт-Петербурге — а тогда эти мероприятия еще не были проходными — Россия и ЕС договорились о создании четырех общих пространств: в области экономики, внешней безопасности, правосудия и внутренних дел и, наконец, науки, исследований и культуры. По сравнению с этой целью безвизовый режим — величина ускользающе микроскопическая.

Всего восемь лет назад интеграция России и ЕС, создание общего, то есть схожего, порядка вещей в Европе — другими словами, строительство современного европейского общества и государства в России — воспринималось как цель достижимая, пусть и отдаленная. Сегодня все это звучит в лучшем случае как мечта, не имеющая ничего общего с реальностью, в худшем — как издевательство над здравым смыслом, которое, впрочем, по-прежнему пользуется статусом официального международного соглашения.

Эта разница восприятий является своеобразным, но значимым и вряд ли вселяющим оптимизм символом того исторического отрезка, который Россия прошла за последнее десятилетие.

Аркадий МОШЕС, директор исследовательских программ по “Восточному соседству” ЕС и России Финского института международных отношений.