Елена Стяжкина: Кто считает, что конфликт на Донбассе затянется на десятки лет, тот не способен думать о будущем

Разговор касался, в основном, проблемы непонимания украинцами жителей оккупированных территорий.

Переехав в Киев из родного Донецка, Стяжкина стала подробно изучать историю оккупации Украины времен Второй Мировой войны, — и видит немало параллелей с нынешней историей.

“Украинская правда.Жизнь” записала выступление Стяжкиной, в котором тезисно представлены предложения по примирению внутри украинского общества.

Сегодня важно говорить о тех словах, которые являют собой угрозу. Слова играют чуть ли не важнейшую роль в том, каким будет мир, и какой будет Украина в будущем.

Первый вопрос, который мы должны себе поставить, чтобы посмотреть на все внутренней оптикой, — о том, кто и с кем в Украине должен помириться. Мне кажется, это история про то, что нужно примирение не с Россией или с Европой — а, собственно, внутри страны.

Когда мы говорим об оккупированных территориях и Украине, мы как бы забываем, что оккупированные территории теряют не только экономическую субъектность, но и субъектность информационную.

Наш взгляд на эти территории — это определенная трансляция того, кто оттуда говорит. Но кто говорит?.. К сожалению или счастью, социальные сети формируют образ тех, кто говорит — но на самом деле они молчат.

Если бы мы взяли нацистские газеты, выходившие в период оккупации Украины времен Второй мировой, и представили их на суд в Тбилиси или в Челябинске, и если бы люди, которые шли на фронт защищать Отчизну, почитали бы отчеты о том, как прекрасно живут сельчане и какие чудесные интервью дают преподаватели Харьковского университета — то вряд ли наши друзья в Тбилиси или Челябинске решили, что нужно идти и нас защищать.

Если бы Шарль де Голль поступил бы таким способом и взялся читать парижскую прессу, издававшуюся оккупационными властями, — то ни одного мотива для создания армии сопротивления ни у кого бы не было.

А мы сегодня воспринимаем информацию с оккупированной территории как правду, хотя это не так.

Утрата информационной субъектности превратила оккупированные территории в определенное “зеркало”. С одной стороны, в этом зеркале отражаются намеренные попытки, страхи и интенции российского агрессора. Там есть “распятый мальчик” — и это страшилка, означающая готовность российского сообщества к распятию своего врага.

С другой стороны, оккупированные территории являются зеркалом для Украины и для Европы. Когда шведский журналист просит дать ему для интервью семью, в которой кто-то сочувствует ДНР, а кто-то сочувствует Украине — это означает, что отзеркаливание российской пропаганды уже произошло в Европе. Это как если бы ему предложили взять интервью у учительницы, которая работает в оккупированном Харькове, и у ее мужа, который воюет за УПА.

Существует предубежденность в том, что там, на оккупированной территории, все происходит так, как говорят. Это одна из наибольших опасностей этой войны.

Держать в голове, что информационной субъектности на тех территориях нет, — это первый кирпич, который нужно использовать для внутреннего примирения. Без него мы не построим нашего будущего. В этом случае вес наши проекты буду более-менее верными, а наши обвинения — не такими поспешными и суровыми.

Правда, это не означает, что люди на оккупированных территориях не имеют ни одной мысли и ничего не чувствуют, а говорят только то, что им показывает телевидение. И это вторая опасность — опасность упрощения.

Когда журналист с France Press спрашивает, были ли источники сепаратизма на Донбассе, а если нет, то что его спровоцировало — то он находится внутри концепта, поскольку ищет подтверждение сепаратизма. За кулисами навязанного Россией формата рассуждений кроется не увиденное нами социальное зло.

На оккупированных территориях был социальный протест. Но он был использован, канализирован — и назван сепаратизмом. А это означает, что для Украины опасность не завершена, ибо социальные протесты есть повсюду.

Создание образа “уникальности” социальности протестов — первый шаг для любого сепаратизма и создания псевдонародной республики. Это игра, иллюзия, имитация, паразитирование на социальных бедах.

Если мы даем обет примирения — то социальный протест должен быть признан, услышан и использован для создания образа будущего, поскольку решение экономических проблем является шагом к примирению.

Еще одно небезопасное слово — “сепаратисты”. Я вижу, что за этот год мы смогли избавиться от этого слова, хотя произошло это не быстро и стоило многих сил журналистам-интеллектуалам.

На Донбассе нет сепаратизма — но есть оккупация, агрессия и война. Мы же не называем сепаратистами людей, которые писали в нацистских газетах, что они всю жизнь мечтали присоединиться к третьему Рейху, что они вышли на улицы и привечают Гитлера, потому что сбылась их вековечная мечта. Они не были сепаратистами. Так вот, и на оккупированных территориях сепаратистов нет, как нет и гражданской войны. Это словосочетание лишь позволяет агрессору скрывать свои “Буки” и танки.

Еще одно слово, от которого я хотела бы избавиться, — это “Донбасс”. Ведь Донбасс не однородный: там есть греческие села, немецкие села, а есть украинские села, где идеи отторжения Украины никогда не было, и сейчас нет.

Но когда мы говорим “Донбасс” — мы мыслим в категориях сталинской логики. А ведь там живут совсем разные люди. Когда мы их объединяем в одно целое, то подыгрываем врагу.

Мы должны ответить себе на вопрос: когда Россия начала готовить войну с Украиной? Не в феврале же 2015-го. Это была системная, педантичная подготовка, которая длилась, возможно, 10-15 лет. А это значит, что регион вторжения был выбран сознательно, и он сознательно демонизировался, в том числе через Януковича — чтобы в мире все уверились в мысли, будто есть такой регион, который подарил Украине такую тиранию и что там точно может вырасти сепаратизм.

Мы все поверили в это — и теперь употребляем этот продукт.

То, что делала Россия в Донецке и Луганске, было не отзеркаливанием Майдана, а пародией, обезьянничеством. Майдан именно так выглядел в глазах Кремля, они его так увидели — и поставили соответствующих актеров.

Люди на Донбассе называют себя мирными. Это еще не признание мирного будущего, но уже отрицание войны. Они же не называют себя республиканцами ли ДНРовцами. Это неплохой шаг навстречу, его стоит зафиксировать. К такому образу будущего можно идти.

Нужно обозначит, что то, что происходит сегодня в Украине, это Отечественная война, patriotic war.

Отечественную войну не всегда получается выиграть. Как лучше жить — обманутым или побежденным?

Можно жить побежденным, если у тебя есть образ идеальной мечты. У евреев такой мечтой была земля обетованная, у воинов УПА — независимость.

У людей же, которые живут в оккупации, нет образа идеальной мечты. Сначала это была федерализация, потом лозунг “Янукович, вернись!”, потом референдум о ДНР, затем присоединение к РФ…

А о чем они мечтают сейчас? Осталось ли что-то? Им не о чем мечтать, не с чем бороться, потому что то, что там было сделано — это фейк. Опасность в том, что постсоветскому человеку проще считать себя обманутым и присоединиться к тому, кто победил. А побеждает не всегда достойный.

Очень важно обозначить образ нашего общего будущего.

У кого есть ключи от этого образа, тот уже примирился. А те, кто считает, что конфликт затянется на десятки лет и ничего сейчас невозможно сделать, тот не способен думать о будущем и о мире.

Примирение начинается с себя. Это сложно принять. Но без этого невозможно двигаться дальше.

Екатерина СЕРГАЦКОВА