“Единственная страна, способная помешать росту Китая, — это он сам”

Эйджен Шэн разбирается в сложностях взаимоотношений США и КНР как никто другой. Он родился в Китае, но его жизнь круто изменилась во время Культурной революции, когда ему пришлось ехать в пустыню Гоби, чтобы заниматься фермерским трудом. Потом Шэн переехал в Америку, где получил степень магистра и доктора наук в Калифорнийском университете Беркли, успел поработать во Всемирном банке и компании J.P. Morgan и стать преподавателем Уортонской школы бизнеса. Непредвзятый наблюдатель азиатского общества и бизнеса, Шэн прославился двумя книгами: первая из них “Out of the Gobi: My Story of China and America” и вторая, опубликованная недавно, “Money Games: The Inside Story of How American Dealmakers Saved Korea’s Most Iconic Bank”. Сегодня он возглавляет гонконгский фонд прямых инвестиций PAG стоимостью $40 млрд. В интервью главному редактору HBR Ади Игнейшесу Шэн рассказал о перспективах экономического развития КНР и США.

HBR: Экономика КНР кажется сегодня самой здоровой в мире. Создает ли это новые инвестиционные возможности?

Шэн: Китай хорошо справился с пандемией коронавируса, введя строгий карантин и массовое тестирование. Показатели ВВП, упавшие на 6,8% за первые три месяца 2020 года, выросли во втором квартале. Экономика переходит от модели, при которой ее подъем обеспечивается притоком инвестиций, к модели, основанной на частном потреблении. Десять лет назад рынок розницы Китая оценивался примерно в $1,8 трлн (менее половины американского рынка). В 2019 году эта цифра достигла $6 трлн, обогнав США с их $5,5 трлн. При этом даже сейчас частное потребление составляет лишь 39% от ВВП, что намного ниже аналогичных показателей в США (68%) и в мире (63%). Здесь есть, куда расти компаниям и куда вкладываться инвесторам.

Инвесторов всегда завораживал гигантский рынок КНР. Сейчас на него попасть труднее?

Наша фирма PAG инвестирует в Азии и иногда за ее пределами. КНР — единственная крупная экономика, для прямых иностранных инвестиций в которую не требуется особых разрешений. Некоторые сектора (СМИ и интернет) включены в “черные” списки, но эти ограничения часто можно обойти законным путем. Несколько лет назад PAG вложила около $100 млн в китайскую компанию цифровой музыки, которая позже слилась с конкурентом и получила название Tencent Music Entertainment. Сегодня она торгуется на Нью-Йоркской фондовой бирже, ее рыночная капитализация составляет около $45 млрд, а количество уникальных активных пользователей — более 800 млн. Главный козырь Китая — масштаб. Если компания успешна, она часто готова привлечь внешний капитал ради быстрой экспансии на всю страну. Именно поэтому КНР — самый динамичный рынок прямых инвестиций в Азии.

Торговые войны, национализм и пандемия заставили многие компании иначе взглянуть на стратегии поставок и, в частности, на размещение производств в Китае, за тысячи миль от точек продаж. Наблюдаете ли вы значительный сдвиг в логистических цепочках из этой страны?

С началом торговой войны в 2018 году некоторые компании вывели свои производства из Китая, но это не повлияло ни на экспорт Поднебесной, ни на торговый дефицит Америки. Пандемия сделала мир даже более зависимым от китайского экспорта: в ноябре он вырос на 21% в сравнении с предыдущим годом. Участие же Китая в цепочках поставок оказалось удачей, а не проклятьем во время пандемии.

Изменения логистических схем будут постепенными и частичными: уход от самого эффективного поставщика к худшему стоит дорого. Американские компании решатся на это, только если пошлины превысят расходы. Перевести производство продукта из Китая во Вьетнам или Мексику, может быть, не так дорого, но сложно полностью перенести в другое место всю цепочку поставок с десятками участников не из вашей страны. А если этот продукт будут потом покупать в основном китайцы? Компания GM продает в КНР больше машин, чем в США, Канаде и Мексике. Если главный рынок находится здесь, куда переводить производство? Для Apple Китай — главный покупатель iPhone: здесь пользователей вдвое больше, чем в США.

Штаты продолжают критиковать КНР, хотя и сами китайцы признают, что политика страны в отношении прав человека далека от совершенства. Какие гарантии могут получить внешние инвесторы? Не нанесет ли масштабная политическая и экономическая война значительного ущерба их интересам?

Проблемы с правами человека есть в обоих государствах, просто в разной форме. Инвестору везде стоит вести бизнес ответственно: помнить о правах человека, трудовой этике, гендерном равенстве, заботе о человеческом капитале, благотворительности. Например, PAG везде следует одним и тем же экологическим, социальным и организационным принципам.

Администрация Трампа сознательно старалась навредить экономике и бизнесу Китая. Может ли Америка причинить Поднебесной реальный вред?

Точечно — да, но серьезно и масштабно — нет. Кроме того, причинив вред Китаю, она и себе нанесет ущерб. Торговую войну Трамп с позором проиграл. Развязывая ее, он стремился сократить торговый дефицит США. Однако в ноябре 2020 года профицит Китая в торговле с США оказался на 70% больше, чем в январе 2017-го, когда Дональд Трамп стал президентом. Пострадали в этой войне от повышения пошлин американские потребители: ведь средние цены китайского экспорта не снизились. В нынешнем году прогноз роста ВВП Китая — 7—8%. А это значит, что, несмотря на торговые и технологические войны, а также битву капиталов (американское правительство наложило ограничения на инвестиции в КНР), ВВП Китая в 2022 году может оказаться на 10% выше, чем в 2019-м, в то время как экономика США к 2022 году едва восстановится до уровня 2019-го — так полагает Международный валютный фонд. Единственная страна, способная помешать росту Китая, — это он сам. И нанести удар американскому экономическому превосходству может только сама Америка, если не будет вкладываться в свою инфраструктуру и продолжит вводить торговые ограничения.

Какие опасности таит в себе продолжающаяся демонизация Китая Америкой?

Риторика Трампа и его действия в отношении КНР должны были отвлечь внимание от его неудач внутри страны. В США, где население вчетверо меньше, смертность уже превысила китайскую в 100 раз, и этот показатель растет. Да, у наших стран есть противоречия, но их всегда улаживали без эскалации конфликта. До прихода к власти Трампа внешняя политика США была последовательной. Администрация Байдена, как ожидают, вернется к прежнему курсу и продолжит работу в рамках норм международных институтов. В 1972 году, когда Ричард Никсон стал первым американским президентом, посетившим Китай, между странами лежала пропасть. Тем не менее они находили точки соприкосновения. Сегодня эта пропасть сузилась, а сфер для взаимовыгодной работы стало больше. Наши страны — крупнейшие торговые партнеры, к тому же Китай держит более $1 трлн в ценных бумагах Казначейства США. Взлет Китая угрожает американскому мировому господству в сфере экономики и технологий, но не национальной безопасности, ведь восточный партнер не стремится внедрять свою идеологию или политическую систему и менять режимы других государств. Но КНР не отступится от своих территориальных претензий. Главную опасность представляет тайваньский вопрос. Если США поддержит независимость Тайваня, неизбежен конфликт.

Могут ли экономики США и КНР стать полностью независимыми друг от друга?

Да, но не на 100%, к тому же заплатив за это большую цену. Чтобы догнать США в некоторых областях, КНР понадобятся годы, если не десятилетия, и огромные вложения. Но это противостояние ударит и по западным поставщикам. Десятка ведущих американских производителей чипов продает в Китае втрое больше продукции, чем у себя дома. Потеря такого рынка дорого обойдется технологическим компаниям США и лишит их средств для дальнейших разработок.

Каковы основные риски для китайской экономики в ближайшие годы?

За последние 30 лет она выросла в 36 раз — в основном благодаря рыночным реформам, которые сформировали динамичный частный сектор, дающий примерно две трети ВВП страны. Однако госсектор продолжает занимать большую долю в экономике и работает неэффективно. Китаю предстоят серьезные задачи. Уровень сбережений снизится по мере старения населения, а приток инвестиций замедлится. Стране придется и дальше реформировать и приватизировать госпредприятия, отдавая предпочтение не инвестированию, а частному потреблению: иначе она не сможет поддерживать рост экономики.

Внешний долг осложняет ситуацию?

Я не вижу системных рисков ни в банковской системе, ни в экономике КНР. В 2020 году, когда всему миру пришлось нелегко, в Китае не фиксировался рост корпоративных дефолтов. Более того, это единственная страна G20 с положительной динамикой. Ее кредитно-денежная политика достаточно жесткая, ставка доходности по государственным ценным бумагам в 3,5 раза выше, чем по американским. За прошлый год юань вырос относительно доллара на 6%. Все это свидетельствует о силе китайской экономики.

Что американцы не понимают о Китае?

Что в этой стране фактически капитализм. Это один из самых открытых рынков мира с мощным торговым потенциалом, а также крупнейший получатель прямых иностранных инвестиций (в 2020 году обогнал США). Основное направление госзатрат — инфраструктура страны. За последние 15 лет там создали масштабную сеть высокоскоростных рельсовых дорог длиною в 22 тыс. мили (это вдвое больше, чем протяженность аналогичных путей во всем мире). С помощью этой сети можно было бы добраться из Бостона в Чикаго примерно за четыре часа (а с помощью самой быстрого перевозчика Amtrak только за 22 часа). КНР может позволить себе такие целевые расходы, так как все еще вкладывает в оборонный бюджет раза в четыре меньше, чем США.

А что не понимают о США китайцы?

Насколько много здесь социалистического: система соцстрахования, налог на увеличение стоимости активов. Поднебесная еще только создает систему господдержки населения (она плохо структурирована и недофинансирована) и не взимает налог с доходов от прироста частного капитала. В 2020 году здесь было больше миллиардеров, чем в США, и появлялись они в три раза чаще. В результате сейчас, если верить коэффициенту Джини (показатель степени расслоения общества — прим. ред.), в коммунистической КНР уровень неравенства выше, чем в капиталистических США.

Беседовал Ади Игнейшес, главный редактор HBR.