Действительно ли Северная Корея наконец променяла ядерную программу на еду

Итак, в Пекине прошли очередные (не возьмусь уж и сказать, какие по счету) американо-северокорейские переговоры по вопросу о корейской ядерной программе. Сообщается, что переговоры сразу же привели к успеху”: северокорейская сторона заявила о моратории на обогащение урана, а также на запуски ракет и ядерные испытания. В ответ США обещали отгрузить КНДР 240 000 тон продовольственной помощи.

В газетах в очередной раз написали, что на “переговорах по ядерному разоружению достигнут значительный прогресс”, а Госдепартамент США выпустил заявление, в котором пекинские договоренности названы “скромным первым шагом” — шагом на пути к ядерному разоружению Северной Кореи, надо полагать.

Правда, таких — и даже куда более эффектных — “первых шагов” за 20-летнюю историю северокорейского ядерного кризиса было уже, как минимум, десяток. Никуда эти шаги не привели, и ничего в ситуации не изменили, — да и, в общем, изменить не могли: ни США, ни КНДР не готовы идти на такие уступки, которые были бы приемлемы для противоположной стороны.

Вашингтон хочет, чтобы Северная Корея полностью свернула свою ядерную программу, закрыла центры производства ядерного оружия, согласилась на международные инспекции. В принципе США готовы за это неплохо заплатить, однако в Пхеньяне не готовы к такой сделке, и не собираются продавать свой ядерный потенциал ни за какие деньги.

Надо признать, что северокорейское упрямство в ядерном вопросе вполне обосновано. Ядерное оружие нужно Пхеньяну по двум весьма важным причинам. Во-первых, наличие ядерного потенциала если и не гарантирует полную безопасность страны от вторжения извне, то, по крайней мере, существенно снижает вероятность такого вторжения. В Пхеньяне вполне справедливо считают, что Саддам Хуссейн и поныне бы жил в своем дворце, если бы у него действительно было бы ядерное оружие.

События в Ливии наглядно продемонстрировали северокорейскому руководству, чем чревата сдача ядерного оружия. На протяжении многих лет западные дипломаты и журналисты неоднократно призывали Пхеньян учиться у Ливии, которая, как известно, в 2004 году свернула свою ядерную программу в обмен на разнообразные экономические уступки. В Пхеньяне эти призывы всегда игнорировали — и как показал печальный конец полковника Кадаффи, с полным на то основанием.

Впрочем, ядерная программа нужна КНДР не только для обеспечения безопасности. Она играет и важную экономическую роль, так как служит важнейшим средством выдавливания иностранной помощи. По своему экономическому потенциалу (точнее, объему ВВП) Северная Корея примерно соответствует Гане и Мозамбику, но очевидно, что ее международный вес — несравнимо выше, и главная заслуга в этом принадлежит именно ядерной программе.

Северная Корея сводит концы с концами и избегает повторения катастрофического голода 1996—99 годов, в основном, благодаря поступлению внешней помощи. Северокорейские колхозы и частники производят примерно 80—90% того, что необходимо для прокорма населения страны (в основном — на самом скромном уровне). Нехватка покрывается в основном за счет бесплатных гуманитарных поставок, причем значительная часть потребляемого в стране продовольствия поступает бесплатно из враждебных стран: США (19% всех гуманитарных поставок в 1995—2009 гг.), Японии (10% всех поставок помощи) и Южной Кореи (26% всех поставок помощи). Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что “гуманитарное” продовольствие в Северную Корею отгружают в обмен на обещания не спешить с ядерной программой и, иногда, в обмен на шаги, которые реально на какое-то время приостанавливают продвижение этой программы.

При этом принцип “утром — деньги, вечером — стулья” участникам процесса вполне понятен: попытки оказать на Северную Корею давление путем снижения объемов помощи ведут к тому, что северокорейское руководство наращивает темп работ. В 2002 году президент Буш, получив сведения о том, что в КНДР идут работы по обогащению урана, распорядился о полном замораживании помощи КНДР. В ответ северокорейские ядерщики, встав на трудовую вахту, в 2006 году провели испытание первого северокорейского ядерного устройства (к тому времени в КНДР было от 30 до 50 кг плутония — на 5—10 ядерных зарядов).

Жест произвел впечатление: американцы помощь возобновили — впрочем, ненадолго. В 2009 году, после нового ядерного испытания, президент Обама вновь заморозил программы помощи. В ответ в 2010 году в КНДР пригласили делегацию американских ядерщиков и продемонстрировали им достижения их северокорейских коллег — впечатляющий комплекс по производству обогащенного урана.

События последних лет во многом связаны именно с особенностями урановой программы. Урановая программа от плутониевой отличается, в первую очередь, тем, что ее саму легче спрятать, а ее масштабы — труднее оценить. Плутоний производится в реакторах, а реактор не спрячешь. Уран обогащают на центрифугах, каскады которых можно и прятать, и рассредоточивать без особого напряжения. Поэтому уран куда опаснее плутония, если речь идет о проблемах нераспространения ядерного оружия.

В Пхеньяне это отлично понимают, и, скорее всего, с самого начала урановая программа — в отличие от плутониевой — предназначалась для продажи. Уже произведенного плутония и собранных на его основе ядерных зарядов вполне достаточно и для того, чтобы обеспечивать безопасность страны, и для того, чтобы предоставлять северокорейским дипломатам возможности для эффективного шантажа. Дальнейшее наращивание плутониевой программы не имеет ни военного, ни политического смысла.

Урановая программа — другое дело. Скорее всего, уже в 1990 годы в Пхеньяне решили сначала продемонстрировать свою способность обогащать уран, а потом — договориться о замораживании урановой программы за соответствующую мзду. Президент Буш, однако, оказался непонятливым, и в 2002 году на намеки по этому поводу прореагировал чрезмерно бурно. Однако сейчас, кажется, до американского истеблишмента начинает постепенно доходить, что попытки игнорировать Северную Корею не работают: пока американские дипломаты старательно притворяются, что такой страны просто нет на карте, северокорейские инженеры работают не покладая рук (и главное направление их усилий сейчас — это именно урановая программа).

Именно пониманием того, что с Северной Кореей надо как-то договариваться, и вызваны нынешние переговоры. Собственно говоря, принципиальное решение по этому вопросу было принято в Вашингтоне и Пхеньяне еще, как минимум, в начале декабря, но неожиданная смерть Ким Чен Ира привела к тому, что начало переговоров было отложено (впрочем, не слишком надолго).

Понятно, что “уступки” Северной Кореи носят чисто символический характер. Мораторий в любой момент можно отменить, да и ядерные испытания нет смысла проводить, пока в КНДР не наработано достаточное количество урана для тестирования уранового взрывного устройства. Взрывать плутониевый заряд не имеет особого смысла, в вот испытание урановой бомбы покажет миру и, в первую очередь, потенциальным поставщикам помощи, что северокорейская урановая программа — это совсем серьезно и, скорее всего, заставит их думать быстрее.

Северная Корея не собирается отказываться от существующего ядерного потенциала, хотя вполне готова говорить о свертывании новых ядерных программ (в первую очередь урановой) — вопрос тут только в цене.

Однако такое решение пока неприемлемо для Вашингтона. Подобный компромисс фактически означает признание КНДР в качестве “малой” ядерной державы. Это создает опасный прецедент. Все прочие “новые” ядерные державы — Индия, Израиль, Пакистан — никогда не были участниками международного режима нераспространения, и с самого начала зарезервировали за собой право создать ядерное оружие.

КНДР, в отличие от этих стран, стала первым государством, которое сначала подписало Договор о нераспространении, а затем, тайно развернув военную ядерную программу, из Договора вышло.

С точки зрения США, признание за КНДР ядерного статуса означат создание исключительно опасного прецедента, ведь со временем примеру КНДР могут последовать и иные страны. Особенно неприемлемым выглядит в этой ситуации выплата Северной Корее отступных, — а без финансового вознаграждения решить проблему никак не получится (ради денег все, в общем-то, и затевалось изначально).

Надо отметить, что в последнее время в коридорах Госдепартамента и Пентагона несколько спокойнее относятся к тому, что рано или поздно ядерный статус КНДР придется признать. Тем не менее, подобное понимание существует, скажем так, на низовом уровне, среди тех, кто по долгу службы работает с Кореей. Стратеги в самых высоких кабинетах пока совершенно не готовы всерьез обсуждать эту идею — тем более, что, как уже говорилось, у них есть вполне весомые основания для того, чтобы воспринимать ее в штыки.

Можно ли осуждать США за эту неготовность к компромиссу — вопрос спорный. Признание ядерного статуса за КНДР действительно чревато неприятными последствиями, жертвами которых, между прочим, могут стать не только американцы: желающих обзавестись ядерным оружием в мире немало, и далеко не у всех из них в главных врагах ходит Вашингтон. Однако, ни на какое другое решение в Пхеньяне не согласны — и, опять-таки, по вполне понятным соображениям.

Таким образом, пока ситуация остается тупиковой. Рано или поздно обнаружится, что в Пхеньяне не испытывают ни малейшего желания говорить о полной сдаче ядерного оружия, а в Вашингтоне не готовы признавать за КНДР даже урезанный и полуофициальный ядерный статус. Результатом станет очередной срыв переговоров, за которым последует очередной кризис. В общем, сами переговорщики понимают это и сейчас. Однако американская сторона рассчитывает выиграть время в тех условиях, когда Вашингтону, признаться, не до Кореи, а северокорейская сторона рассчитывает воспользоваться сложившейся ситуацией и получить нелишние 240 тысяч тон продовольствия (вообще-то, примерно 4% всей годовой потребности страны, или 25—40% среднегодовой нехватки продовольствия).

А что будет дальше? Если семье Кимов суждено править еще пару—другую десятилетий, то Вашингтону рано или поздно придется-таки соглашаться на выкуп урановой программы — или иметь дело с северокорейским ураном где-нибудь на Ближнем Востоке или Юго-Восточной Азии. Впрочем, потребуется не один год для того, чтобы этот факт осознали не рядовые аналитики, а люди в Белом доме, от которых только и зависит принятие такого непростого решения.

Андрей ЛАНЬКОВ