Боль... 25 лет спустя

Мир не без чутких к чужому горю людей. Но, к сожалению, доброта, как и всякий другой ресурс, иссякает. И тем более, когда она не доходит до тех, кому предназначается. Так, сразу после Чернобыльской трагедии помощь пострадавшим украинцам оказывала примерно тысяча общественных организаций из Германии. Теперь эта река заметно обмелела — осталось всего пятьсот. А активно работают в Украине — 230. Это показывает, какую часть иностранной помощи Украина ежегодно теряет, отмечает Любовь Негатина, представитель Дортмундского образовательного центра (Германия) в Украине. По ее мнению, эти потери вызваны тем, что в Украине нет заинтересованности государства в том, чтобы эту помощь получало гражданское общество.

Ликвидатор аварии на ЧАЭС, автор интернет-проекта “Чернобыльский след” Александр Наумов вспоминает: “В 1986 году, чтобы работать на очень загрязненных участках, европейские страны, Япония, Штаты предлагали Украине робототехнику. Эта техника буквально умирала на крыше (четвертого энергоблока. — Авт.), где должна была работать”. Но там, где не прошли роботы, в соответствии с решением Генштаба Советской армии, стали работать люди — срочно призванные резервисты, “биороботы”, как называет их Наумов.

“В прошлом или позапрошлом году в Украину пришел груз — лечебно-диагностический комплекс, — продолжает он тему, — но власти никак не могли принять решение, является ли он или нет гуманитарной помощью. В результате его с удовольствием забрали белорусы”. “Люди собирают деньги, закупают дорогое и сложное оборудование, а тут им, как бы в благодарность, дают целый перечень платежей — пошлины, налоги”, — возмущается чернобылец.

А нужна ли вообще сегодня украинцам — гражданам крупного европейского государства — так называемая гуманитарная помощь? В этом у ликвидатора, остро ощущающего душевную боль, обиду и спустя 25 лет после Чернобыля, сомнений нет. Он хочет, чтобы о людях, на долю которых выпала участь стать жертвами и героями этой трагедии, знали и помнили, а наше государство и мировое сообщество делали все возможное, чтобы у них была нормальная и, желательно, здоровая жизнь. Тем временем в нашей стране выросло целое поколение, которое почти и не слышало об этой трагедии. Но и старшие поколения знают далеко не все о том, как наш “мирный атом” завоевывал Европу и мир. И это не в последнюю очередь потому, что руководство СССР пыталось всячески прятать информацию о случившемся. “Уже 2 мая, — вспоминает бывший милиционер, оказавшийся в самой гуще тех событий, — появились инструкции о том, какие документы должны идти под грифом “секретно” или “совершенно секретно”.

Наумов зачитывает выдержки из различных документов той поры. “В связи с телеграммой Всемирной организации здоровья с предложением о помощи — дать вежливый отказ”. “Это — решение политбюро ЦК, — говорит ликвидатор и добавляет: — В это время уже полторы тысячи человек, пострадавших от облучения, нуждались в срочной медицинской помощи”. Накануне с грифом “секретно”, вспоминает ликвидатор, в Москву ушла информация: “За последние сутки 817 взрослых и 153 ребенка доставлены в больницы Киева и Киевской области, 158 взрослых и 11 детей находятся в тяжелом состоянии с проявлениями лучевой болезни”. А вот распоряжение Третьего главного управления Министерства здравоохранения СССР: “Засекретить сведения об аварии, о результатах лечения, о степени радиоактивного поражения персонала, участвующего в ликвидации последствий аварии”. Еще одна страшная бумага — разъяснение центральной врачебной комиссии Министерства обороны СССР: “Наличие острых соматических расстройств, а также признаков обострений хронических заболеваний у лиц, привлекавшихся к ликвидации последствий аварии, не должно ставиться в причинную связь с воздействием ионизирующего излучения”. И далее: “При составлении свидетельства о болезни на лиц, ранее привлекавшихся к работе на ЧАЭС и не перенесших острую лучевую болезнь, в пункте 10 не отражать факт пребывания в указанной зоне и факт привлечения к указанным работам”. А это телеграмма, направленная в пораженные районы Украины, Беларуси и Российской Федерации: “Не допустить выезд (за рубеж. — Авт.) на лечение граждан, дабы эти единичные случаи наши враги не использовали в антисоветской пропаганде”.

Свое 25-летие отмечает в этом году также Дортмундский образовательный центр. Негатина рассказывает, что основная идея фонда — “память для общего будущего” — очень созвучна чернобыльской проблематике в Украине, а деятельность направлена на то, чтобы помочь общественным организациям Украины, России и Беларуси найти партнеров, развивать уже сложившиеся связи. Один из успешных проектов фонда — выставка о Чернобыле. Она уже побывала в трех городах Германии, а всего ее хотят увидеть более 50 немецких городов, а также Австрия и Голландия. Выставка характерна тем, что в ее работе примут участие также и непосредственные очевидцы тех событий, “свидетели”, как их называют в Германии... Именно это обеспечивает ей успех. Как говорит Негатина, граждане Германии считают чем-то сверхъестественным, что люди, принимавшие участие в ликвидации Чернобыльской аварии, живы и до сих пор”. Выставка, открывшаяся 14 января в Дортмунде, имеет большой успех, говорит Негатина.

Один из разделов выставки посвящен международной солидарности. Чернобыльская катастрофа, со всеми ее страшными и негативными последствиями, по словам Негатиной, имела один позитивный аспект: благодаря ей возникло движение европейской солидарности. Но выставка смотрит не только в прошлое — она раздвигает горизонты и рисует энергетическое будущее нашей планеты, рассказывает о возобновляемых и альтернативных видах энергии и энергосберегающих технологиях.

А тогда в Советском Союзе никто не рассказывал людям, что нужно делать, как защищаться. Эту функцию, вспоминает Наумов, взяли на себя так называемые вражеские голоса, и его подчиненные жадно впитывали эту информацию. А он, заместитель начальника политотдела, их срамил, мол, что вы делаете — это все вражеская провокация. Но стоило ему увидеть разрушения на ЧАЭС, которые советская пропаганда называла незначительными, как его взгляды начали меняться.

“День” спросил у Наумова, поставит ли, по его мнению, точку в чернобыльских проблемах “новый безопасный конфаймент”, строящийся над разрушенным четвертым блоком ЧАЭС? “Я не технический специалист и не могу давать таких оценок. Но, насколько я помню, старый саркофаг строили на 20 лет. Сейчас уже приближается его 25-я годовщина. Новый конфаймент строят на срок 100 лет. И это уже будет проблемой следующего поколения. Но никто не знает, что может произойти в новом укрытии, когда станут разбирать старое...”

Виталий КНЯЖАНСКИЙ