Берегут честь Смолина

В Черниговской области оказался в критической ситуации Смолинский торфозавод. Из строя вышел единственный пресс, на котором делается основной вид продукции — брикеты. Это дешевое топливо для школ, больниц и других бюджетных учреждений и предприятий области. Посреди сезона заготовки торфа завод остался без денег на зарплаты сотрудникам и другие первоочередные расходы. В конце апреля министр энергетики Украины лично пообещал предприятию денежные дотации и оборудование, но пока дальше слов дело не пошло.

На лавочке у входа в торфобрикетный цех сидит и слушает пение птиц его начальник Николай Николаевич. Его красное морщинистое лицо с пышными рыжими усами и лохматой шевелюрой выражает скуку. Цех, которым он руководит, простаивает уже почти три месяца.

— Сломался пресс, который делает брикеты. Полетел коленвал. Разобрали пресс, коленвал отдали на проточку в Харьков. А пока ремонтом занимаемся. Вон труба прогнила, так новую делаем. Заваривают хлопцы, — объясняет Николай Николаевич.

Лучше, чем российский уголь

“Пока идет война, правительство Гройсмана уничтожает наш завод”. Плакат с такой надписью прикреплен над проходной вместо вывески. По соседству с ним еще один транспарант в две строчки, обращенный к президенту и министру энергетики: “Порошенко и Насалик, не уничтожайте единственный торфяной завод в Черниговской области. Лучше смолинский брикет, чем российский уголь”.

Предприятие находится в 30 километрах от Чернигова на территории села Смолин, от которого оно и получило свое название. Завод появился в 1984 году на месте Гнилушского болота — месторождения торфа, разработанная площадь которого в данный момент составляет 275 гектаров.

Предприятие сейчас выпускает удобрения на основе торфа и два вида топлива: брикет и “сушенку”. Торф по сравнению с углем имеет меньшую теплотворную способность, но значительно выигрывает по цене и показателям влияния на окружающую среду. Дым от его сжигания практически безвреден, а зола, которая остается после сгорания, — это ценное удобрение.

После того, как на заводе вышел из строя пресс, дирекция неоднократно обращалась за помощью к своему фактическому собственнику — в Министерство энергетики и другие инстанции. Однако чиновники игнорировали письма и звонки. Тогда 26 апреля заводчане отправились в Киев и устроили акцию протеста под стенами министерства. Неожиданно для самих пикетчиков это принесло желаемый результат: министр Игорь Насалик пригласил к себе протестующих и пообещал выполнить все их требования. А именно перечислить заводу 15 миллионов на выплату долгов и обновление оборудования. Главе концерна “Укрторф” Андрею Озерчуку министр поручил передать предприятию прессы с другого торфозавода в Житомирской области, который простаивает уже много лет.

15 миллионов гривен потерялись

В середине июня — спустя полтора месяца после встречи с министром — ни одно из его обещаний не выполнено, и предприятие по прежнему сидит без денег и оборудования. Директриса Смолинского завода Валентина Огиенко вынуждена была обратится к клиентам, чтобы те авансом заплатили за брикеты. На этот призыв откликнулся, в частности, Николай Дяченко — староста села Моровск, расположенного неподалеку. Он ежегодно закупает в Смолине брикеты для отопления больницы, школы и пожарной станции.

Когда сельский староста, приехавший рассчитаться, заходит в кабинет директрисы, та радостно идет к нему навстречу, чтобы обнять гостя.

— Вы настоящий друг! — вскрикивает Валентина Владимировна и предлагает сельскому голове задержаться на пару минут — поговорить.

— Спасибо, Владимирович, у нас люди без зарплаты сидят. Скоро коленвал привезут из Харькова, поставим, запустим, и брикет к вам привезем в первую очередь! — обещает директриса виноватым тоном.

К беседе присоединяется Андрей Страхов — главный инженер завода и профсоюзный лидер, крупный седой мужчина с хриплым голосом и громким тяжелым дыханием.

— В пятницу обещают привезти!

— Коленвал на пресс? — уточняет староста.

— Да, привезут, будем запускаться. А то невозможно, сырье есть, убрали. И какое сырье! Порох! — с гордостью говорит Надежда Владимировна, улыбаясь.

— Конечно, сушь ведь такая, — продолжает разговор Владимирович. — А как вы вообще? Ничего?

— Ничего, Владимирович, но поскорей бы запустится. С моим характером тяжело ходить на работу, когда я не могу людям заплатить. Это самое больное. А так везде выкарабкаться можно. Идем за запчастями — голову наклоняем. Солярку где-то пробиваем в долг. Вообще бюджетный комитет утвердил нам 15 миллионов, но сейчас мы не знаем, где они, — говорит директорка рассерженно.

— Бюджетный комитет утвердил, да? А дальше что? — уточняет староста.

— Хрен его знает! — отвечает басом профсоюзный лидер Андрей Львович. — А что дальше — никто не знает, понимаешь! Мы приехали к Насалику, он говорит: нет денег, нет денег. А потом говорит: “Ладно, у меня есть европейские деньги на захоронение отходов для “Укрэнерго”. Я вам даю 15 миллионов, но бюджетный комитет Верховный Рады их должен перенацелить”. Мы говорим: “Нам трактора надо закупить”. А он: “Я вам даю на счет деньги, а вы что хотите, то и покупайте”. Бюджетный комитет перенацелил. Полтора месяца прошло — тишина в студии.

Вначале рабочему, потом директору

Валентина Огиенко — первая женщина-директор в истории Смолинского завода. Она возглавила предприятие год назад, до этого руководила профсоюзной организацией и занимала должность мастера. На Смолинском заводе Валентина Владимировна с 1984 года, как выражается она сама — с первого колышка. Говорит, что пошла в директоры не для карьерного роста, а чтобы спасти предприятие, жизнь которого уже нельзя отделить от ее собственной.

С момента основания предприятия до середины 2000-х им бессменно руководил один директор — Николай Миронов. По словам старожилов завода, именно после его ухода наступил кризис. За следующие 10 лет у предприятия сменилось более 20 директоров, большинство из которых по своему профилю не имели отношения к добыче торфа. Нынешние сотрудники считают, что именно непрофессионализм этих руководителей и недальновидная политика министерства довела завод до плачевного состояния.

В 2012-м добыча торфа и  вовсе была приостановлена на два года. А в 2015-м госпредприятие “Черниговторф” заключило инвестиционный договор с компанией “Термо-групп”, которая чуть было не довела Смолинский завод до банкротства. Дошло до того, что детсад в Смолине отапливался не местным брикетом, а завезенным из Ровенской области. Но в итоге благодаря протестам трудового коллектива во главе с нынешним профсоюзным лидером Страховым и директрисой Огиенко от недобросовестного инвестора удалось избавиться.

Сейчас кабинет директора, как и остальной завод, выглядит потрепано и требует ремонта. Советская мебель, вместо кондиционера — допотопный вентилятор, на обоях — дыры, кое-где залепленные скотчем.

— Я сказала, что ремонт в кабинете директора будем делать, когда будет завод процветать. Мне стыдно делать ремонт, когда нет денег. И это не главное, — объясняет мне Валентина Владимировна.

Директриса говорит, что за последний год завод по экономическим показателям еле-еле выходит в ноль. Для того, чтобы стать прибыльным, нужно обновить технику и запустить второй пресс. Он был у завода, но вышел из строя 15 лет назад.

— Есть заводы в селе Озеряны, там есть прессы, такие же как у нас. Мы просим министерство, пожалуйста, передайте с того завода на наш завод. Вам же они не нужны! У нас один пресс, и то несчастный, а нам надо два, на двух мы бы сделали в два раза больше продукции! — говорит Валентина Огиенко умоляюще и добавляет, что чиновники ей постоянно отказывают, ссылаясь на разные бюрократические препоны.

Сейчас на заводе работает 70 человек. На данный момент задолженность работникам составляет 1,5 миллиона гривен. Средняя зарплата на предприятии — 4,5 тысяч. У многих сотрудников оплата сдельная — а значит, если техника ломается, то люди лишаются своих денег.

— Когда у нас покупают сельхозторф, мы рабочим немного раскидываем. А вот аппарат управления ни разу не получал денег с февраля! Я даю деньги только трактористам, тем, что в мазуте. Вы можете взять любую ведомость и посмотреть, что ни я, ни инженер, ни кто-либо другой из управления не получит денег, пока не получит рабочий! — заверяет Валентина Владимировна.

Антикварная техника

У тракториста Сашка внеплановый перерыв. Его машина в очередной раз сломалась, и работать не на чем. Всем своим видом трактор, на котором он выходит в поле, просится на свалку. Внутри проржавевшей кабины все покрыто толстым слоем черной пыли, а на кресле для водителя нет живого места. Пока Сашко вынужденно отдыхает, спрашиваю у него, как ему работается на такой технике.

— Тяжело чересчур, потому что эта техника уже себя отжила. Ни кондиционера, ничего! Едешь, вот так вот закрылся, — Сашко показал, как он закрывает воротом от военной куртки лицо, — или респиратор одел. Пылюка обгоняет — остановился, пылюка прошла — поехал дальше. Обратно едешь — пылюка снова накрывает.

Тракторист признается, что в сезон получает максимум 5 тысяч. Если бы машина не ломалась, можно было бы собрать больше торфа, и зарплата была бы больше.

— Сколько же лет вашему трактору? — уточняю у Сашка.

— Михалыч, каких они годов? — тракторист перенаправляет вопрос главному механику Владимиру Грищенко.

— Где-то 87-го, — отвечает он. — Самый младший у нас 94-го года. А уборочным машинам, извиняюсь, если говорить честно, по 35 лет.

Михалыч — седой дедушка невысокого роста. Родился он в соседнем селе Лебедевка. На Смолинском заводе с первых дней — участвовал здесь в закладке фундамента. Сейчас Грищенко живет в Смолине вместе с женой, а дети разъехались по разным регионам страны и обзавелись собственными семьями. Старик радуется, что они его часто навещают. Но признается, что иногда приходится дать им “по шапке”, чтобы те навестили его с “женкой”.

Чтобы машины на заводе хоть как-то работали, главному механику приходится применять смекалку и искать нестандартные решения.

— Все, что можем, собираем из запасов, что осталось. Из худшего выбираем лучшее и вставляем. Сколько он проработает? Может проработать месяц или два, — развивает мысль Михалыч, но его перебивает скучающий Сашко.

— Бывает, что в день дважды приходится ремонтировать, — обиженно заявляет он.

— Бывает, — подтверждает механик. — Поскольку наступает старение, усталость металла, лопается. Тем более если у торфа повышенная кислотность, металл сам по себе ржавеет. Коррозия съедает.

Тепловоз со стюардессой

Собранный торф с полей на завод доставляется по узкоколейной железной дороге. Пути заводчане прокладывают самостоятельно. Валят лес для заготовки деревянных шпал тоже сами. Бригадой по строительству узкоколейки руководит Людмила Васильевна — работница завода с 25-летним стажем.

У тепловоза-кукушки уже ревет мотор — все готово к тому, чтобы отправиться на болота.

— Дима, Люда не хочет нас катать. Поведи ты! — говорит, заходя в кабину, профсоюзный руководитель Андрей Страхов и обращается ко мне. — Познакомьтесь, это Дмитрий Федорович — начальник фрезерного участка. А это стюардесса — Людмила Васильевна, она тоже может водить этот тепловоз, но просто стесняется.

— Соромается, — кокетливо поправляет коллегу Людмилу Васильевна.

— Она соромается, — повторяет за ней Андрей Львович, хохоча.

Поезд тронулся. Путь от завода к болотам пролегает через густые смешанные леса. По дороге встречаются несколько искусственных водоемов. Их вырыли для противопожарных целей, поскольку торф имеет свойство самовоспламеняться. В образовавшиеся пруды запустили рыбу, которую теперь время от времени ловят работники завода.

Пока поезд едет, спрашиваю у Людмилы Васильевны о том, как она относится к ситуации на предприятии.

— Люди работают на голом энтузиазме, — отвечает она. — У моих путейцев очень сложная работа, а они получают две с половиной тысячи! А это же рельсы — руками, шпалы — тоже руками прибиваются. А там работают две бабушки и два мужчины. А что делать? Жиночки — пенсионерки уже, а на эти полторы тысячи разве проживешь? Приходится работать. Полторы тысячи да еще две с половиной. Вот вроде бы как бы концы с концами сводят. А труд, конечно, адский, что там говорить. Летом очень жарко, зимой очень холодно. При этом вот сейчас комары, мошки. Они же глаза выедают! Если немного ветерку, то более-менее, но все равно очень жарко. А где еще найдешь работу? Нигде!

“Засмотрелся на Люду и упал в канаву”

Тепловоз прибыл на болота. Внешне залежи торфа напоминают сельскохозяйственные поля. По ним нарезает круги трактор. К нему пристегнута уборочная машина, в которую загружается порода. За собой он поднимает облака пыли. Иногда эти клубы настолько большие, что трактора становится не видно, и кажется, что по полю передвигается большое привидение.

Когда уборочная машина заполняется полностью, торф из нее выгружают на обочине поля. Так образуются караваны — штабеля из собранной породы, которые так называются, потому что их профиль напоминает верблюжьи горбы.

За работой тракториста наблюдает Дмитрий Федорович — загорелый седой мужчина, одетый в серый костюм. Он руководит процессом уборки, но если надо, то сам садится и за трактор, и за тепловоз. Спрашиваю о том, как здесь работается трактористам.

— Работа тяжела тем, что запыленность большая и жарко очень. Скажем, если на улице 30-37 градусов, то в тракторе еще плюс 40. Очень тяжело.

Трактор с истошным ревом проносится недалеко от нас, совсем близко к каналу, вырытому для отвода воды.

— Ох, лихач! А если бы на Люду засмотрелся, то одна гусеница уже в канаве была бы. Что же ты рукой не помахала? — обращается Федорович к Людмиле Васильевне, смеясь.

— Да у меня сердце чуть не встало!

К обсуждению инцидента присоединяется лидер профсоюза Андрей Львович.

— Понимаешь, он ездит, и работа у него тупая, — обращается он ко мне, перекрикивая шум мотора. — Он ездит, ездит кругами. Бывает уже, что он просто не думает, что происходит.

— Да, бывает, что и в канаву заезжает, и на караваны, — подтверждает мастер фрезеровочного участка.

Жизнь в долг

На обратном пути спрашиваю у Дмитрия Федоровича, как он и его коллеги живут, не получая зарплату месяцами.

— Кто как может, так и перебивается. Кто пенсию получает, у кого жена где-то работает, это какая-то помощь. В магазинах в долг записывают, продукты дают. Они понимают, что завод пустится, и с людьми рассчитаются. До запуска завода, конечно, трудновато. Пока не пойдет продукция, живая копейка — трудно.

— Люди перебиваются, — добавляет Андрей Львович. — Молоко продают. Свинью зарезали — продают, понимаешь, что-то с огорода. Все говорят: “Ой, в селе и так проживешь”. Как это “так проживешь”?! Хлеб надо купить! Одеться надо! За квартиру надо заплатить. За свет не заплатишь — отключат. За газ не заплатишь — отключат! Потом дети же. Каждый хочет помочь детям, внукам. Конечно, здесь многие страдают из-за этого, потому что хотят помочь, ну а чем поможешь? Тяжело, тяжело… Тут зарплата должна быть не меньше 10 тысяч, а то и больше. Тут же когда идет заготовка торфа, нет ни суббот, ни воскресений.

Львович замолкает, и в тепловозе воцаряется тишина, которую перебивает только гул мотора. Все кроме машиниста выходят из кабины и становятся на бортик, чтобы побыть на открытом  воздухе.

Тепловоз неторопливо везет собранный торф на завод. Уставшие рабочие задумчиво всматриваются в даль.

Алексей АРУНЯН