Андрей Шевченко: даже провести “расстрел” по-человечески они не смогли

Он убежден, что этот шаг имеет “политические мотивы и личные”. Впрочем, в БЮТ не сдаются и заявляют, что будут повторно выдвигать кандидатуру Шевченко на главу комитета. Одновременно в ПР отмечают, что Шевченко ни в коем случае не поддержат. А пока Комитет остается без председателя, им будет руководить и.о. от ПР Елена Бондаренко, которая в истории с отзывом Шевченко рьяно выполняла функцию прокурора.

О будущем Комитета, свободе слова в Украине и ситуации в “Батькивщине” в интервью УНИАН рассказал Андрей Шевченко.

Андрей, почему вы не стали опровергать обвинения с трибуны ВР, прозвучавшие в ваш адрес?

Отставка была бы в любом случае. Это было политическое решение, принятое еще до Нового года. И все это время искали лишь некий формальный повод, как это сделать. Причем даже провести “расстрел” по-человечески они не смогли — есть целый пакет регламентных нарушений. На фоне варварской расправы над Тимошенко и коррупционного “беспредела” это просто еще один фрагмент в общей картине абсурда в стране.

Относительно обвинений. У меня сейчас в руках есть решение комитета, с которого началась эта псевдопроцедура. И в этом решении есть лишь одно обвинение, оно заключается в том, что более трех запланированных заседаний Комитета не прошло. Других обвинений в этом решении нет.

В комитете — 11 депутатов. Из них шестеро — это представители большинства. И именно эти представители большинства методично бойкотировали заседания Комитета.

А относительно упреков со стороны Елены Бондаренко относительно служебной машины, номера в отеле, разговоров по телефону?

Я готов по каждому из этих пунктов ответить.

Ситуация с автомобилем. Проверяется очень просто, поскольку каждый выезд парламентской машины из гаража ВР фиксируется диспетчером.

Елена Бондаренко вспомнила 2007 год. Я удивляюсь, что она не упомянула мою “причастность” к газовым соглашениям или к хищению траншей МВФ. Могу сказать, что в 2007 году я не пользовался ни парламентской машиной, ни какими другими депутатскими благами, ни депутатской зарплатой, после того как мы сложили депутатские полномочия в июне 2007 года. Это абсолютно легко проверить.

Просто нет никакого желания тратить время на опровержение этих вещей или выяснение отношений в суде.

Елене Бондаренко, которая выступает с такими обвинениями, я бы посоветовал сначала вернуть квартиру, которую она взяла у Верховной Рады, а потом уже искать недостатки у своих коллег.

Когда вы возглавили Комитет, то сами предложили кандидатуру Елены Бондаренко на должность первого заместителя председателя. Сейчас не жалеете, что так благородно тогда поступили?

Нет. Думаю, что это логичное решение: председатель Комитета — от оппозиции, первый заместитель — от власти. Это стандартная схема для Комитета по свободе слова. Так всегда было, и никогда это не мешало принимать профессиональные решения. При обсуждении большинства профессиональных вопросов мы как Комитет голосовали единогласно. Даже взять последнее заседание Комитета, которое состоялось за два дня до моей отставки. Мы обсуждали ситуацию с возможной цензурой на “1 +1” и с показом пропагандистского фильма “Просто Юля” в эфире областных телерадиокомпаний. И из всех этих острых вопросов у нас были единогласные решения.

С чего началось ваше противостояние с Еленой Бондаренко?

У меня нет и не было противостояния с Еленой Бондаренко. У меня было и есть противостояние с нынешним режимом и властью. Все понимают, что Партия регионов захотела установить контроль над Комитетом по свободе слова, и для этого была использована рейдерская схема с грубым нарушением регламента. Елена Бондаренко в этой истории — лишь маленький винтик, крошечный и далеко не самый важный инструмент.

А видите ли вы какую-то опасность, если этот “винтик” станет главой Комитета?

Я вижу две группы опасностей.

Первая — связана с защитой журналистики и свободы слова. Сейчас парламент фактически превращен в машину для голосования инициатив президента и правительства. И в этих условиях серьезно говорить о законодательной работе очень трудно. История с законом о доступе к публичной информации — это скорее уникальное исключение из общей безрадостной картины. Комитет был и должен был бы дальше быть трибуной для озвучивания фактов давления на прессу и тех горячих проблем, существующих в сфере свободы слова. К сожалению, если власти установили контроль над комитетом, намного меньше шансов, что перед выборами он будет выполнять эту функцию.

Вторая группа опасностей. Я напомню скандальную историю, которая произошла у нас прошлой осенью с фальсификацией текста антитабачного закона. Я на один день был в отъезде из Киева и поручил Елене Бондаренко как первому заместителю завизировать текст проголосованного ВР закона. И этого оказалось достаточно, чтобы за подписью Елены ушел сфальсифицированный текст. Это вылилось в колоссальный скандал: есть заключение регламентного комитета, который подтвердил, что текст, за который проголосовало конституционное большинство Рады, был сфальсифицирован. До сих пор этот закон не вступил в силу. Поэтому мы должны будем с удвоенным вниманием смотреть на все документы, исходящие из Комитета свободы слова.

При Викторе Януковиче свобода слова в Украине снизилась на 42 позиции в рейтинге “Репортеров без границ” и оказалась на уровне Ирака. Какова роль Комитета в поддержании свободы слова? На что в последнее время вам жаловались украинские журналисты и какие есть рычаги влияния для решения их проблем?

Я бы разделил все проблемы на три группы.

Первая — это цензура и самоцензура. Здесь нет ничего нового. В большинстве редакций прекрасно понимают, кого эта редакция должна хвалить, кого она должна критиковать, а кого вообще нельзя упоминать. Это позорная история. Она складывалась годами, но сейчас наверное достигла своего пика.

Вторая история новая. Это физическое давление на журналистов. Это запугивание тех, кто расследует резонансные вещи. За последние два года у нас серьезно выросла статистика нападений на журналистов. Было несколько резонансных историй с убийствами. Это не только дело Климентьева, а еще были дела перед новым годом в Луганской области и в Киеве.

Что особенно вызывает тревогу — это отношение к журналистам со стороны правоохранительных структур, со стороны милиции. То, как милиция вела себя с прессой во время судебного процесса над Тимошенко, выходит за рамки и законы, и здравого смысла и минимального уважения к людям, которые делают непростую и очень важную для общества работу.

За многие годы сложилась такая практика в Украине, когда журналиста воспринимали как “священную корову” (в хорошем смысле). Если он появлялся где-то на демонстрации, акции протеста и судебном заседании, к нему старались относиться с уважением, оберегать от физического давления. А в 2011 году на судебном заседании по делу Тимошенко брали за грудки и выбрасывали фотожурналистов, или один из командиров “Беркута” давал указание своим подчиненным: “бей их по ногам!” Сознательно разбивали или отбирали технику... Такого не было при Кучме. Это очень тревожно. Это самая страшная форма цензуры, которая только может быть, когда журналист боится за свое физическое здоровье или жизнь.

Третья группа проблем — это государственные и коммунальные СМИ. Мы остаемся уникальной страной в Европе, где есть бюджетная пресса. У нас сейчас около 600-700 газет, где учредителями являются органы власти. У нас есть государственное телевидение. И все это царство государственно-бюджетной журналистики — это позорное пятно для Украины. Там очень много достойных людей работает. Но я уверен, что человек тотально зависимый от чиновника, никогда не сможет полноценно работать журналистом.

Давайте, например, посмотрим на НТКУ. По разным мониторингами новостей, у них наихудшие показатели по уровню политического баланса, по представлению оппозиции. В 2011 году у нас были отдельные месяцы, когда оппозиция не получала ни одного “синхрона” — то есть никакой прямой речи в новостях на государственном канале. Есть еще проблема областных и районных газет. Чем на более низкий уровень мы спускаемся — тем больше зависимость.

Мы сейчас страна, в которой журналистам работать некомфортно. И стремительное падение Украины во всех этих мировых рейтингах подтверждает то, что мы и так с вами ощущаем.

Ваши однопартийцы повторно выдвигают вашу кандидатуру на должность председателя Комитета по вопросам свободы слова. Какой смысл этого шага, если Александр Ефремов четко заявил, что большинство поддержит любого кандидата-оппозиционера на эту должность, кроме вас?

Я очень благодарен своей фракции за доверие. Здесь дело не в Шевченко. Просто никогда не было такого маразма, чтобы у нас большинство диктовало, кого на какую должность в каком Комитете выдвигать. Мы не позволим никому, чтобы за нас еще выбирали, кто от нас должен представлять фракцию в комитетах.

Суть нынешнего конфликта, проста — кого-то не устраивает, что в системе украинской власти остается еще несколько кабинетов, где хозяина выбирает не Янукович или его команда, а каким-то другим способом там люди оказываются. И парламент пытаются окончательно превратить в машину, которая полностью живет за решениями и схемами Банковой. Думаю, этого не произойдет.

Я уверен, что до выборов у Комитета по свободе слова не будет председателя. Потому что изначально это не входило в планы властей. У меня жена любит такое выражение употреблять — “интриги маникюрши”, когда такая претензия на сложную игру, много красивых слов, а за этим — белыми нитками шитый совершенно очевидный план. Поэтому все разговоры о том, мол, давайте вы нам не Шевченко, а кого-то другого и мы за него проголосуем, — это интриги маникюрши. План простой — сделать так, чтобы до выборов Комитет контролировался Партией регионов.

В 2002 году с введением цензуры и темников вы были одним из самых активных борцов за свободу слова. Сегодня большинство журналистов молчат. Не такая ли уже сейчас угрожающая ситуация?

Не разделяю вашего тезиса. Думаю, что “Стоп цензуре” пошло гораздо дальше, чем журналистская забастовка образца 2002 года. Да, тогда нам удалось пробить идею парламентских слушаний по цензуре и я тогда на трибуне впервые показал темники. Были и другие тактические победы. Но мне кажется, “Стоп цензуре” сейчас действует гораздо более системно. Думаю, им удалось найти серьезный авторитетный тон в разговоре с властью. И то, что власть очень часто игнорирует абсолютно справедливые требования этого журналистского движения, не означает, что это движение слабое. Я вижу там сильных людей.

Но от этого общая ситуация не меняется. Какова действенность?

Тогда в 2002 году мы тоже не сразу добились успеха. Журналистская забастовка и парламентские слушания по цензуре были в декабре 2002 года, а журналистская революция, с которой началась Оранжевая революция, произошла уже в ноябре 2004 года, когда в эфир выходили целые коллективы, которые просили прощения за ложь и говорили, что начинают жить по- новому.

Поэтому эти изменения не быстрые. Но журналистское сопротивление живет правильной жизнью.

Вы абсолютно правы в том, что, к сожалению, это остается войной очень небольшого количества людей. Философский вопрос — с одной стороны, все изменения начинаются с небольшого количества людей.

Все журналисты делятся на две категории: на тех, кто способны принять решение и бросить тем самым вызов системе, и на тех, кто предпочитает на этот момент повиноваться системе.

У нас на “5 канале” Рома Скрыпин всегда говорил, что поломанные карандаши не пишут. Журналист должен это помнить. Когда ты переступаешь через себя, потом очень трудно восстановить силу и имя.

Раз Вы уже заговорили о телевидении, или Вы видите канал, на который бы вам сегодня хотелось пойти работать?

Я вижу очень достойные каналы, с которыми я бы удовольствием сотрудничал. Имея опыт создания “5 канала”, я вполне допускаю, мне было бы интересно заняться созданием нового телевизионного производства. Но у меня в жизни сейчас другие приоритеты.

Что меня тревожит на телевидении — это монополизация в пользу власти. Если сейчас мы посмотрим на украинские телеканалы, мы видим, что есть четыре крупнейших холдинга, которые между собой разделили весь наш телевизионный эфир: это группы Виктора Пинчука, Игоря Коломойского, Валерия Хорошковского и Рената Ахметова. Все эти четыре человека лояльные президенту. Уже этого факта достаточно, чтобы понять, какая ситуация в украинском эфире. Украинский телевизор априори очень лоялен к Януковичу.

Но есть ТВi...

Конечно. Но при всей моей любви к ТВi и родному 5 каналу, они не способны изменить общую картину на телевидении.

Что меня еще сейчас тревожит — у телевизионщиков есть много страха в отстаивании собственных интересов.

Я приведу пример с конкурсом на распределение цифровых частот. В августе 2011 года Нацсовет провел беспрецедентный и дерзкий конкурс на распределение цифровых частот, в результате чего абсолютное большинство региональных телекомпаний в Украине потеряли возможность работать в цифре с 2015 года.

Напомню, о чем речь. По нашим международным обязательствам, начиная с 2015 года в Украине не должно быть аналогового телевидения. То есть, и привычная антенна, которой мы с вами пользуемся, не будет принимать телевизионного сигнала. Он будет распространяться только посредством цифровой передачи. Соответственно в эфире будут работать только те телекомпании, которые получили лицензию на цифровое вещание.

Так вот. Большой массив частотного ресурса уже поделен заранее и большинство авторитетных местных вещателей не будут работать в эфире после 2015 года. В эту ситуацию попала не только оппозиционная крымская “Черноморка”, это и “Ровно-1”, и ТРК “Черновцы”, и “TV-4” в Тернополе. Это авторитетные компании, которые являются визитной карточкой региона. Эти компании дружно потеряли свои частоты, зато Нацсовет вывел на новых игроков — компании, которые никогда не работали на рынке, но получили цифровые лицензии на годы вперед. Что касается общенациональных вещателей, там тоже ситуация не беспроблемная. Например, группа компаний “1 +1” тоже не получила все те частоты, на которые рассчитывала.

Весь рынок был шокирован результатами конкурса. Были громкие разговоры на телевизионных кухнях и о протестах, и о судебных исках, а в результате индустрия просто сложила руки и покорно приняла результаты этого конкурса по простой причине — чтобы не ссориться с властью и Нацсоветом.

Мы проводили дискуссии с представителями Индустриального телевизионного комитета, Независимой ассоциации вещателей. Они просили: помогите нам. Мы говорили, давайте подумаем, что мы можем сделать, но встречный вопрос к вам: как далеко вы готовы пойти в отстаивании своих прав? Практика показала, что недалеко... Это мне напоминает анекдот, когда украинец, который идет в атаку во время Второй мировой, говорит: “Если я погибну в бою — прошу меня считать коммунистом, а если не погибну — то нет”.

После голосования за закон о выборах, интриг вокруг письма Тимошенко и смены лидера фракции начали активно распространяться слухи о расколе в БЮТ. Что происходит в ваших рядах? Существует ли раскол?

Конечно, сейчас партия не в лучшем состоянии. А что еще можно ожидать от партии, которая находится под колоссальным прессом власти и лидер которой незаконно заключен?

В связи с этим есть много сомнений, много внутренних дискуссий. Надо откровенно сказать: есть и много подозрений. Власть давит — и ты начинаешь внимательнее присматриваться и к тем, кто рядом с тобой в одном окопе стоит. Это есть.

Чего нет — нет раскола. Нет таких конфликтов, которые бы не позволили партии достойно выступить на предстоящих парламентских выборах.

Две простые цели сегодня объединяют всех: это свобода для Тимошенко и общая победа демократических сил на парламентских выборах.

Выход Романа Забзалюка из фракции БЮТ стал неожиданностью. Правая рука Кожемякина, он “жил” в Печерском суде, боролся за места для журналистов. Почему он вышел?

По Роману я лично не знаю истинных причин. Он не объяснил это фракции. Я слышал версии о личных обидах, что у него были какие-то претензии...

Потеря Романа является досадной. Сильный руководитель областной организации. И в команде он был заметен. Хотя, с другой стороны, сказать, что это человек, который бы определял идеологию или стратегию нашей команды — так не скажешь.

Как вам живется с новым руководителем фракции Андреем Кожемякиным?

Позитивно то, что формальное руководство приведено в соответствие с реальным положением вещей. Еще до избрания председателем Кожемякин реально руководил фракцией и донесением до фракции стратегических решений, которые принимались Турчиновым. Поэтому решение логичное.

О негативе этой ситуации. Мне кажется, что в отношении Ивана Кириленко изменение произошло в не самый корректный способ. В команде многие это чувствуют. Это человек с невероятным авторитетом, и дело не только в седине его волос — все знают его опыт, его такт, к нему есть безграничное уважение как со стороны однопартийцев, так и со стороны оппонентов.

Но Иван Григорьевич никуда из команды не исчез. Это человек, который будет бесценным при подготовке к парламентской кампании. Он сам видит своим приоритетом подготовку к выборам.

На ваш взгляд, все ли возможное делает “Батькивщина” для того, чтобы спасти Тимошенко?

Видимо, пока не все.

В последние месяцы мы слишком сильно сконцентрировались на том, что происходило вокруг судебного процесса. Как говорил Иван Кириленко: “сейчас наш избирательный округ — это Печерский суд”. С одной стороны, в момент, когда судят нашего лидера, каждый считал нужным быть там рядом. Не быть там выглядело бы предательством, в первую очередь — перед собой.

Но с другой стороны, это вылилось в то, чего очень хотела власть — была полностью парализована работа партии. Если мы серьезно думаем об устранении режима и о победе на парламентских выборах, наша борьба не может сводиться лишь к пикетированию Печерского или Апелляционного судов. К сожалению, мы другие направления вынуждены были законсервировать.

Мы как команда, которая является стержнем оппозиционного движения, должны сейчас активизировать работу по всем направлениям. Это не значит забыть о суде или Качановской колонии. Нет, наоборот. У нас есть крупные активы: есть депутаты местных советов — это тысячи людей, которые способны влиять на решения на местах, есть сотни тысяч активистов, есть направление по международной работе, с которым блестяще справляется Григорий Немыря. Есть важное направление по работе с общественными организациями и экспертной средой — это направление, в котором я вижу свою ценность. Чтобы победить режим, нам пора задействовать все наши ресурсы в полную силу.

Юлии Владимировне говорят, что она в свое время набрала в список много людей, которым чужды были понятия морали и идеи. Отсюда “тушки”, перебежчики, предатели. Это и вас коснулось, когда ваш бывший однопартиец Николай Баграев на Комитете проголосовал за решение о выражении вам недоверия. По Вашему мнению, очистились ли ряды “Батькивщины”?

Относительно Николая Баграева. Мы же понимаем, что голосовал не он, а его партийный билет. Здесь даже обижаться нет смысла: просто такие ситуации добавляют отвращения к системе, которая выкручивает людям руки...

Наша фракция оказалась крепче, чем многим казалось. После ареста Тимошенко 5 августа мы потеряли двух членов. Наверное, многие думали, что арест Юли полностью уничтожит нашу команду и уничтожит ее. Сейчас 103 депутата во фракции. Думаю, что это очень достойный результат. Конечно, жаль, что потеряли других. Напомню, что мы провели в парламент 156 человек.

Но сегодня сам факт нахождения в этой фракции означает, что у тебя есть проблемы: у твоего бизнеса, если он у тебя есть, у твоих родственников, если они претендуют на какие-то должности. И то, что у нас есть 103 бойца, способных этот вызов принять и держать позицию, — меня очень вдохновляет. Думаю, мы сейчас получили тот костяк, на который партия может опираться для победы на предстоящих парламентских выборах.

Что касается формирования списков — есть проблема, и она характерна для всех украинских партий. В парламент слишком много людей идет не для работы, а для других вещей — для кого мандат депутата это патент на безнаказанность, для кого — подтверждение привилегированного статуса. На самом же депутатство должно быть местом работы — достойной, но и жертвенной.

Я сторонник системы открытых списков и регистрировал вместе с коллегами такой законопроект о выборах в парламент по открытым спискам в 2008 году. Он прошел экспертизу Венецианской комиссии и получил довольно положительный отклик. Именно это было одной из причин, почему я не голосовал за закон о выборах, который принят парламентом сейчас.

Но вы были одним из немногих среди ваших однопартийцев, кто не голосовал...

То, что меня тогда наиболее возмутило, — это способ, которым этот закон навязывался. Отдельная горстка людей во главе с Януковичем сочла, какая схема выборов им самая выгодная и навязала ее всей стране. Они сначала поломали через колено собственную партию, затем партнеров по коалиции (мы-то знаем, что коммунисты и Литвин были абсолютно не в восторге от этого закона), а потом они в шантажной ультимативной форме навязали это всему парламенту. У меня, как у мыслящего человека, который дорожит своей внутренней свободой, такие вещи вызывают абсолютное неприятие. Но сейчас это перевернутая страница. Надо думать, как этому закону выигрывать на выборах.

В ПР сейчас появилась инициативная группа товарищей, которые говорят, что им с этим законом даже при применении админресурса выиграть выборы будет трудно и они говорят: для победы на выборах давайте мы еще раз “подкорректируем” закон. Я не удивлюсь, если сейчас возникнет парадоксальная ситуация — и оппозиция должна будет защищать этот закон от изменений к худшему. Мы готовимся к такой возможности.

После заключения Тимошенко ее дочь стала активным ньюсмейкером. Она собралась в очередной тур по Европе, чтобы рассказать европейским политикам и общественности о том, что происходит с ее матерью. Кому принадлежит идея раскрутки Евгении Тимошенко и насколько она эффективна?

Женя не появилась у нас в команде вчера. Я вместе с ней работал на выборах 2006 года. Тогда по всей центральной Украине у нас был агитационный тур с концертами, где выступали группы “Борщ” и “Death Valley Screamers”, в которой играет Шон Карр. Мы ездили автобусом по областным центрам и в холодных клубах где-то в Ромнах и Прилуках. Интересно было... По Шону было два опасения. Ему нельзя было агитировать со сцены — потому что он иностранный гражданин, и это было бы нарушением закона .. И все очень переживали, чтобы Шон не снимал майку, чтобы не шокировать бабушек в сельских клубах своими татуировками.

Женя с первого дня была в этом туре и я сразу предложил ей также выходить на сцену вместе с нами. Она выходила, обращалась к людям, говорила, насколько нам важна эта победа. Юлия Владимировна об этом узнала гораздо позже. Уже где-то в середине нашего тура был звонок от нее: “Слушай, Андрей, а как там моя Жужа?” Я говорю: “Она у нас работает VIP-агитатором. Держится хорошо — Вы должны были бы гордиться.”

Жене всегда хотелось поддержать маму и она чувствовала, что может быть ценной в общественной работе. Кроме того, у нее всегда было здоровое понимание того, что именно фамилия Тимошенко автоматически не делает ее политиком первого эшелона.

Мне кажется, это очень хорошая комбинация. Это не случай младшего Януковича, который стал депутатом только благодаря отцу.

Если комбинация с дочерью выглядит логичной, то с мужем история не очень понятна. После получения политического убежища в Чехии он де-факто на протяжении нескольких лет не сможет посетить Украину и встретиться с женой...

С юридической точки зрения, он может вернуться в Украину, но это автоматически поставит под сомнение или лишит его статуса беженца. Но, думаю, как только у него будет возможность сюда вернуться — он сразу будет здесь, при первой возможности.

А что его заставило уехать? Его бизнес давно за границей...

Думаю, он имел свои причины бояться ареста и задержания. В ситуации, когда возобновлены уголовные дела 15-летней давности, риск действительно велик. У власти был и есть колоссальный соблазн задержать еще и мужа и, не приведи Господи, дочь или других родных и важных для Юлии Владимировны людей, попытаться таким образом сломать ее.

Я помню, как Тимошенко описывала, когда их обоих задержали по делу ЕЭСУ и в какой-то момент их специально провели по коридору СИЗО так, чтобы они увидели друг друга. Тот момент Юлия Владимировна вспоминала как один из самых драматических и тяжелых.

Каждый, кто читал “1984” Оруэлла, знает, что режим может быть по-садистски очень изобретательным, очень иезуитским в способах давления на тех, кого он не может сломать обычным методом.

Надо быть Александром Тимошенко, чтобы принять решение. В любом случае на сегодня его пребывание в Чехии воспринимается нашей командой как еще одна возможность рассказывать миру о том беспределе, который здесь есть.

Юлия Владимировна призвала лидеров оппозиционных партий объединиться и пойти на выборы единым списком. Насколько реалистична эта идея?

На сегодня это красивая мечта, которая не будет реализована на парламентских выборах 2012 года.

Почему?

Есть законы природы. Во власти ты обьединяешься, а в оппозиции каждый за себя. БЮТ, “Фронт змін”, “Свобода” — это три разных истории, три различных способа принятия решений, три разных набора принципов. Для этих трех команд огромным достижением будет координация на мажоритарных округах. Общий список мажоритарщиков выстроить реально. Это наша программа минимум.

...Я иногда слышу от людей, что эти парламентские выборы ничего не решат. Это пустые разговоры. И вредные. Если мы серьезно думаем о свержении режима и устранении Януковича на ближайших президентских выборах — мы не можем пренебрегать выборами парламентскими.

Оранжевой революции не было бы в 2004 году, если бы прежде не было парламентских выборов 2002 года, на которых “Наша Украина” получила наибольший результат по партийным спискам. Тогда люди поняли, что есть шанс побеждать эту власть, которая кажется таким незыблемым монолитом, который всех давит.

В этом году мы имеем все шансы увидеть победу демократических сил на парламентских выборах. Если это произойдет — это будет верный признак того, что мы в шаге от свержения режима Януковича.

Анна ЯЩЕНКО