Анатолий Гальчинский: “В провалах экономической политики львиная доля вины НБУ”

Хотя после совокупного почти 17-процентного падения экономики за последние годы (и это без учета потерь территории) честнее было бы охарактеризовать подобную тенденцию, как вялую попытку потрепыхаться на дне (если оно все-таки достигнуто).

За два послемайданных года экономика Украины так и не избавилась от фактического монопольно-кланового контроля над ключевыми отраслями. И пытается не задохнуться в туго затянутой на ее шее фискальной петле, все еще оставаясь зажатой в жесточайших административно-коррупционных тисках. И это — наиболее весомый реальный итог двухлетней имитации реформ исполнительной и всеми другими ветвями власти (отдельные положительные примеры на общем грустном фоне не в счет).

Впрочем, удивительно, что она (экономика) вообще подает какие-то признаки жизни при полуразрушенной кровеносно-банковской системе и том жесточайшем кредитно-денежном голоде, на котором ее держит еще одна ветвь власти — монетарная. Наличие множества сомнений в состоятельности подобной политики Нацбанка (как и опасений по поводу катастрофичности последствий), видимо, не вызывает особого беспокойства ни у главы государства, ни у законодателей. Ведь более чем за полгода полного бездействия совета НБУ они так и не сподобились назначить и делегировать в него своих представителей. И таким образом задействовать этот предусмотренный Конституцией инструмент контроля за деятельностью главного банковского ведомства. Нет смысла или за подобной бездеятельностью могут стоять иные побудительные мотивы? С расспросами на эту и другие сопряженные темы мы обратились к экс-главе НБУ (2000—2005 гг.) Анатолию Гальчинскому.

— Анатолий Степанович, как бывший председатель совета НБУ и автор многих научных работ, касающихся монетарной политики, вы наверняка следите за последними событиями и тенденциями в этой сфере. Насколько нынешняя денежно-кредитная политика НБУ адекватна нынешним реалиям и вызовам нашей экономики?

— В вашем вопросе поднимается принципиально значимая проблема. Речь идет о концептуальном подходе в понимании сути монетарной политики. В ней всегда существуют альтернативные возможности. Важна системность их реализации, а главное, корреляция с концептуальными принципами осуществляемых в стране общеэкономических преобразований. 

Денежная система является органической частью макроэкономического сегмента экономики, и их преобразования должны не просто подчиняться единой логике, но и аккумулировать в себе общие решения, скоординированные механизмы. Если этого нет, то всякие разговоры о действенности не только монетарной, но и в целом общеэкономической политики лишены смысла. Говорить о подобной корреляции у нас просто не серьезно. Речь идет о конструктивном взаимодействии двух центров экономической политики — правительства и НБУ. Оно по сути отсутвует. По моему глубокому убеждению, системная разбалансированность, которая является одним из источников перманентного кризиса нашей экономики, во многих аспектах начинается с этого. И самое печальное — у нас эта принципиально значимая проблема экономической политики даже не обсуждается.

— Как в связи с этим оценивать самостоятельность Национального банка? Ее у нас много или, наоборот, мало? Все-таки это благо или зло в наших условиях?

— Самостоятельность центрального банка — золотое правило рыночной экономики, ее незыблемый принцип. Речь идет, прежде всего, о финансово-экономической самостоятельности: Национальный банк не несет ответственности за обязательства органов государственной власти. Эти вопросы весьма корректно прописаны в законе о НБУ. Но мы должны понимать и другое. Обеспечение стабильности денежной единицы, а это согласно Конституции основная функция НБУ, не может быть реализовано лишь инструментами монетарной политики. Это общеэкономическая проблема, которая органически корреспондирует с вопросами финансовой стабилизации, проблемами занятости и экономического роста.

В положении о Банке Англии, а это наиболее авторитетный банк мира, его основополагающая цель определена как двуединая задача: поддержание стабильности цен и обеспечение экономического роста. Таким же образом определена целевая функция выполняющей обязанности центрального банка США Федеральной резервной системы: минимизация безработицы, поддержание стабильности цен, обеспечение стабильности финансовой системы. Эти положения особо значимы и для нас. Речь идет о принципиально значимом — о расширительной трактовке основной функции НБУ, понимании того, что обеспечение стабильности гривни предполагает реализацию не обособленной, а наоборот, функционально скоординированной с правительством монетарной политики.

— Каковы механизмы соответствующей координации?

— В разных странах используются самые разные, формализованные и неформализованные механизмы координации. Я всегда привожу в этом как пример США. Один из наиболее авторитетных в мире специалистов в области денежных отношений А.Гринспен, более 18 лет возглавлявший Федеральную резервную систему США, в своей книге “Эпоха потрясений”, касаясь поставленной проблемы, рассказывает о такой детали: каждую пятницу в 8.30 он встречался в неформальной обстановке за завтраком с министром финансов, обмениваясь текущими оценками и идеями планов на будущее экономической политики, включающей ее монетарную и фискальную слагаемые, их взаимоувязки.

У нас функция соответствующей координации возложена на совет НБУ, который в соответствии с Конституцией разрабатывает основы денежно-кредитной политики и осуществляет контроль над ее реализацией. Состав совета формируется президентом и Верховной Радой из числа лиц, представляющих позицию НБУ, законодательной и исполнительной власти, чем обеспечиваются предпосылки соответствующей координации. Во времена моего председательства членом совета был министр финансов И.Митюков. Кроме этого, на заседания всегда приглашался замминистра экономики и президент Ассоциации украинских банков, что, понятно, способствовало разрешению обсуждаемой проблемы.

— Но совет у нас не работает. Полномочия членов совета закончились еще в сентябре прошлого года, новый состав еще не сформирован. К тому же известны проблемы работы прошлого совета. Он практически бездействовал. Возможно, он вообще не нужен?

— Подобные инструменты монетарной политики используются и в других странах. Классический пример — Банк Англии. Банк имеет двухзвенную структуру управления — совет директоров и комитет по денежной политике. Совет по денежно-кредитной политике функционирует и в структуре Национального банка Польши. Почему у нас не решается проблема формирования нового совета, вопрос не ко мне. Если я не ошибаюсь, ВР уже давно утвердила членов совета по своей квоте. Ситуация фактически блокируется президентом. Почему? Президент, всем понятно, обладает монопольным влиянием на НБУ. Совет естественным образом может ограничить эту монополию. Возможно, ответ на ваш вопрос размещается в этой плоскости.

Должен в связи с этим заметить, что основы монетарной политики, обосновываемые и контролируемые советом, это не только ее общие принципы, но и конкретные параметры: граничные показатели инфляции, эмиссии, рефинансирования. Помимо этого, совет утверждает и контролирует смету доходов и расходов банка, отчисления в бюджет, регламентирует внутренний аудит, дает согласие на наиболее важные кадровые назначения.

По своим полномочиям совет, по сути, представляет одно из звеньев управления НБУ. Если кому-то не нравится данная структура управления, которая в свое время была поддержана и МВФ, то необходимо инициировать соответствующие изменения в Конституцию. Иначе блокировка совета уподобляется управленческому рекету. Используется давно наработанная схема неформальной приватизации объектов государственного управления. Речь идет об особо значимом — о приватизации эмиссионного центра и регулятора денежных потоков. Это недопустимо.

— Несколько вопросов, касающихся содержательной стороны монетарной политики. Первый из них — либерализация валютного курса. Ваше мнение по этому поводу.

— Моя позиция в этом вопросе однозначна: я всегда активно отстаивал и отстаиваю сейчас безальтернативность системы плавающего валютного курса. Это неотъемлемый атрибут рыночной экономики, достаточно эффективный, апробированный мировым опытом инструмент саморегулирования платежного баланса, как и других принципиально значимых пропорций экономики. Но есть несколько предостережений: вводить плавающий курс нужно постепенно. Перепрыгнуть за один раз из системы регулируемого валютного курса в состояние нерегулируемого плавания без ощутимых не только монетарных, но и общеэкономических потерь невозможно. В 2001 г. советом НБУ был инициирован механизм валютного коридора, рассматриваемого как первая ступень перехода к системе плавающих определений. Это общемировая практика. В связи с этим интересен опыт Польши, где режиму свободного плавания предшествовал двухлетний переходный период, включающий в себя регулируемый коридор колебаний валютного курса злотого к евро на уровне не более 15%. В данном случае речь идет об использовании обменного курса в качестве, естественно, не основной, а промежуточной цели монетарной политики, о так называемом режиме скользящей (мягкой) увязки ценовой и курсовой политики.

Необходимо учитывать и другие весьма значимые аспекты обсуждаемой проблемы. Речь идет о принципе цикличности: максимально возможная амплитуда либерализации курсовой политики допустима лишь в период экономической стабильности, в условиях экономического подъема. В кризисный период механизмы либерализации сужаются. Мы говорим о хорошо известном специалистам кейнсианском принципе stop-go, который касается системы не только макроэкономических, но и монетарных регуляторов. Скажу больше, в условиях кризиса действует механизм мультипликационного ускорения курсовой девальвации, что, в свою очередь, ограничивает возможности либерализации.

Хорошо известно и другое. Мировая практика не знает механизмов абсолютной либерализации. Чистого плавания валют нигде не существует. Оно фактически и невозможно. Когда говорят, что НБУ не имеет отношения к определениям курса, то это обман, это от лукавого. Стабильность денежной единицы имеет два измерения: внутреннее — инфляция, внешнее — валютный курс. Эти параметры неотделимы в своей реализации. Кому это не ясно? Совсем недавно британский The Economist опубликовал рейтинговые результаты, согласно которым гривня вошла в тройку наиболее недооцененных валют мира. Валютный курс гривни недооценен на 68,7%, российского рубля — на 69,0, венесуэльского боливара — на 86,5%. Я немного знаком с методикой подобных расчетов — в них учитываются не только реальные (объективные), но и субъективные (просчеты регулятора) предпосылки. Выводы из этого делайте сами.

— Еще один дискуссионный вопрос: инфляционное таргетирование, к которому переходит НБУ. Ваше отношение к этой проблеме.

— Попытки использовать механизмы таргетирования предпринимались и раньше. Они оказались неэффективными. Важно разобраться в причинах этого. Есть классическая модель таргетирования, которая базируется на монетаристском определении инфляции как сугубо монетарного явления. Ее динамика определяется количеством денег в обращении. Прикрутили краник эмиссии, и налицо антиинфляционный эффект. Для западной экономики с развитой кредитной системой и очень ограниченной амплитудой инфляционных флуктуаций подобная логика таргетирования весьма приемлема. Ее принципы разделяет и МВФ.

Но при всем этом данная модель оказывается функционально уязвимой для условий переходной экономики. Она не учитывает структурную двойственность инфляционного процесса, сочетания в нем так называемой инфляции спроса, которая имеет монетарную природу и действительно сдерживается сжатием предложения денег, и так называемой инфляции затрат, которая формируется на иной, немонетарной, основе. Повышение тарифов — это один из примеров инфляции затрат. Их регулирование — функция не НБУ, а правительства. В этом случае сжатие предложения денег дает отрицательный эффект: ограничивая кредитный потенциал экономики, ведет к ее стагнации. Налицо хорошо известная в теории денег, но не всегда учитываемая в практике монетарной политики коллизия — для достижения антиинфляционного эффекта в первом случае денег должно быть мало, во втором их должно быть достаточно. НБУ не знает, как решать эту дилемму. Весь смысл антиинфляционной политики сводится к одностороннему сжатию предложения денег, что в условиях кризиса недопустимо. На 2015 г. был установлен потолок увеличения денежной базы на 27%, а фактически, согласно данным НБУ, она выросла всего на 0,8%. Темпы роста денежной массы в прошлом году были почти в три раза меньше номинального роста ВВП. В итоге вместо монетарного стимулирования экономической санации налицо противоположный эффект — консервации кризисных процессов.

Важно и другое: если инфляция имеет не только денежную природу, то субъектом таргетирования не может быть лишь НБУ. И в этом вопросе необходима действенная координация усилий банка и правительства. В свое время я предлагал создать Координационный совет инфляционного таргетирования (5—7 человек), сопредседателями которого могли бы стать первый вице-премьер и глава НБУ. Возможно, есть смысл возвратиться к этой идее. Но главное даже не в этом. Необходима реальная заинтересованность правительства и НБУ в существенном снижении инфляции. До тех пор, пока инфляционный налог будет оставаться одним из важнейших факторов решения фискальных проблем, всякие рассуждения о действенности политики таргетирования будут оставаться сугубо декларативными.

— Вопрос касательно банковской сферы: как вы оцениваете процессы, связываемые с так называемой политикой зачистки?

— Банковский надзор, а это одна из основных функций НБУ, по своей сути не имеет ничего общего с милицейскими полномочиями. Когда на официальном уровне заявляют, что “план зачистки” реализован, а это более 60 банков — почти каждый третий, что у нас более тысячи банкиров имеют запятнанную репутацию, о каком авторитете банковской системы, а это основа основ ее дееспособности, то о чем тут можно говорить? А ведь речь идет о “красногвардейских атаках” по отношению к наиболее чувствительной и одновременно самой значимой жизнеобеспечивающей системе экономики. Регулятор не должен выступать в роли дровосека — рубить все с плеча. Не думаю, что этого не понимают руководители НБУ. В чем же причина? Хотел бы ошибаться, но, как мне это видится, речь идет о доминантах приватного интереса, о переразделе банковского капитала как одном из структурных звеньев реолигархизации экономики. Новый цикл приватизации в условиях во многом искусственного обесценения инструментами девальвации производственных активов — составляющее звено этого же процесса. Пока можно говорить лишь о предпосылках реолигархизации, но эта тенденция просматривается со всей очевидностью. Важно упредить подобное. Будет весьма печально, если НБУ окажется системообразующим звеном этого процесса.

Механизмы “зачистки” увязываются НБУ с нарушениями банковского законодательства. С этим действительно надо бороться. Это функция НБУ. Но давайте и в этих вопросах опустимся на землю-матушку. В условиях полного разбалансирования экономической системы, более чем трехкратной девальвации гривни и соответствующего обесценения активов субъектов хозяйствования, в том числе и банков, говорить о стерильности банковских трансакций могут только чистоплюи. Речь не идет о криминале — это вопрос правоохранительных органов.

— Распространено мнение, что у нас слишком много банков. Может, в связи с этим политика сокращения их количества оправдана?

— Инициатива концентрации банковской системы должна исходить не сверху — от регулятора, а снизу — от рынка. До последнего времени рынок, я говорю сейчас далеко не только об Украине, формировал спрос не только на крупные, но и на средние и малые банковские учреждения. Мы не являемся исключением в этом — речь идет о типичной для условий интенсификации рыночных отношений ситуации. С этим нельзя не считаться. Посмотрите, что в этой связи происходит.

В НБУ не говорят о банках, которые в условиях кризиса удалось поставить на ноги, упредить банкротство. А ведь это главное в банковском надзоре, который в цивилизованном мире неотделим от функции ЦБ — кредитора последней инстанции. А у нас — противоположное: основополагающий принцип надзора “помочь” культивируется как принцип “убрать”.

Хочу и в этом вопросе сослаться на западный опыт, напомнить читателю, что в годы мирового финансового кризиса 2008—2009 гг. в рамках национальных программ США и ЕС для поддержки банков было выделено 2,7 трлн дол., что, по экспертным оценкам, втрое превышало сумму утраченных банковским сектором активов. Но и это не все. В начале 2012 г. ЕЦБ представил национальным банкам трехлетний кредит на общую сумму 1 трлн евро, снизив при этом ставку рефинансирования, если я не ошибаюсь, до 0,5%. Буквально две недели назад (10 марта) ЕЦБ принимает долгосрочную программу стимулирования монетарными инструментами экономического роста, которая в числе основных мероприятий предполагает снижение базовой ставки по кредитам до нуля процентов, выкуп долговых обязательств на общую сумму 550 млрд евро, другие достаточно радикальные меры, призванные, как это говорится в официальной информации ЕЦБ, обеспечить достаточное количество денежных ресурсов для кредитования бизнеса и частных лиц. Политика “зачистки”, которая реализуется НБУ, основывается на диаметрально противоположных общепринятым в мире философских доминантах. Это не может не вызывать серьезной озабоченности.

В провалах экономической политики львиная доля вины НБУ. Для меня это неоспоримая реальность. Необходима глубокая коррекция монетарной политики НБУ — монетарная политика роста, которая могла бы стать базисной основой общего оздоровления экономического процесса, его стимулирующим началом. Существует весомый не только мировой (в первую очередь, “Новый курс” Рузвельта), но и наш собственный опыт реализации соответствующей модели. Многие вопросы экономического роста 2000—2004 гг. (а это более 8% роста ВВП в год) решались не только благодаря благоприятной внешней конъюнктуре, но и механизмами монетарного стимулирования. Этот опыт сохраняет конструктивный потенциал и сегодня. Его необходимо использовать.

— Что вы конкретно имеете в виду? О каких инструментах монетарной политики роста идет речь?

— Коснусь лишь одного аспекта этой многоуровневой проблемы. Политика экономического роста предполагает опережающие темпы предложения денег, создание на этой основе денежного инвестиционного запаса, доступного субъектам рынка. В 2000—2004 гг. ежегодный прирост денежной массы колебался в пределах 27—32%, но это не провоцировало инфляцию, которая оставалась оптимальной для условий экономического роста. Показательным в этом был 2002 г. — при увеличении денежной массы на 31% розничные цены не только не выросли, но и снизились на 0,2%. Как это подтверждено данными проведенного нами анализа, дополнительная денежная масса была поглощена в основном инвестиционным спросом.

— Вы хотите сказать, что по примеру 2002-го потолок денежного предложения надо поднять до 30%? Но ведь сейчас у нас совершенно другие экономические условия.

— Я о другом. На примере эмиссионной амплитуды прошлых лет хочу лишь привлечь внимание к потенциалу возможных решений в этой наиболее чувствительной сфере монетарной политики. Подобный лаг возможностей существует и в ее других направлениях.

Что предлагается на текущий год? Согласно прогнозным оценкам, ВВП должен вырасти на 2%, инфляция — на 12, а денежная масса — на 11,5%. Сопоставьте эти параметры и вы увидите, что проводимая в 2015 г. политика сжатия фактически пролонгируется (пусть и в умеренных масштабах) и на 2016 г. В моем понимании, это ошибочная позиция.

Юрий СКОЛОТЯНЫЙ