Анатолий Гальчинский: “Украинское колесо в стратегии — это то, чего нам все время не хватает”

Вопросы, традиционно игнорируемые украинскими властями в пылу традиционного и извечного пожаротушения. Впрочем, у этого игнорирования есть еще одна довольно банальная причина — жесточайший и тотальный дефицит не только стратегического видения и прозорливости, но и адекватной мировоззренческой базы, моральных устоев и ценностей, да и, наконец, банальной профпригодности у подавляющей части отечественной политической тусовки вместе со всем ее “академическим” и прочим окружением. Так что за квалифицированными оценками приходится обращаться к нашим давним и проверенным собеседникам, один из которых — многолетний президентский советник (1994—2004), глава Совета НБУ и Национального института стратегических исследований (2000—2005) профессор Анатолий ГАЛЬЧИНСКИЙ. 

— Анатолий Степанович, согласны ли вы, что, несмотря на наличие целого ряда именуемых стратегиями документов, действующей власти — в лице президента, правительства и парламентской коалиции — так и не удалось не то что системно проработать, но даже всерьез подступиться к этой проблеме? А многочисленные коллизии нынешних реформ и псевдореформ (в первую очередь экономических) определяются их системной разбалансированностью.

— Полностью согласен с вами. Когда мы говорим о предполагаемом в этом году почти десятипроцентном падении ВВП (первое полугодие — 16,3%), то это не только результат военной экономики. В этом показателе не учитываются наши потери на оккупированных территориях. Они вынесены Госкомстатом за скобки соответствующей динамики. Власти предпочитают умалчивать об этом, но смысл происходящего понятен — в катастрофическом состоянии экономики высвечиваются системные просчеты экономической политики. Каковы перспективы? Посмотрите прогноз на 2016 год. Спор идет о том, достижимы ли 2% роста. И это при условии, что наш минимум — 5—6%. Это одно из определяющих условий не только реализации наших планов евроинтеграционной перспективы, но прежде всего нашего выживания как суверенного государства, нашей соборности. Хорошо понимаю, что стратегия страны — это не только экономика, это, в первую очередь, мировоззренческие начала, политические, социальные, духовные и естественно, экономические преобразования в их системной обусловленности. 

Но в нынешних условиях, задача экономического роста на уровне не ниже 5—6% приобретает в стратегии страны системообразующую функцию. Я не импровизирую, имею право на такое обобщение: в 2000—2004 гг. среднегодовой рост нашей экономики составлял 8,2%. Это статистика МВФ. Это наш опыт. Почему же, реализуя задачи экономической стратегии, мы не пытаемся извлечь рациональные зерна из этого опыта, даже не говорим об этом? Так поступать нельзя. 

При всей глубине революционных преобразований принцип преемственности, соединения в процессе развития логики прерывного и непрерывного не может игнорироваться. Истоки катастрофического состояния в экономике кроются именно в этом. Приходят новые правители и заявляют, что они начинают все сначала. Экономика не в состоянии выдержать подобное. Что стоит за этим? Прежде всего, передел собственности. В наше время функцию главного оператора в этом взял на себя НБУ. Банковская чистка — это фактический передел банковского капитала. И так во всем. Самая популярная “коломыйка” НБУ — “тебе дам, тебе дам, а тебе не дам” — из этого репертуара. Кто этого не понимает? Политика “свой—чужой”, под какими бы лозунгами она не осуществлялась, всегда была и остается сегодня наиболее деструктивной. В этой связи проблема деполитизации экономической системы приобретает первостепенное значение. Без этого сформировавшийся трафик в направлении экономического коллапса изменить не возможно. По большому счету начинать необходимо с этого.

— Вопрос по поводу мировоззренческих начал в стратегии. Несколько месяцев назад Минэкономразвития презентовало документ с претензией на стратегическое содержание и пафосным названием “Путь к процветанию”, в котором принципы либерализации рассматриваются в качестве основы реформирования национальной экономики. Насколько корректна подобная постановка вопроса, если во всем мире с самых высоких академических (да и политических) трибун говорят о глубоком кризисе либерализма? Ведь согласитесь, что мировой финансовый кризис 2008—2009 гг. — яркое тому подтверждение. Не пытаемся ли мы реформировать экономику, обращаясь к уже устаревшему и отработанному материалу, который исчерпал свой конструктивный ресурс и уходит в прошлое? Вы являетесь автором монографии “Либерализм — уроки для Украины”, многократно выступали (в т. ч. и на страницах ZN.UA) по этой проблематике… Хотелось бы узнать вашу точку зрения по этому вопросу.

— Очень важно преодолеть сугубо инструментальный подход в оценках либерализма. Либерализм — это, прежде всего, система мировоззренческих ценностей, среди которых естественное равенство и свобода личности, верховенство права, право каждого из нас быть самим собой, реализовывать свою индивидуальность. Речь идет о мировоззрении, основой которого являются общечеловеческие ценности. Они непреходящи. На различных этапах меняются механизмы их реализации. Но это — вопрос иного порядка. В этом смысле я всегда утверждал и утверждаю сейчас, что логика современных общецивилизационных преобразований и логика либерализма органически корреспондируют друг с другом. Мир все больше поворачивается в сторону человека, реализации его достоинств, и в этой связи корректней всего говорить не о конце, а, наоборот, — о начале эпохи подлинного либерализма. В своих стратегических концептах мы обязаны руководствоваться этим.

Но вы правы в своих акцентах по поводу кризиса реализуемых в течение последних десятилетий функциональных механизмов неолиберальной модели либерализма, которая утвердилась в 1970-е годы в качестве антипода кейнсианской политики. Системным воплощением этой модели стала очень успешная для своего времени экономическая политика Рональда Рейгана (рейганомика) и Маргарет Тетчер. В то же время мы должны понимать, что соответствующие инструменты неолиберализма теряют свою действенность. Кризис неолиберальной модели экономики — это сегодня объективная реальность, и мы не имеем права в своих стратегических построениях не учитывать этого.

Что дальше? Есть ли у нас понимание того, что на почве исчерпавшего свой креативный потенциал неолиберализма формирует свои ценности качественно новая, основанная на синтезе либерализма и социал-демократии модель социального, а по ряду принципиальных позиций — социализированного либерализма? Учитываем ли мы в своей стратегии глубокие качественные изменения в мировой экономике: с одной стороны — логику ее децентрализации, с другой — формирование глобально кейнсианских механизмов ее регулирования? Классическое кейнсианство — это национальные механизмы. Я же акцентирую на формировании логики глобального кейнсианства. У меня нет аргументированных ответов на эти принципиально значимые вопросы. Жизнь покажет.

— Насколько применимы эти теоретические выкладки на практике, касаются ли они наших реалий?

— В их основе главная доминанта современной эпохи — подготовленная всем ходом исторических (социально-экономических, научно-технических и духовных) преобразований интенсивно возрастающая самодостаточность человеческой личности. Мир, поворачиваясь к человеку, разворачивается влево. Это объективный процесс, который невозможно остановить. Мир в поиске конструктивных решений преодоления вопиющей дифференциации и бедности. Интересно в этой связи сказанное на последней сессии ООН Президентом США Бараком Обамой. “Я верю, — заявил он, — что капитализм был лучшим способом создания благосостояния и возможностей за всю историю мира, но мы знаем, что для слишком многих людей процветание остается недоступным”. Обама, по сути, обвиняет существующий общественный строй, который, трансформируясь в нечто нами еще не осмысленное, меняет свои приоритеты. Нобелевская премия по экономике Энгуса Дитона, занимающегося научными проблемами бедности, имеет этот же подтекст. Логика трансформации неолиберализма в социальный либерализм базируется, как это мне видится, на этом.

Разве эти процессы нас не касаются, разве это не вопросы и нашей стратегии? Мы говорили: мир разворачивается влево. А что у нас? Очень опасный процесс девальвации власти, потеря ее авторитета, превращение в инородное по отношению к обществу тело определяется противоположным вектором экономической политики — крутым разворотом вправо: все преобразования осуществляются за счет человека. В первом полугодии реальная зарплата снизилась на 23,9%. Нет слов для комментариев этого. Так нельзя. Это преступно.

На чем основывались послевоенные реформы в Германии, в частности реформы Людвига Эрхарда? Они акцентировались на очень понятной логике — “благосостояние для всех”, “реформы имеют право на существование, если они основываются на доверии”. Это — не лозунги. Это реалии политики, ставшей в свое время основой “немецкого чуда”, а впоследствии — базой воссоединения Западной и Восточной Германии. У нас есть и собственный опыт. Сформировавшаяся в конце 1990-х — начале 2000-х годов модель экономического роста основывалась на опережающем росте реальных доходов населения: за 2000—2004 гг. ВВП вырос в 2,1 раза, а реальная зарплата — в
3,2 раза. Сейчас мы говорим о противоположном. А ведь это тоже основополагающие вопросы стратегии. Какова матрица предполагаемого экономического роста? Разве это принципиально не значимо?

— Пытаясь оправдать отсутвие четких ориентиров и критериев стратегического планирования украинские топ-политики и чиновники частенько пеняют на независящие от них объективные факторы — военный конфликт на востоке страны, проблемы экономического кризиса, в конце концов — наша зависимость от рекомендаций МВФ. Понятно, что это никого не может и не должно оправдывать, но можно ли говорить о каком-то внятном и самостоятельном стратегическом планировании, если страна так зависит от зачастую непредсказуемого внешнего влияния?

— Вы видимо согласитесь с тем, что как бывший советник президента (в 1994—2004 гг, в период президентства Леонида Кучмы — Ю.С.) и председатель совета НБУ, я кое-что понимаю в вопросах антикризисной политики. Скажу и то, что в течение десяти лет я очень тесно сотрудничал со специалистами МВФ, имел честь неоднократно бывать в штаб-квартире МВФ в Вашингтоне, принимать участие в многочисленных переговорах Леонида Кучмы с руководителем фонда — Мишелем Камдессю. Для меня понятна логика требований МВФ — это логика кредитора. Но специалисты МВФ всегда были открыты для дискуссий и если у тебя в портфеле есть принципиальные обоснования, есть собственная позиция, ее можно отстаивать. К тебе обязательно прислушаются. Не думаю, что в наши дни в этом плане что-то изменилось. Беспокоит другое — то, что НБУ и наш Минфин под кураторством премьера фактически превратились в безропотные функциональные подструктуры фонда. Этого раньше не было.

Акцентируя на этом, нельзя не сказать и о серьезных коллизиях в деятельности фонда, противоречивых решениях, за которые мировому сообществу приходится расплачиваться дорогой ценой. Специалисты это хорошо знают. Стоит в этой связи напомнить, что всего за месяц до начала мирового финансового кризиса 1997 г. МВФ дал положительную оценку финансового состояния стран Юго-Восточной Азии, которые фактически стали детонатором экономической катастрофы. МВФ и сейчас тупо придерживается принципов неолиберализма и рыночного фундаментализма, хотя реалии сегодняшнего дня, как мы уже говорили, демонстрируют их неадекватность. В деятельности фонда последних лет все больше доминирует не экономика, а политика, что недопустимо. В то же время не решаются сверхважные проблемы реформирования международной валютной системы, основы которой учреждены еще в 1978 г. и за прошедшие годы во многом девальвировались. А ведь ее обустройство — основополагающая функция МВФ. В этой связи основной месседж доказательности позиций наших правителей — “этого требует МВФ”, — предполагает, по меньшей мере, аргументацию на предмет корректности этих требований. Озвученная во время недавнего визита в Украину директора-распорядителя МВФ Кристин Лагард позиция по поводу того, что мы как никогда выполняем все указания фонда — это не позиция сильного, это позиция политической инфантильности. Думаю, что опытная госпожа Лагард прекрасно ориентируется в этих нюансах. 

— Особое внимание у нас уделяется опыту евроинтеграции других стран, в первую очередь Польши. Может быть нам действительно, как говорят многие, не стоит пытаться изобрести “украинское колесо”, а более системно использовать тот же весьма действенный польский опыт?

— Я высоко оцениваю политику польских реформ, их результативность. В них действительно есть много поучительного. Считаю Александра Квасневского, за время двух президентских каденций которого Польша стала членом ЕС и НАТО, одним из самых высокодостойных европейских политиков. Но, говоря о заимствовании опыта других, я всегда акцентирую на приоритетностях собственного опыта. Он действительно уникален. Не надо забывать, что Киевская Русь была одним из основателей европейской цивилизации, ее восточного крыла. Не только сейчас, но и практически во все годы нашей истории мы выполняли функцию связующего звена и одновременно фильтрующего кордона между Западом и Россией. Благородное европейство не имеет права не учитывать этого. Оранжевая революция и Революция достоинства — это знаковые события не только национального, но и общеевропейского масштаба, образец преданности народа своим цивилизационным ценностям, достоинствам своей родословной. В вышедшем в последнем номере ZN.UA (№40) интервью известный американский ученый Френсис Фукуяма назвал Евромайдан грандиозным событием современности. Аналогичные события в Тунисе отмечены в этом году Нобелевской премией мира. Мы также могли быть в числе высокодостойных номинантов на эту премию. 

— И почему не стали?

— Дефицит толерантности политического класса, его неадекватность в этом достоинствам Майдана. Выход из революции — самый сложный и самый ответственный этап политического процесса. События в Тунисе — образец решения именно этой проблемы. Премией мира отмечены послереволюционные достижения — создание после Жасминовой революции 2011 г. плюралистической демократии. У нас же вопрос о выходе из революции даже не обсуждается. В структуре власти представлены влиятельные политические силы, заинтересованные в ее перманентности.

Но я, если вы позволите, продолжу обоснование поднятой вами и очень значимой для нашей стратегии проблемы о соотношении собственного опыта и заимствований. В наших стратегических приоритетах мы естественным образом ставим на первое место вопросы демократии. Но нельзя забывать, что демократия только тогда может претендовать на свою фундаментальность, когда она своими корнями уходит в глубинные основы национальной культуры. Наша история наполнена уникальным опытом в этом вопросе. Уникальным является и наш нынешний опыт в формировании основ гражданского общества, волонтерского движения. В одной из своих работ я попытался аргументировать легитимность специфических форм демократии, за что получил изрядную порцию критики. Но опять вспомню Барака Обаму, в речи которого на сессии ООН поднимаются не только актуальные вопросы текущей политики, но и фундаментальные проблемы современности. Он подчеркивает, что демократия может приобретать в разных регионах мира разные формы, выражать уникальную культуру, уникальную историю и уникальный опыт каждого народа.

Это совершенно новая позиция. Она не вписывается в логику панамериканизма и евроцентризма как критериальной основы подлинной демократии. Сейчас говорится о ее многообразии. Это корреспондирует с логикой децентрализации мирового пространства. Важно, что эти же акценты расставлены и в выступлении на сессии ООН китайского лидера Си Цзиньпина. Такая корреляция — отражение новых подходов в понимании сути не используемых ныне в полной мере ресурсов общецивилизационного процесса, доминантности в этом не общих, а, прежде всего, специфических начал развития. Гетерогенная многополярность глобализации формируется на этой основе. Мы же пока что думаем по-старинке. Всмотритесь в лица наших руководителей: больше всего они боятся самих себя, своего класса, а также нашей действительно далеко не однозначной истории. 

В этом месяце произошло очень важное для нас событие: Украина стала членом (непостоянным) Совбеза ООН. Чтобы подчеркнуть его подлинно историческую значимость Президент выступил с телеобращением к народу. И это правильно. Но вот коллизия: за годы нашей независимости мы уже были в 2000—2001 гг. членом Совета Безопасности. Наш министр Геннадий Удовенко в 1997—1998 гг. выполнял очень авторитетную миссию президента сессии Генеральной Ассамблеи ООН. А ведь это столь же значимые страницы нашей государственности, начало которой, приходится напомнить, не 2014-й, а 1991 год. Не играем ли мы на руку путинской лжепропаганде, ненароком забывая это?

Теперь непосредственно о польском евроинтеграционном опыте. Необходимо учитывать не только его плюсы, но и противоречия. Речь идет об интеграции в уже сформировавшееся ранее ядро евроэкономики, что обуславливало осуществление конструктивной промышленной политики. Она отсутствовала, Что в итоге? Место периферийной структуры в экономическом комплексе ЕС. Польская статистика, которой я располагаю, свидетельствует о тенденции не роста, как ожидалось, а сокращения удельного веса высокотехнологической продукции: в 2000 г. было 5,6%, сейчас — 4,2%. За это же время продукция средненизких технологий выросла с 21 до 33%. Совсем недавно я прочел такие обобщения: в Великобритании по специальности работают менее 2% мигрантов. В других странах ЕС подобная ситуация. Иллюстрация этому — собирательный образ польского сантехника с университетским дипломом. Дочь моей близкой приятельницы, получив гарвардский диплом, два года работала судомойкой в ресторане.

Не абсолютизирую сказанное, но это реалии, на которые мы не имеем права закрывать глаза. Повторяю: опыт Польши очень важен. Но есть евроинтеграционный опыт Венгрии, Чехии, других стран, в котором свои достаточно значимые новации. Давайте наконец-то прекратим игры в идолопоклонничество. Польша, Грузия — а кто следующий? Изучение зарубежного опыта и возможностей его адаптации в реалии нашего развития это основа моей профессиональной деятельности — деятельности ученого. В моих многочисленных научных публикациях это стержневая тема. В свое время я много писал о чилийских реформах, их либеральной направленности, важности с точки зрения реалий нашей политики. Оценка этого — орден Бернардо О'Хиггинса, которым в 1995 г. меня наградило чилийское правительство. Говорю об этом, чтобы еще раз аргументировать свою принципиальную позицию в обсуждаемом нами вопросе. Я за максимальное использование конструктивного опыта других стран, где особо выделяю, как вам хочется, опыт польских реформ. Эта позиция не может ставиться под сомнение. Но стратегия государства, максимально аккумулируя опыт других, может быть в своей основе только национальным продуктом. Иначе — это всего лишь стандартная матрица. Низкая эффективность проводимых властью реформ определяется, помимо всего прочего, отсутствием в них национального начала, украинского колеса, о котором вы говорили. Мы всю жизнь на кого-то ориентируемся. Разве не понятно, что результатом этого может быть только эрзац-продукт. Украинское колесо в стратегии — это то, чего нам все время не хватает.

По словам известного английского философа Исайя Берлина, конструктивизм политика определяется его пониманием “в какую сторону дует ветер истории”. В наши дни ветер истории все больше разворачивается, как мы уже говорили, в сторону не унификации (”Мы все, как один”), а дифференциации, приоритетности индивидуального (”Я — это я”). Наша Революция достоинства — революция за право быть самим собой — соответствует этой логике. Хочется, чтобы политические лидеры оказались на высоте понимания сути этого. Конечно, быть самим собой намного сложнее, чем быть таким, как другие. Но я о другом: креативный потенциал общества концентрируется в индивидуальном, в ресурсной матрице каждого из нас. Стратегия страны должна в первую очередь акцентироваться на реализации этого потенциала.

Юрий СКОЛОТЯНЫЙ