Родовая травма

На Киевской книжной ярмарке мне случилось встретиться и хорошо посидеть со множеством дружественных киевлян. Все они интересовались русской жизнью, очередными августовскими катастрофами, перспективами кризиса, новыми книжками и личной жизнью звезд. В ответ на наши расспросы все горячо ругали родную власть, выдавали нерадостные прогнозы насчет правительства Тимошенко и насчет результатов зимних выборов (большинство моих приятелей уверены, что победит Янукович, тогда как москвичи склоняются к варианту с Тимошенко). Некоторые, впрочем, уверяли, что еще пара посланий Медведева — и Ющенко станет пожизненным президентом. Все это было очень весело. В конце каждого такого разговора я неизменно спрашивал: ребята, а как бы хорошо было все-таки это... опять вместе...

И здесь украинцы, столь разные, проявляли редкое единодушие: нет, не хорошо, прости, при ваших глупостях мы не хотим к вам обратно. Никакого объединения ни при каких обстоятельствах. И президент, который будет на это ориентирован, лишится львиной доли своего электората.

“Да почему же? — недоумевал я. — Неужели мы так плохи?” Во-первых, резонно отвечали мне, вы действительно плохи и успели это доказать; вы неизменно сворачиваете на тот же круг, а у нас еще есть шанс. А во-вторых, мы уверены, что набьем еще множество шишек, но хотим сделать это лично. Дело в том, что у нас разные условия для самоуважения. Русские, популярно объясняли мне, предпочитают национальной идентификации имперскую. Вот почему национализм у вас никогда не победит: вам важнее быть старшим братом, вы мучительно обижаетесь, когда кто-то не хочет к вам. Ваши главные проблемы — с Грузией и Украиной, именно потому, что они хотят жить отдельно. А нам совершенно не хочется быть одной из имперских наций — мы гордимся именно своей отдельностью, тем, чего вы вовсе не цените.

И в общем, они правы, конечно. “Русское” — понятие размытое, по-научному говоря, апофатическое: оно определяется не через то, что мы есть, но через то, чем мы не являемся или являться не хотим. Русское гибко и протеично, оно реализуется через внешние угрозы или в ответ на внешние вызовы, но самое себя толком не ищет, боится заглянуть в эту бездну. Украина лихорадочно выстраивает новые идентификации, думает над новым национальным мифом, анализирует собственный, будем откровенны, бардак — но так или иначе пытается стать собой. Россия мыслит себя только как общий дом — а любые попытки разобраться в собственном устройстве блокирует, как больной, оберегающий свое подсознание с его кошмарами и темными желаниями. Нам по-прежнему хочется быть вместе со всеми или на худой конец всех пугать — вместо того чтобы попробовать быть собой и вглядеться в собственные глубины.

Украинские книжные магазины полны книг по национальной истории, украинское искусство становится объектом пристального изучения, украинская мифология и национальная психология служат предметом постоянных дискуссий. А что нового узнала о себе за это время Россия? Получила несколько учебников истории, в которых опять-таки доказывается, что мы лучше всех и что нам все вредят? Одна писательская поездка вроде той, в которой мне довелось участвовать, сближает народы и крепит их союз лучше десятка гневных посланий, но эти гневные послания продолжатся, верьте слову. И сам я, отнюдь не имперец, с некоторым ужасом понимаю, что меня очень обижает нежелание этих прекрасных людей жить в одной стране со мной, ездить ко мне в гости без таможни, учиться в школах нашему языку и нашей литературе... Почему они мне так нужны? Неужели для самоуважения непременно нужно привлекать под свои знамена как можно больше народу, а в отсутствие доказательств своей прекрасности я никак не чувствую собственного права на жизнь? Неужели это роковое отсутствие самодостаточности — наша исконная черта и мы не мыслим себя без врага и сателлита?В чем тут дело-то?

Один израильтянин как-то сказал мне: Израиль существует благодаря враждебному окружению, потому что только такое сильное поле способно удержать вместе столь разномыслящих и разнородных людей. Идея эта, может быть, по-своему цинична, но применительно к России верна. Оставшись наедине с собой, мы тотчас займемся взаимным истреблением — поэтому нам необходимы внешние враги и, пускай насильственные, друзья. Так семейная пара, где супругам давно не о чем говорить, а всякий спор перерастает в драку, задирает соседей напротив или любой ценой затаскивает друзей на семейные чаепития.
Друг с другом им страшно, вот что. Другим семьям почему-то не страшно, а этой — да.

Дмитрий БЫКОВ