Ювенальная юстиция: нечеткие определения приводят к мифам

Накануне Международного дня защиты детей, который отмечается 1 июня, уполномоченный президента по правам ребенка в Украине Юрий ПАВЛЕНКО выразил желание рассказать читателям ZN.UA о ювенальной юстиции, дабы развеять тем самым многочисленные мифы, сопровождающие попытки ее внедрения на всем постсоветском пространстве. Тема эта действительно вызывает в обществе (которое не так давно и не слишком далеко ушло от тоталитарного прошлого, а посему любое посягательство государства на личную жизнь гражданина, одной из важнейших составляющих которой является семья, воспринимает очень болезненно) множество жарких споров.

Неприятие проекта ювенальной юстиции родительскими комитетами, а также представителями церкви основывается на опасениях, что в результате в стране начнутся разгул безнаказанной детской преступности и изъятия детей из семьи (временные или навсегда, причем часто манипулятивные) за малейший проступок родителей. Шлепнул в сердцах по попе непослушное чадо, не отпустил на дискотеку, не выдал карманных денег или же не наполнил должным образом и вовремя холодильник — и ты уже рискуешь лишиться любимого шалопая, который, рассердившись и начисто позабыв пятую заповедь Закона Божьего, вполне может пожаловаться на нерадивого родителя в соответствующие органы. Он сам или кто-то, кому ты не угодил…

Не могу сказать, что в результате разговора с Юрием Павленко я полностью освободилась от мифов и страхов. Но обнадеживает факт: у уполномоченного по правам ребенка есть четкое понимание того, что поспешные решения и заложенные в законодательство размытые критерии, а также ошибки в подборе и подготовке кадров вполне могут стать основой для претворения мифов в страшную реальность. Будем надеяться, что его мнение будет услышано и учтено принимающими решения.

— Очевидно, что система правосудия, которая сегодня существует в отношении ребенка, — начал разговор Юрий Павленко, — не может оставаться без изменений, поскольку направлена против ребенка и никоим образом не защищает ни его, ни общество. Поэтому задача ювенальной юстиции — перейти от карающего правосудия к реабилитационно-воспитательному.

— Эта часть как раз вызывает наименьшее количество споров. Пугает возможное вмешательство во внутрисемейные отношения.

— Если мы говорим о ювенальной юстиции как о понятии в системе правосудия, то она не имеет никакого отношения к внутрисемейным отношениям и к процедурам, связанным с лишением родительских прав, за исключением случаев, когда существует прямая угроза жизни или здоровью ребенка. Это система правосудия, которая работает с двумя категориями детей — теми, кто совершил правонарушение или является жертвой преступления, и сиротами, уже лишенными родительской опеки. Причем, последнее пришло позднее.

Поэтому первый и главный миф — это то, что ювенальная юстиция означает вмешательство государства в семейную жизнь и жестокое отбирание детей у родителей за малейший проступок.

Вопросы внутрисемейных отношений, лишения родительских прав — это вопросы полномочий судов общей юрисдикции и Семейного кодекса Украины.

— В узком понимании ювенальная юстиция — это действительно то, о чем вы говорите. В широком понимании — в разных странах существуют ее разные модели. Где-то учреждения ювенального профиля представлены лишь судебными органами. Где-то, помимо судов, — различными организациями, занимающимися вопросами детства и социальной защитой несовершеннолетних, что предполагает и разнообразные профилактические меры, в том числе и вмешательство во внутренние дела семьи. Опять-таки, давайте вспомним недавние социальные инициативы президента Украины, например, о внедрении института социальных инспекторов или участковых…

— Речь не шла о социальных инспекторах, хотя определенные дискуссии были. Сейчас обсуждается “социальный уполномоченный”…

— Как бы это ни называлось, но, на мой взгляд, имеет прямое отношение к внедрению ювенальной юстиции. Это и есть тот контроль и то вмешательство в дела семьи.

— Да. Только это не ювенальная юстиция, а социальная политика. Когда мы путаем понятия и идет шельмование ювенальной юстиции с наложением на нее определенной системы мифов о вмешательстве в дела семьи, то это не дает возможности создать полноценную систему восстановительного правосудия для ребенка, находящегося в конфликте с законом. А относительно такого ребенка, очевидно, должен быть комплекс действий государства — от профилактики детской преступности, обеспечиваемой деятельностью полноценных подразделений правоохранительных органов хотя бы на уровне каждого райотдела, до недопущения совершения ребенком повторного правонарушения.

— Все это красиво звучит. Но как обстоят дела с кадровым и финансовым обеспечением? Например, службы по делам детей на сегодняшний день уже полностью укомплектованы?

— Службы — да.

— А сколько лет для этого понадобилось?

— Как минимум три года, чтобы укомплектовать и подготовить. Сегодня мы говорим то же о ювенальной милиции, создаваемой на базе уголовной милиции по делам детей. Она требует увеличения штатной численности по крайней мере вдвое.

— Вы считаете, правильно создавать ювенальную милицию на базе кадрового состава, который уже привык к совершенно другим методам работы?

— За счет внутреннего перераспределения без привлечения дополнительного финансирования структура МВД с точки зрения кадров сегодня может создать более-менее полноценные подразделения ювенальной милиции. Самая большая проблема — это их качество. Особенно, когда речь идет о психологах и милиционерах по профилактике. Потому что милиция (как, собственно, и все другие органы власти в Украине) построена по принципу “наказать”, а не помочь, защитить, не допустить. Изменение философии и подготовка кадров с такой логикой действий, конечно, задача не одного года. Но самое главное, что в 2012 году это задание перед структурой МВД президент поставил, а они, в свою очередь, впервые смогли создать документ, который определяет милиционера как защитника и помощника, а не карателя.

— Имеется в виду проект Концепции уголовной юстиции относительно несовершеннолетних?

— И это, и целый ряд приказов, которые вышли в системе МВД.

Поэтому мы говорим: первый уровень — общение с семьей, но не вмешательство. Вмешательство в семью — это когда уже есть преступление.

— А каким образом вы можете это гарантировать?

— Я никак не могу гарантировать. Главное, что сегодня этого нет, и нужно провести систему так, чтобы и в будущем не допустить появления подобных наихудших форм вмешательства и унижения семьи со стороны любого органа — правоохранительного или социального.

В концепции даже словосочетание “ювенальная юстиция” изменили на “уголовная юстиция относительно несовершеннолетних”. Чтобы было понятно: в Украине ювенальная юстиция рассматривается в узком понимании — как правосудие, направленное на работу с ребенком-правонарушителем. И все равно мифотворчество продолжается.

Статьей 164 Семейного кодекса уже определены шесть причин, по которым может происходить лишение родительских прав. Если есть прямая угроза здоровью и жизни ребенка, то государство обязано становиться на защиту ребенка и изымать его из семьи — временно или навсегда, в зависимости от ситуации в этой семье. Но это уже социальная политика.

— То есть под профилактические меры, предусмотренные системой ювенальной юстиции, не будут выписываться отдельные законы?

— Введение ювенальной юстиции предусматривает разработку и принятие огромного комплекса законов, изменений и в законодательство, и в нормативы. Поэтому мы говорим, профилактика первого уровня — не допустить. Второго, когда ребенок уже в группе риска, — проведение работы с ним и общение с семьей, поиск причин и попытка оторвать ребенка от групп влияния с целью, если он уже совершил правонарушение, не допустить совершения преступления. Задача третьего уровня, когда ребенок уже совершил преступление, — переход от карательного правосудия к восстановительному. Это и есть основа ювенальной юстиции. Предусматривается целый ряд изменений в законодательство относительно задержания, допроса и содержания ребенка в местах временного лишения свободы (на время следствия), а также относительно проведения следствия. Должен быть изменен подход. Задержание ребенка должно происходить без какого-либо насилия и с жесткой ответственностью за это осуществляющих его должностных лиц. То есть задержание ребенка должно рассматриваться как ЧП, о котором докладывается на высший уровень, и ход действий контролируется, чтобы не допустить избиения, никаких нарушений прав ребенка, включая и возможность навесить на него другие преступления, как, к сожалению, это сегодня случается.

Далее — место допроса ребенка. В проекте закона сегодня есть так называемые зеленые комнаты в райгоротделе милиции, максимально приближенные к условиям жизни ребенка. При допросе обязательно должны присутствовать родители, все должно фиксироваться. Процесс допроса ребенка не должен быть таким же, как преступника-рецидивиста или убийцы. Сегодня, к сожалению, это часто происходит именно так. Но самое плохое, что и ребенок—жертва преступления допрашивается точно так же. Новым законодательством это уже исправлено: УПК предусматривает, что не нужно ребенка вызывать в суд для дачи показаний. Достаточно это записать и продемонстрировать в суде, чтобы ребенок не встречался там со своим насильником. Запрещена очная ставка с участием несовершеннолетнего.

Затем — следствие. В УПК первые законодательные изменения уже есть. Одно из них — специальные следователи по работе с ребенком. Если мы говорим о создании подразделения ювенальной милиции, то очень важно упомянуть, что оно не привлекается ни к каким другим оперативным действиям райгоротдела. Иначе это тоже деформация.

Следующий вопрос — содержание задержанного ребенка. За последние девять месяцев общения с детьми, когда я посещал СИЗО, то обнаружил, что большая часть детей находится там более года. Некоторые более двух лет, а один даже около трех лет. То есть, пока идет следствие, ребенок находится в тюрьме. Причем преобладающее большинство детей (что в СИЗО, что в колониях) сидят за незначительные преступления. Основную “школу” они проходят именно в СИЗО. Наколки, жаргон, систему поведения, ощущение себя авторитетом — все это дети осваивают в СИЗО. Потому что колония — все-таки уже детское учреждение. Даже полгода нахождения в СИЗО — длительный срок. И в каждом конкретном случае, очевидно, могут быть и другие формы ожидания ребенком решения суда — подписка о невыезде, на поруки, под чью-то ответственность…

Система содержания детей — это первый блок ювенальной юстиции, требующий изменений, которые сегодня готовятся.

Далее — вынесение приговора. Здесь первый вопрос, тоже уже урегулированный УПК, — специальный судья по работе с детьми в каждом районном суде. К нему предъявляется целый перечень требований. Это должен быть не самый младший и наименее опытный, как сегодня. УПК требует не менее 10 лет опыта работы. Кандидатура судьи определяется решением суда, ведущего детские дела, на три года.

— Не слишком ли мы углубляемся в детали? Каждый может заглянуть на официальный сайт и прочесть проект концепции. Мы же с вами хотели развеять мифы вокруг ювенальной юстиции… Часть, касающаяся работы с детьми, уже совершившими правонарушения, вызывает в обществе дискуссий меньше, чем страх перед вмешательством в семью.

— Я так детализирую, потому что только тогда становится понятным, что включает в себя ювенальная юстиция. Есть вещи правильные, потому что правильные.

— Да неправильные они… Общество у нас — специфическое, а суды — коррумпированные…

— Так мы и будем жить, ссылаясь на все это? Нормальное у нас общество. Оно даже лучше, чем мы о нем думаем. И мы лучше, чем о себе думаем.

Заканчивая тему, скажу: самое главное — не допустить совершение ребенком повторного преступления с помощью систем медиации, пробации. Вынесение приговора о лишении свободы ребенка должно происходить только в самом крайнем случае — тяжкого преступления или когда ни медиацию, ни пробацию в отношении ребенка применить невозможно.

Мы, конечно, уже несколько гуманизировали свое правосудие, когда за первое нетяжкое преступление ребенок получает условное наказание. Но работа с таким ребенком сегодня сводится к уголовно-исполнительной инспекции и подписи. Поэтому повторная преступность возрастает из года в год. Более того, если даже ребенок не совершил повторного преступления, этот шлейф за ним тянется. Потому здесь тоже первым решением должен быть исправительный срок, например, год, с обязательством ответственных органов власти предоставить такому ребенку соответствующую помощь: уголовной милиции, службы по делам детей, образования, здравоохранения, родителей. И за совершение ребенком повторного преступления вместе с ним должны нести ответственность также все эти службы и родители. Потому что нельзя оставлять ребенка один на один с проблемой, а потом обвинять его в совершении преступления.

Отдельный блок вопросов — психологическая, качественная психиатрическая помощь. Одно без другого полноценно существовать не может.

В детской же политике на сегодняшний день самая главная проблема — это межсекторальная несогласованность, провалы в действиях между компетенциями разных органов власти. Поэтому еще одной задачей ювенальной юстиции является обеспечение взаимодействия разных органов власти в интересах конкретного ребенка. Таким межсекторальным координатором в части уголовного судопроизводства может быть судья. По другим вопросам — заместитель главы РГА или ОГА.

А задача службы уполномоченного по правам ребенка — посмотреть на детские проблемы межсекторально и увидеть все белые пятна. Проблемы и жалобы, которые мы получаем, как раз связаны с тем, что полномочия соцзащиты закончились, а образования еще не начались. Дальше — яма. К сожалению, таких ям в законодательстве, в которые попадает ребенок без возможности получить полноценную помощь, очень много.

— Давайте перейдем к социальной работе с ребенком. Ведь именно на этом этапе, по вашим словам, может происходить вмешательство в дела семьи.

— К сожалению, сегодня она тоже карательная. И система лишения родительских прав, скорее, карательная, а должна бы помогать семье и сохранять ее. Это при том, что она у нас ко всему еще и несовершенна. Если бы по отношению к каждой семье основания относительно лишений родительских прав, действующие с 2000 года, применялись в полной мере, то, очевидно, у нас было бы не 10 тысяч изъятий детей из биологических семей ежегодно, а значительно больше.

Мы обязаны отойти от карательного подхода (причем предусмотренного не законодательно, а инструкциями, по которым действуют, методами и квалификацией кадров, этим занимающихся). К сожалению, сегодня органы опеки и попечительства, обязанные знать все кризисные семьи на своей территории и уполномоченные помогать им (ст.5 Семейного кодекса), в каждом втором случае узнают о решении суда о лишении родительских прав непосредственно в суде. Это означает, что половину кризисных семей власть вообще не видит и узнает о них не на том этапе, когда еще можно помочь, а когда дело уже рассматривается в суде.

— А каким именно образом орган опеки и попечительства должен помогать? Как это прописано законодательно?

— Возвращаемся к социальным инспекторам и проактивной социальной политике. Органы опеки и попечительства должны знать о каждой семье, которая находится в сложных жизненных обстоятельствах и нуждается в помощи разных (по специализации) органов власти для выполнения родительских обязанностей. Причины, которые к этому привели, могут быть разными. Мы делим их на две части: объективные (например, родители-инвалиды) и аморальный образ жизни.

Это при том, что экономическое положение семьи, согласно украинскому законодательству, не является основанием для лишения родительских прав. И это тоже ключевой момент. Потому что многие мифы о ювенальной юстиции говорят о том, что детей забирают из семьи, потому что холодильник оказался пустым. Экономические причины не являются для этого основанием и, я уверен, никогда не будут (хотя они должны быть в поле зрения органов власти, потому что могут представлять опасность для жизни и здоровья ребенка). Никто по экономическим причинам (квартира не такая, стены облезлые или крыша течет) не может изъять ребенка из семьи. Но такой семье, если в ней воспитываются дети (если семья многодетная, то это прописано отдельно), органы власти обязаны предоставить необходимую помощь — финансовую, организационную, психологическую…

— Лишение родительских прав за жестокое обращение и эксплуатацию ребенка — это как раз то, на чем строятся страхи родителей перед ювенальной юстицией и что давно уже прописано в нашем Семейном кодексе. Если родитель шлепнул по попе разбушевавшееся чадо, может ли это расцениваться как насилие и жестокое обращение?

— Тема физического наказания в нашем обществе является достаточно закрытой. Соответственно шлепок по попе, не наносящий телесных повреждений, которые можно квалифицировать по степеням (легкая, средняя, тяжелая), остается шлепком по попе. Нанесение же ребенку (своему или чужому) телесных повреждений легкой, а тем более средней и тяжелой степени, — уже уголовная ответственность. Если родитель избил ребенка до синяков или, не дай Бог, до крови, и нанес ему увечья, то это является основанием для лишения родительских прав. При этом я уверен, что форма временного изъятия ребенка из семьи и предоставление как родителям, так и детям квалифицированной психологической и другой помощи, не означает, что семья не может объединиться через какое-то время.

— Но изъятие ребенка из семьи должно быть крайней мерой?

— Очевидно, крайней. И тот подход социальной политики, который есть сейчас, как раз и направлен на то, чтобы, во-первых, максимально знать семьи, которые оказались в сложных жизненных обстоятельствах и нуждаются в помощи, а во-вторых, иметь комплекс средств (финансовых и кадровых) и учреждений (в том числе реабилитационных, например, для родителей-инвалидов или тех, кто страдает алкогольной и наркозависимостью) по предоставлению помощи семье. Всего этого, к сожалению, сегодня нет. Недостаточно социальных работников, практически отсутствуют учреждения. В случае домашнего насилия, если у жертвы нет родных и близких, то ей просто некуда идти. Вроде бы есть 22 центра социально-психологической реабилитации, но для многих они недосягаемы. Была дискуссия о том, какими работниками нужно усилить территориальные органы социальной работы. Я рад, что отказались от концепции социального инспектора (или участкового, как некоторые называли). Сегодня вводится должность социального уполномоченного.

— В чем разница?

— Меняется философия работы. В моем варианте это человек, который будет руками и ногами органов опеки и попечительства, он должен знать и видеть на своей территории все кризисные семьи, которые нуждаются в помощи со стороны властей. Его обязанность — координация или организация разных органов власти по предоставлению помощи этой семье.

— Честно говоря, особой разницы я не вижу…

— Задача уполномоченного — привести помощь в семью, а инспектора — проверять и контролировать, насколько помощь, которую получает семья, правильно используется. Или насколько эта семья, согласно прямым и непрямым методам оценки, отвечает статусу малообеспеченной, чтобы иметь право, например, на различные субсидии.

Единственное, на чем мы настаиваем, чтобы Минсоцполитики и труда четко утвердило, во-первых, регламент работы социальных уполномоченных — полномочия, возможности, методику работы, процедуру принятия решений и систему взаимоотношений с другими органами власти, а во-вторых, систему подбора, подготовки и повышения квалификации этих кадров. Без наличия и учета этих двух позиций, я уверен, опасно подпускать к семье 12 тысяч социальных уполномоченных — они могут превратиться в социальных инспекторов, потому что вся система власти в Украине построена на карательном принципе (проверять, привлекать к ответственности, искать виноватого).

— Действительно, очень важно, какие методики будут применяться, как будет собираться информация и как использоваться, в том числе о финансовом положении семьи.

Например, кому-то не угодил некий политик или бизнесмен. Можно ли попытаться надавить на него, заявив, что он жестоко обращается со своими детьми и уклоняется от выполнения обязанностей по их воспитанию? Если критерии жестокого обращения или уклонения от выполнения обязанностей четко не выписаны, то манипуляции и давление всегда возможны.

— Здесь я с вами согласен: внедрение любой реформы должно предусматривать четкую регламентацию и определение границ применения того или иного решения, того или иного действия. И каждое это основание не может трактоваться двояко, а должно быть однозначным. Опять-таки в этой системе должны работать профессиональные следователи, социальные работники и судьи, способные увидеть все обстоятельства. Это то, к чему мы идем и к чему стремимся. Нечеткие определения приводят к мифам. Поэтому я обращаюсь к общественным организациям и к церкви с просьбой объединиться и подумать, как сделать так, чтобы при внедрении норм как ювенальной юстиции, так и новой социальной политики — норм правильных, необходимых, таких, которые защищают ребенка, — минимизировать двойные трактовки и возможность использования этих добрых и правильных норм не в интересах ребенка и семьи, а против них. Нет сегодня в этих направлениях быстрых решений. Каждое нужно максимально адаптировать и подготовить. Я не могу сказать, что система правосудия и социальная система в отношении детей у нас однозначно плохие. Есть много позитивов. И они должны сохраниться. Но есть и много провалов, в которые попадают семьи и, в первую очередь, дети.

 

Справка ZN.UA

По состоянию на 1 квартал 2012 года в исправительных колониях Украины находятся 1330 детей. 662 — взяты под стражу, в следственных изоляторах. 4433 — осуждены к наказаниям, не связанным с лишением свободы, пребывают на учете в подразделениях уголовно-исполнительной инспекции. Кроме того, в структуре Государственной уголовно-исполнительной службы Украины функционируют два детских дома при исправительных колониях для содержания осужденных женщин, в которых воспитываются 103 ребенка в возрасте до трех лет.

Хотя 87% детей в возрасте 10—13 лет чувствуют себя счастливыми и лишь 4% несчастными (в 16—17 лет 76 и 11% соответственно), 50% заявили, что общаются с родителями мало, причем в выходные дни гораздо меньше, чем в будние. Из чего можно сделать вывод, что основной своей функцией родители видят не столько воспитательную (о чем ребенок думает, чем живет, с кем общается и как тратит деньги), сколько контролирующую (где был, какую оценку получил и т.д.). При этом 20% родителей, по словам детей, не знают, где они бывают после окончания уроков, а более 30% не знают правду об оценках. (Чем старше ребенок, тем меньше родители знают о нем). На вопрос “Знают ли родители о том, какие проблемы тебя волнуют?” более 50% детей ответили: “Знают или плохо, или не знают совсем”. Единственное, что родители хорошо знают о своем ребенке, это о его здоровье — об этом говорят более 90% детей. При этом лишь 50% детей называют спорт и активные занятия своим основным хобби.

Наименее реализовано, по мнению самих детей, их право быть услышанными. Вариант ответа “Моя точка зрения никого не интересует” выбрали 15%. При этом процент выбравших такой ответ детей выше в школе (до 20%), чем в семье (чем старше ребенок, тем меньше к нему прислушиваются). Несмотря на это, доверие к родительскому слову самое высокое: почти 90% детей самым надежным источником информации считают родителей. Газетам доверяют 76% детей.

Почти 40% детей критически оценивают материальное положение своей семьи. С этой точки зрения 30% вообще не хотели бы жить так, как живут их родители. Зато духовно наследовать пример родителей готовы 75% детей. Родители же оценивают материальное положение и отношения в семье в два раза выше, чем их дети.

На вопрос о наказаниях 10% детей ответили, что их бьют. 57% пожаловались на то, что их ругают с использованием ненормативной лексики. При этом большая часть детей (как в 10, так и в 17 лет) не знают о том, что физические наказания в отношении них (как в семье, так и, к примеру, в райотделе милиции) запрещены законом. Дети считают: если их задерживает милиционер, то он имеет право их бить.

53% детей знают, что в Украине есть уполномоченный по правам ребенка, а 13% даже знают его фамилию.

Опрос детей от 10 до 17 лет, а также родителей и экспертов, которые работают с детьми, проводился с 15 по 30 апреля 2012 года по заказу уполномоченного президента Украины по правам ребенка Украинским институтом социальных исследований имени А.Яременко при технической поддержке БФ “Развитие Украины” и представительства Детского фонда ООН (ЮНИСЕФ). Дети — 4083 респондента: ученики 5—11 классов общеобразовательных школ, студенты 1—2 курсов ПТУЗ и ВУЗ I—II уровней аккредитации и 1 курса ВУЗ III—IV уровней аккредитации, а также дети, которые не обучаются или не посещают учебное заведение.

Алла КОТЛЯР