Бывший сотрудник “Беркута” Анатолий до сих пор считает, что события февраля 2014 года происходили по заранее продуманному сценарию.
— 18 февраля за 3 минуты на одном перекрёстке серьезно ранят троих офицеров — замкомандира полка, командира роты и командира взвода. Рядовые сотрудники остаются фактически без командования. Это о чем-то говорит? — скорее, утверждает, нежели спрашивает мой собеседник.
В тот день 18 февраля он и сам оказался в числе раненных.
— Рикошет. Пуля разбила шлем, пол лба разнесло. Ну, почистили рану, зашили в госпитале, сказали: “терпи, казак”, — буднично вспоминает Анатолий.
Его сослуживцам повезло меньше.
— Мы были на крыше, на перекрестке Институтской и Шелковичной. Сгоняли товарищей, которые сбрасывали с крыши горючую смесь на всех. И нас “сняли” приблизительно в одно и то же время, — говорит экс-боец по прозвищу Йорик. — Это произошло где-то в 14.40-15. Я потом смотрел видео. Стреляли из-за дерева.
Пуля попала Йорику снизу вверх в левый бок: разорвала селезенку, легкое и застряла между сердцем и задними ребрами.
— Ну, отправили в военный госпиталь на Щорса. До этого несколько больниц брать отказались. Операцию делали пять хирургов. Достали 9-миллиметровый патрон. Но не показали, и не отдали. Позже я ездил в прокуратуру на Подол, в министерство на Орлика. Показывал на карте, рассказывал. Но — ничего. Так это дело и заглохло. Я лично думаю, что в меня стреляли либо из “Форта”, либо из ПМ. И стрелок был однозначно профессиональный. Потому что расстояние 25 метров, плюс 5 этажей, плюс крыша дома.
Вскоре Йорик ушел со службы, потому что такое ранение требует долгого восстановления.
Со службы ушел и Вася Булитко. Но другим путем. В ночь с 18 на 19 февраля на улице Институтской 27-летний сержант получил огнестрельное ранение в голову. Смертельное.
“Вращают под удобный сектор”
Мы сидим в зале суда и смотрим новое видео о событиях 20 февраля на Институтской, снятое из гостиницы “Украина”.
Происхождение видео довольно загадоное — его прислали на почту одному из адвокатов “Небесной сотни”, которые и попросили приобщить его к делу.
— Мы видим людей за так называемой бетонной баррикадой, — комментирует судья Дьяченко.
— Следите за человеком с белым пакетом, — поднимается адвокат потерпевших. — Это Желоваго, его опознал отец. Видно, что он стоит лицом к снежным баррикадам, и в него стреляет человек с желтой повязкой.
— То есть, у нас впервые появилось видео смертельного ранения Желоваги? — уточняет Дьяченко.
— Да, — подтверждает защитница. — Видео новое, и оно противоречит результатам медицинской экспертизы. Но дело в том, что в материалах досудебного следствия мы исходили из того, что у него была каска. Сейчас его опознал отец. И мое мнение, что сектором обстрела является бетонная баррикада.
— Что-то я не понял, при чем здесь каска, — пожимает плечами во время перерыва адвокат экс-беркутовцев Александр Горошинский. — Судя по этому видео, и по тому, что раньше показывали потерпевшие, Желоваго в момент попадания пули стоял лицом к банку “Аркада”. Пуля попала в правый висок — справа налево. То есть, фактически стреляли из отеля “Украина”. Есть заключение медицинской экспертизы. А теперь они что-то вращают под удобный им сектор. Вы посмотрите на это видео: во-первых, нет никакой гарантии, что там запечатлены наши подзащитные. Во-вторых, мы видим здание НБУ, и четко видно силуэты, когда окно в здании открывается, и закрывается. В-третьих, большая часть видео идет без звука. А когда звук появляется, — мы слышим выстрелы возле камеры, сыпется стекло и так далее. То есть, снимал подготовленный человек, и только то, что нужно. Наконец, и это очень важно, что когда падают люди, — на баррикадах не видно силовиков, и что огонь ведется и по силовикам в том числе. Мы еще будем об этом говорить подробно.
Пока же в зале суда один из адвокатов экс-бойцов Игорь Варфоломеев просит остановить видео.
— Вот там шкала времени, 6.26. Смотрите в верхний угол, там, где борт автомобиля МАЗ. Видите вспышку? Это попадание пули. Всего их два. То есть, менее, чем через минуту после гибели Желоваги, ведется стрельба по правохранителям.
— Это могло быть не попадание пули, а, например, камень, — возражает прокурор.
После перерыва мы слушаем одного из потерпевших, Олега Быченко. Ему с виду лет 50, родом из Шепетовки. Он тоже фигурирует на видео с флагом в руках и без оружия.
На вопрос, зачем вышел на Майдан, мужчина рассказывает и о Харьковских соглашениях, и о “Таежном союзе”, и об узурпации власти Януковичем, и о деле Гонгадзе, которое не расследуют, и об избиении “Беркутом” людей, и о грабеже населения, и об уровне жизни.
— 19-го сотник взял слово. Я был в Хмельницькой сотне. Сказал: “побратимы, есть информация, что будут стрелять в сторону ”Свободы” и УПА”. Кто чувствует в себе силы... Мне 50, я уже пожил. Лучше, думаю, я, чем кто-то из молодых.
— А зачем вы пошли выше Октябрьского дворца? — поднимается с места прокурор.
— Вернуть позиции, которые изначально были у протестовальщиков. Нас 18 февраля оттеснили, и мы там были, как в чаше. А баррикада на Институтской нас обезопасила бы.
Позже прокурор Роман Псюк делает вывод, что кадры, на которых зафиксирован и Быченко, свидетельствуют о том, что наступления со стороны протестующих не было. Целью было поджечь шины и создать дымовую завесу.
А суд идет, и идет
Так проходит каждое заседание этого процесса, который длится уже дольше года. На скамье подсудимых пятеро — Александр Маринченко, Сергей Тамтура, Олег Янишевский, Павел Аброськин и Сергей Зинченко. Их обвиняют в расстреле 48 активистов Евромайдана на ул. Институтской в Киеве 20 февраля 2014 года.
— Сейчас мы ждем результаты баллистической экспертизы. В совокупности их уже порядка 50, и все они противоречат и друг другу, и даже самим себе. В одной из экспертиз, на которую ссылается сторона обвинения, одну и ту же пулю присвоили двум автоматам. О чем можно говорить? — разводит руками Александр Горошинский.
По его словам, процесс движется своим чередом.
— Считайте, 48 уголовных дел, объединенных в одно. Год мы еще точно работаем.
Это, пожалуй, единственное, в чем сходятся защитники обвиняемых и потерпевших.
— Обычное криминальное производство слушается год, а тут с раненными — больше 100 эпизодов! — говорит адвокат потерпевших Евгения Закревская. — Не говоря уже о том, что мы собирали факты по крупицам. МВД уничтожило все документы, а служебное расследование по этому поводу — это было просто смешно. Но сегодня у нас уже есть четыре обвинительных приговора — по титутушкам, и по “беркутовцу”. Эпизод от 18 февраля, избиение активиста в Крепостном переулке. Там условный срок. И здесь будет приговор. То, что эти люди имели прямое отношение к убийствам, у меня не вызывает сомнений. Есть данные о принадлежности им автоматов, из которых совершались выстрелы, и которые они потом уничтожили. А экспертов-баллистов допрашивали в суде, и они объясняли, с чем могут быть связаны противоречия. Сейчас назначена повторная экспертиза.
Всего по Майдану, говорит Евгения Закревская, проходит больше 100 дел.
— Чтобы вы понимали, как все это происходило. Вот арестовали Садовника, Аброськина и Зинченко. Посмотрели, кто пришел к ним на суд, — и им выдвинули подозрения. А потом — тем, кто отпустил их на суд, — объясняет экс-сотрудник полка “Беркута” А. — И так далее. Но из тех, у кого мера пресечения — содержание под стражей: только Янишевский, Зинченко и так далее. Они содержатся в СИЗО.
“Мы уже такого насмотрелись!”
Сегодня у стен Лукьяновского СИЗО не людно.
— Я специально отпросилась в будний день, потому что в выходной можно три часа тут стоять, — говорит Наталья Зинченко, лавируя по скользкому асфальту с двумя тяжелыми пакетами в руках.
Со скрипом открываются железные двери, мы предъявляем паспорта, и проходим во внутренний двор. Я и две сестры подсудимого “беркутовца” — Татьяна и Наталья.
Их брат Сергей Зинченко, самый младший в многодетной семье, уже три года содержится под стражей — много дольше, чем он прослужил в полку “Беркут” водителем.
— Он позвонил своей девушке Ане, теперь уже жене (они расписались в “Лукьяновке”), сказал, что находится в СИЗО на Арсенальной, и попросил, чтобы та сообщила старшему брату — нас у матери пятеро: трое братьев и две сестры, — вспоминает Наталья. — Мы узнали о случившемся утром.
Тогда вместе с Николаем Зинченко под стражей оказались Павел Аброськин и командир так называемой “черной роты” Дмитрий Садовник.
— Их в числе 12 человек вызвали в Главк, и в результате закрыли бы всех. Но девятерых мы в прямом смысле слова отбили. Какое тогда было время, — сами помните. Вот мы их, считайте, силой увезли, — вспоминает один из бывших сотрудников ”Беркута” А.
Он уволился со службы практически сразу после событий 2014 года.
— Я тогда сказал своим ребятам, что здесь больше делать нечего: “все разрушат, уничтожат, и будут всех сажать”. Но многие все-таки остались посмотреть, что будет дальше, даже ездили в АТО. А уже к осени командиру роты, который дважды был в АТО, огласили подозрение.
Мои собеседники крайне скупы на эмоции, но эта, история, похоже, их задела
— Многие тогда ездили в АТО потому что нам пообещали выпустить Зинченко, Аброськина и Садовника, — рассказывает теперь уже тоже один из бывших сотрудников “Беркута” В. — К нам приезжал какой-то замминистра, не помню фамилии — лысый такой, мордатый. И лично нам это обещал. Это был 2014 год, работать было некому. И мы поехали.
Эта история закончилась тем, что по возвращении из АТО под арест попал еще один сотрудник спецподразделения — замкомандира полка по кадровому обеспечению Олег Янишевский. Его, якобы, опознал некий сотрудник тогда еще милиции на видеозаписи от 20 февраля, где фигурирует человек в форме “Беркута” без опознавательных знаков и с закрытым лицом. Опознал по… антропометрическим данным. Силуэт похож.
В итоге, Янишевский находится за решеткой уже более полутора лет.
“Прокурор говорит, как на балалайке играет”
Три года назад в это время стояли такие же морозные дни, как и сегодня. И девушка Сергея Зинченко, Аня, передавала ему на Майдан продукты и теплые вещи.
— Их там не особенно кормили, — вспоминают сестры. Правда, тут же добавляют, что Сергей ни на что не жаловался, да и ничего толком не рассказывал. Все сводилось к нескольким фразам: “Как дела?” — “Нормально. Я живой”. — Мы даже не знали, где он стоит. А о том, что взорвалась граната, и ему повредило ногу, узнали от людей.
— Единственное, помню, что он рассказывал — видимо его эта история поразила, — говорит Татьяна, — это как кто-то из “мирных протестующих” запустил фейерверк, и этот фейерверк попал кому-то из ребят под шлем. И вот Сережа говорит: “мы этого парня несем, а у него из-под шлема не кровь течет, а белая жидкость. Это так мозги вытекали.
В конце февраля Сергей приехал домой в Черниговскую область.
— Уставший. Замученный. Но он не переживал. И даже сказал: “нет ничего такого, о чем бы я пожалел”. И вообще, я думаю, что если бы он был в чем-то виноват, — то взяли бы сразу. А так, спустя полгода приехали обыск проводить к нашим родителям. Причем, следователям самим было стыдно, они глаза отводили. И обыск такой... Ни под кровати не заглянули, ни под ванную — ничего. Так просто, по дому прогулялись, — вспоминает старшая сестра Наталья.
Ей и самой пришлось побывать на допросе.
— Где-то в апреле-мае 2014-го нас с мамой вызвали. И вот я помню, какой-то товарищ печатает, а Горбатюк расхаживает туда-сюда по кабинету. И рассказывает, что они — это в смысле, наши ребята — украли оружие и 5 миллионов. “А вы знаете, что ему пожизненное светит?”, — обращается к маме. Представьте, каково ей это. Это сейчас мы уже понимаем, что он говорит — как на балалайке играет. Вообще, первые три месяца очень сложно перенести. Это просто шок. Когда тебя везде шмонают. Плюс эти дурацкие правила. Сережу поначалу содержали в изоляторе СБУ. Так вот принесли мы ему конфеты и чай: нас заставили все конфеты развернуть, обертки снять, а от пакетиков чая веревочки поотрывать. Зачем это? Не знаю. Кстати, его содержали в камере, где до этого сидел Луценко. И свет там горел и день, и ночь — а это же давление на психику.
— Ну а уже теперь на судах мы такого насмотрелись... — продолжает Наталья. — Потерпевшие меняют показания на лету: то он дважды на допросах говорил, что в него стреляли из отеля “Украина”, а на суде он вспомнил, что все-таки со снежных баррикад. Донской в перерыве между заседаниями — тогда еще Садовник был — откровенно говорил: “мне не важно: стрелял-не стрелял, он из “Беркута”, и я его посажу”. Плюс эти толпы ряженных. Есть там такая активистка: “мама Тамара” ее называют. Приезжает она на суд, якобы, в инвалидной коляске. Её, понятно, в зал заносят, все ей помогают. И она руководит активистами: показывает им, когда надо кричать, когда замолкнуть. Заканчивается заседание. Она встает, берет свою коляску, и уходит. Журналисты — понятно: если активисты орут гадости в адрес “Беркута”, — они не снимают. Если “Беркут” отвечает, — сразу работает камера. Словом, истины в этом суде никто не добивается. Все это политика. Единственное, на что мы надеемся, — что власть не вечна.
“Есть основания считать, что нельзя не считать”
Мой следующий собеседник сам находится под следствием: рассказывать подробности дела он не может.
— Оно еще не в суде. И пока что мы не имеем права разглашать “тайну следствия”, — смеется экс-беркутовец, — которая заключается в том, что у следствия решительно ничего нет. Как сказал мне один судья: “если бы в этом деле не было написано “Беркут”, — то я бы его вообще закрыл за отсутствием состава преступления”. Все документы написаны в стиле: “є всі підстави вважати, що можна вважати, бо нема підстав не вважати...” и так далее. Ну, и понятно: все мы, как сказано на четырех страницах, были в сговоре с Януковичем. Причем так, Янукович вступил в сговор с кем-то, неустановленным следствием. Этот кто-то вступил в сговор с еще кем-то, неустановленным следствием. Потом еще кто-то, — с еще кем-то. А потом этот кто-то — с нами. Не говоря уже о том, как по-хамски общается следователь. Я одному так и сказал: “наслаждайся пока, потому что падать будешь быстро, и больно”, — говорит экс-боец.
Впрочем, он уверен, что останься Янукович у власти, козлов отпущения все равно бы сделали из милиционеров.
— Все к этому шло. Еще с лета 2013 года из милиции стали ковать образ тупых дуболомов. На всех уровнях. Вспомните, например, как появился некий “Дорожный контроль”. То, что ГАИшники не идеальны — это понятно. Но когда сотруднику милиции плюют в лицо... А потом включается камера. И более того, провокатору за это ничего не делают... И не просто ничего не делают: а говорят, что разберутся, не превысил ли милиционер своих полномочий. И накажут милиционера, если что... Это значит, что систему намеренно разрушают изнутри.
С этим согласен и один из экс-командиров А.
— Мне часто приходилось стоять в оцеплениях. И поскольку я из командующего состава, то с многими политиками я общался — у них же постоянные уличные акции. И я помню, как однажды услышал от Яценюка: “на чьей стороне “Беркут” — тот и победитель”. Это было еще до Майдана. А уже во время этих событий я помню, как мы сдерживали толпу, и нам кричали: “пустіть! Ви захищаєте злодія” и так далее. — Я говорю: “я вас защищаю. От бардака. Ну, свергнете вы его сейчас? И что дальше? Кто вместо него?”. — “Треба спочатку його прогнать, а потім розберемся”. — “Нет, — говорю, — надо сначала понять, кто вместо него. Скоро выборы. Пойдем, и выберем”. И таких диалогов у нас было много. Никто из нас не стоял за Януковича. Но поскольку было понятно, что мы не отступим, нас просто решили уничтожить информационно. Я потом пересматривал многие видео: все делалось так — вперед идут бабушки и дедушки. У них за спинами стоят хорошо подготовленные бойцы. Которые провоцируют, бьют и убегают. Журналисты, которые находятся рядом, это не снимают. Камеры включаются только тогда, когда “Беркут” начинает отвечать. И так постепенно из нас создали образ таких дьяволов, тупой грубой силы.
— Я, кстати, во время Майдана заезжал на два дня домой, и смотрел телевизор. И скажу вам честно: я бы сам возненавидел “Беркут”, — делится воспоминаниями экс-сотрудник Владимир.
Он проработал в “Беркуте” больше 10 лет, и недавно уволился.
О событиях на Майдане вспоминает скупо.
— Все события слились в один день. Никаких предчувствий не было. Просто хотели, чтобы все это скорее закончилось. Мы знали, что есть пострадавшие. Было много ожогов, контузий от гранат, камни летели. Помню, как возле нас стоял парень, и у него возле лица взорвалась самоделка. И у него часть лица стала, словно желейная. Она вроде как потекла, никогда такого не видел, — до сих пор удивляется Владимир.
Он полагает, что первые ранения, 18 февраля, правохранителям могли нанести сами протестующие.
— Тогда в ход пошли какие-то дробовики, пневматика. А уже потом подтянулись подготовленные люди. Вот когда Коле Симисюку пуля попала в колено, а затем в лоб — вот это уже не случайность, — продолжает Владимир.
“Один раз вызвали, и на этом все”
Его тезке Вове, экс-бойцу “Беркута”, пуля прошла навылет.
— Это было в ночь с 18 на 19 внизу в районе Стеллы. Целились со спины в район сердца, но пуля попала в левую руку. Сквозное ранение. Думаю, что стреляли из снайперской винтовки. Но экспертизу никто не делал. Один раз вызвали в прокуратуру, и на этом забыли.
Один раз ходил в прокуратуру и Николай.
— Тоже в 5 утра 19 февраля возле Стеллы. Пуля попала в правую ногу. Полукартечь из охотничьего ружья. Вроде как прокурор забрал на вещдоки, и на этом все. Никуда не зовут, ничего не расследуют.
— Хорошо еще, если не расследуют! А если тебе отбили ребро от позвоночника, ты перенес сложнейшую операцию, и теперь ты еще и сам обвиняемый! — недоумевает экс-боец “Беркута” Владимир.
— Или когда ты 19-21 числа лежал в больнице без сознания, а потом прокурор тебе говорит: “давай, признай свою вину”. Когда журналисты задают вопросы: “Скажите, у вас руки по локоть в крови или выше?” — поддерживает мысль коллеги Анатолий. — Когда приходишь на допрос, и говоришь: “я же сам пострадавший. Вот я вам, как следователю заявляю — в меня стреляли”. — “Нє, це ви в іншому кабінеті розкажіть”.
— У моей знакомой зять в милиции служил, не в “Беркуте”. Просто в оцеплении стоял на Майдане. И ему сказали: “не хочешь проблем — занесешь такому-то 30 тысяч, и все забудут, что ты там был. Вот такое правосудие, — разводит руками Татьяна Зинченко.
Со времени описанных событий прошло уже три года. Формально дело об убийствах и ранениях сотрудников милиции открыто. В частности, по данным адвоката Ивана Качановского, правоохранители начали расследовать возможную причастность к убийствам членов некоторых ультраправых организаций.
Немного ранее ГПУ заинтересовалась обстоятельствами, при которых в ходе событий на Евромайдане 18 февраля 2014 года была обнаружена винтовка с оптическим прицелом или “винтовка Пашинского”.
Правда, успехов в этом деле пока не видно. Да и никого из экс-беркутовцев в прокуратуру не вызывают — в статусе потерпевших, имеется в виду.
Тем временем, родственники Сергея Зинченко ни о чем не жалеют.
— Мы гордимся Серёжей. И если он решит вернуться в полк, когда его выпустят, — мы его поддержим, — говорит его сестра Наталья.
Вот только полка уже давно нет...
— Многие ребята ушли сразу, остальные разошлись недавно — после всего этого бардака. Сейчас остались служить человек 40-50, — рассказывает теперь уже тоже бывший сотрудник Владимир.
— Лично я ушел сразу. Я считаю, что и по митингующим, и по “Беркуту” работала третья сила. И для меня очевидно, кто эта сила, — говорит экс-сотрудник Николай, имея в виду тех, кто сегодня у руля. — А служить убийцам я не хочу...
Анастасия РАФАЛ
