Сергей Арбузов: “Революции в Нацбанке нет и не будет”

 Обо всем этом и многом другом глава Национального банка Сергей АРБУЗОВ рассказал в эксклюзивном интервью ZN.UA.

Об опыте до НБУ и в стенах Нацбанка

— Сергей Геннадиевич, вы уже почти полгода работаете в Национальном банке и два месяца — на должности его главы. Успели оглядеться, осознать меру ответственности? Она вас не пугает? Опыта хватит?

— Пугает? В какой-то мере, несомненно. Возглавлять Национальный банк — это действительно огромная и чрезвычайно серьезная ответственность. Но свой отдел впервые я возглавил еще в 19 лет, а в 22 — уже принял банк. Так что за это время как-то переболел ответственностью.

— Нацбанк знал уже немало молодых руководителей. Виктор Ющенко возглавил учреждение в 38 лет, Арсений Яценюк стал и.о. председателя в 30 лет. Что вселяет уверенность, что справитесь?

— На самом деле я занимаюсь банковским делом, как минимум, полжизни. Вам, наверное, известно, что моя мама, Валентина Арбузова, — банкир. Еще в советские времена она работала в Госбанке СССР, потом, в конце 80-х и начале 90-х — в Промстройбанке СССР, первым заместителем главы Донецкого облуправления — Джеммы Сергеевны Масловой. Нам с братом приходилось частенько бывать у мамы на работе, и что такое банк, мы знали не понаслышке.

Работать я пошел практически сразу после школы. Хотелось пойти на “свои хлеба”, чтобы зарабатывать деньги. Мама отговорила, предложила пойти учиться, но сначала — попробовать, что такое работа в банке. Работая в банке стажером, пошел учиться в университет. Чтобы не бросать работу, перешел на заочное обучение.

Так что путь в банковском деле прошел сам — с самого низу и доверху.

— По любому пути намного проще идти, имея хорошую протекцию.

— Те, кто хорошо знает мою маму, так вопрос не поставят. Не знаю, как в других семьях, но если работаешь с родственником — это, наоборот, сложнее, очень сложно… Но у нас так сложилось: мы с братом пошли по стопам матери, начав работать с самого раннего юношества.

Потом, в 22 года, я принял филиал. Это был филиал Приватбанка в небольшом городе Донецкой области — Константиновке. Через несколько лет вывел его в лидеры по области.

— Тоже без родственных связей?

— Ну как мама или еще кто-то может помочь набрать клиентов? Денег им дать? Или сказать: „Заходите к моему сыну?“ Глупости.

Чтобы разобраться, лучше всего поехать в Константиновку и расспросить, как это все было, каким был тамошний „приватовский“ филиал до моего прихода. Приехав туда, я быстро наладил связи в местном исполкоме. Мне удалось забрать на обслуживание бюджет — специально ездил и добивался в Днепропетровске, а не в Донецке, хороших, льготных условий. За бюджетом потянулись предприятия.

К моменту моего ухода на обслуживании в нашем банке было 90% клиентов города. По прибыли мы держали второе-третье место по области, работая в далеко не самом густонаселенном и промышленно мощном городе.

Написав специальную компьютерную программу, мы создали и первую в Украине городскую базу для формирования коммунальных оплат. Собрав и презентовав эту базу городу, мы сделали и подробную его карту со всеми улицами. И жителями — в рамках проекта коммерческого банка пришлось провести и перепись населения.

Это все осталось, и люди наверняка это помнят. У большинства из них, хочется верить, остались хорошие воспоминания.

Потом меня пригласили в Укрбизнесбанк, тогда он назывался еще „Донеччина“. Семь лет, с 2003-го, я руководил этим банком. Успехи учреждения тоже можно отследить по динамике его показателей. Но самое главное — даже во время кризиса банк, не прибегая к рефинансированию НБУ, не останавливал выплаты вкладчикам.

Вот почему я считаю, что справлюсь. Потому что работаю в банке достаточно давно и имею почти 15-летний опыт руководителя, причем успешный.

— То был опыт работы по другую „сторону баррикад“… Насколько сложно было перестроиться?

— Первая моя мысль, когда я пришел из коммерческого банка: человек, который назвал это учреждение банком, был немного не в себе. На самом деле, НБУ — это не банк. Это все, что угодно, — государственный институт, по уровню, сложности и тонкости управляемых материй намного опережающий любой госкомитет или министерство, но явно не банк.

Конечно, те знания и опыт, которые я получил в коммерческом секторе, сейчас мне очень помогают. Я четко понимал и сейчас понимаю, что банковской системе необходимо, от чего она страдает, какие показатели и собираемая отчетность чрезмерно усложнены.

Здесь очень мало коммерческих банкиров, и это, на мой взгляд, слабость Национального банка. Поэтому, чтобы просто уберечь себя от каких-то потенциальных проблем, чиновники зачастую чрезмерно усложняют процедуры и отчетность, не понимая на самом деле, для чего им это надо, и затем утопая в потоке идущих бумаг. По очень многим позициям нет объяснения, почему так, зачем нужен такой циркуляр или норматив. И только сейчас я разбираюсь и понимаю, что здесь можно по-другому развернуть показатели, понимая реальные риски.

И если вы видите, что происходит с банковским сектором сегодня, какую политику мы сегодня реализуем, то, наверное, нет такого банкира, который был бы этой политикой обоснованно недоволен.

Так, банки были услышаны и смогли решить свои основные проблемы, которые возникли из-за жестких требований (например, в отношении порядка формирования резервов и расчета регулятивного капитала).

Претензии небольших банков — третьей и четвертой группы — тоже сводятся в основном к нашумевшему законопроекту №0884. Когда мы собрали представителей этих групп, я задал вопрос: „Что вам сегодня нужно от регулятора, что бы вы хотели?“ Ответ: „Убрать законопроект 0884“. — „А что кроме него?“ — „Законопроект 0884“.

Основные претензии предъявлялись к требованию об увеличении минимального капитала для создаваемых банков до 500 млн. грн.

— А больше ведь ничего и не надо… Ведь они боятся, что завтра эта норма распространится и на уже действующие банки, и как минимум половина из них окажется выброшенной из рынка.

— Ну, не скажите. Разве им не нужен нормально работающий и прозрачный рынок рефинансирования, возможность не только привлекать, но и размещать в Нацбанке ресурсы по нормальным ставкам? Их не интересует порядок формирования резервов, необходимость удлинения ресурсной базы, защита от недобросовестных заемщиков и многое другое? Вот о чем надо было говорить. А люди твердили одно и то же, хотя я неоднократно повторял: „Я вам гарантирую, что действующих банков это не коснется“.

Не я эту норму выдумал и написал, значит, не мне ее и лоббировать — раз. Я сам коммерческий банкир в прошлом и хорошо понимаю, что это вовсе не та мера, которая банковской системе сегодня супернеобходима, — два. И, тем не менее, все были настроены и пытались давить на нас настолько агрессивно, что пришлось занять принципиальную позицию. Хотя и близко не было задачи ущемлять чьи-то интересы.

Задача этой нормы — ограничить слишком легкий сегодня доступ на рынок как для людей случайных, так и для вчерашних обанкротившихся собственников, которые через подставных лиц открывают новые банки. Ведь человек, который может собрать 100 миллионов, далеко не всегда соберет 500. А если кто-то один или группа людей и сможет собрать, то это будет уже намного более серьезное и взвешенное решение.

А если еще проследить, чтобы эти 500 млн. капитала были реальными деньгами, тогда, поверьте, отношение сильно меняется. Тогда уже не менеджеры, а собственники приходят в НБУ и интересуются: как, по-вашему, дела в банке, нет ли там злоупотреблений? Отношение становится намного более серьезным. А если человек положил сто миллионов, а потом каким-то образом забрал большую часть обратно, — он по-другому к этому бизнесу относится. Нет надлежащего понимания ответственности…

— Забрал, потом опять положил, и так еще несколько раз… Помнится, были оценки, что банковский капитал процентов на 70—80 может быть фиктивным.

— Поверьте, это уже очень сложно. И можно смело говорить, что банковский капитал сегодня в основном отвечает требованиям Национального банка.

— Уставный или регулятивный?

— И тот и другой. При этом, если что-то сделали не по правилам, и менеджеры, и собственники берут на себя огромный риск.

Для перенесших кризис, действующих банков норма об увеличении „входного билета“ на рынок выгодна: уже существующее место под солнцем автоматически растет в цене. В таком случае им будет легче и привлекать капитал, и продаться, если они увидят, что не тянут свой бизнес. Я всячески пытался убедить в этом своих коллег, но они, увы, мне пока не поверили.

— Но разве их опасения беспочвенны? По сложившейся практике, Нацбанк очень быстро подводит свою нормативку под установленные законом требования. Завтра 500 млн. станут минимальным порогом для открытия новых филиалов, послезавтра — для приема новых депозитов, еще через какое-то время — осуществления валютных операций…

— Отвечу так: если бы мы хотели усложнить жизнь каким-то конкретным банкам, у нас для этого предостаточно механизмов и без такого закона. Была задача упорядочить рынок и поднять в стоимости существующие активы.

Поверьте, мне было намного проще отказаться от законопроекта, который инициировал Стельмах, чем его лоббировать. Но законопроект очень важный, его принятие — это маяк МВФ, и его представители уже несколько раз поднимали этот вопрос...

— Именно норма об увеличении уставников до 500 млн.?

— Нет, помимо этой нормы там много других, в том числе о прозрачности собственности. 500 миллионов — это была инициатива НБУ. Но и говорить, что меня убедили в ненужности такого увеличения, тоже неправильно. Я спрашивал у Владимира Семеновича: „Почему пятьсот миллионов?“. Он ответил: “Мы проверили, сколько стоит открыть банк за рубежом. И те, кто ссылается на европейские требования, — мол, в ЕС достаточно пяти миллионов для открытия банка — лукавят. На самом деле, на такие деньги можно только приписную кассу открыть или обменный пункт. А чтобы открыть нормальный функциональный банк с 70% общего перечня лицензий, как раз и надо не меньше 50 млн. евро.

Поэтому, кстати, „свежих“ банков за рубежом практически нет — их очень сложно открыть. В основном продаются существующие.

Владимир Стельмах считает, что плодить сегодня новые банки, собственники которых опять через два года будут не в состоянии выполнять обязательства, дискредитируя систему, тоже непозволительно. И я его поддерживаю. Здесь у нас с Владимиром Семеновичем взгляды во многом совпадают.

От многих подходов, которые были приняты во время Стельмаха, мы уже отказались и ввели новые. И в монетарной политике, и в управлении банковской системой. Впрочем, это вовсе не означает какого-то конфликта в отношениях: мы достаточно часто общаемся, дискутируем. Да и в целом там, где это возможно, мы стараемся сохранять преемственность политики Национального банка.

— То есть банкам третьей и четвертой групп нечего бояться? Вы гарантируете?

— В обозримом будущем мы будем повышать требования к капитализации существующих банков только в соответствии с законом.

Задайте вопрос: зачем нам лоббировать этот законопроект в ВР, которая не хотела его принимать, поскольку там очень много собственников банков или еще как-то связанных лиц? Зачем мне биться с тем же Кабмином, которого тоже эти волнения не устраивают? Зачем воевать с банками, если можно просто ужесточить порядок расчета регулятивного капитала? И мне до сих пор непонятно, кому и зачем понадобилось сталкивать лбами, доводя дело до судов, банки и их регулятора.

Обидное непонимание, хотя я уже намного спокойнее отношусь к подобным вещам. Когда меняешься местами, очень многое выглядит по-другому и становится понятно. С позиции интересов системы и государства точка зрения на все эти вопросы сильно отличается от той, которую ты считаешь правильной, находясь в коммерческом банке.

— Кстати, если говорить о необходимости создать кому-то неприятности, то почему бы не создать их тем учреждениям, из-за которых небольшие банки сплошь и рядом называют ненадежными, кэптивными, „конвертами“ и т.д. Вы работали в небольшом банке, неужели они все такие и не имеют права на жизнь?

— Главная задача регулятора — контроль за соблюдением законности операций и платежеспособностью банковской системы. А рынок должен быть представлен всеми видами банков.

На самом деле небольшие банки зачастую намного более стабильные, чем крупные и крупнейшие. Там намного меньше бюрократии, за счет более быстрой реакции и большей гибкости всегда находятся конкурентные преимущества. Системные банки тоже имеют свои преимущества. Поэтому я — за максимально возможную многоукладность системы.

— Вас не смущает ситуация, например, с Диалогбанком? Как могло случиться, что во время работы временной администрации в банке так резко росли активы и вклады, а теперь в нем снова временная администрация, и Фонду гарантирования „светит“ перспектива компенсировать выведенные оттуда под присмотром НБУ активы?

— Мы понимаем, что произошло в этом банке, и ставим ряд ограничений, которые не позволят реализовать задуманную схему безнаказанно. Безвыездной надзор увидел эту ситуацию, и Нацбанк вмешался в процесс. Выехала проверка, была проведена соответствующая работа, и сегодня, если вы проверите, выплат нет. Дальше должны заниматься компетентные органы. Нацбанк же предотвратил реализацию задуманной схемы, и то, что хотелось сделать ее организаторам, не получилось. Сработали маяки…

— Почему же в других случаях они так часто не работали? Неужели правда, что надзор НБУ банально не справляется со своими функциями из-за слишком большого числа поднадзорных? Поэтому, якобы, и было задумано, с подачи МФО, радикально сократить их количество…

— На самом деле надзор у нас работает очень даже неплохо. Порой нас критикуют, предлагая ввести какие-то более прогрессивные западные методы. Но зачастую и признают, что многие требования НБУ, ранее активно критиковавшиеся, помогли сберечь систему во время кризиса. Поэтому сейчас они изучают наш опыт, а последняя миссия МВФ даже официально заявила, что „они не только приезжают научить и показать, но и сами учатся“.
Новые веяния и старые болячки

— Вы говорили об отмене решений бывшего руководства. Что вы считаете самым важным в уже сделанном и что еще планируете сделать?

— Во-первых, мы сегодня активно развиваем рынок инструментов хеджирования, позволяющих банкам страховаться от валютных рисков. Владимир Семенович, как известно, относился к этому вопросу достаточно консервативно. Он считал, что поскольку в стране нет развитого финансового и, в частности фондового рынка, то нечего и хеджировать, ведь этим только развязываются руки спекулянтам. По моему убеждению, людям надо дать хотя бы элементарные инструменты, чтобы они их апробировали и были готовы к применению, когда финансовые рынки достаточно разовьются.

Мы сегодня говорим о форвардах, о своп-операциях. До самого последнего времени эти инструменты не запускались только потому, что в обеих встречных операциях — по продаже и покупке валюты — надо было платить пенсионный сбор. В итоге маржа многократно возрастала и терялся смысл операции: страховка становилась слишком накладной.

Поэтому отмена пенсионного сбора с валюты — это прорыв и, кстати, во многом заслуга Нацбанка. Этот вопрос удалось решить на законодательном уровне впервые за пять или семь лет. Причем пришлось это делать в экстренном порядке в первые дни после Нового года, так как правительству поначалу не удалось провести эту норму через бюджетный закон.

Хотя общество и здесь отреагировало по-разному. Специалисты увидели в этом несомненный позитив: это же для инвесторов очень важно и для рынка. А недоброжелатели подняли гвалт: грабят пенсионеров! С этим бороться сложно. У каждого своя позиция, свои задачи. Кто-то так зарабатывает политические или еще какие-то дивиденды, и с этими людьми бесполезно дискутировать, пытаясь им что-то объяснить.

Но если вернуться к теме страхования рисков, то мы сегодня разрешаем банкам свопироваться друг с другом, то есть обменивать длинный доллар на длинную гривню. И отныне иностранный инвестор, заходя в Украину, будет знать, по какой цене он вернет этот доллар обратно, может просчитать свои риски и понимать, с чем он выйдет. Он не будет платить хеджфондам, а отдаст эту доходность нашему внутреннему рынку. Это, на мой взгляд, тоже прорыв революционный.

— Банки уже давно предлагали Национальному банку взять на себя этот риск, но регулятор не хотел этого…

— Знаете, почему? Это ему несвойственно. Национальный банк — некоммерческая организация, и он не должен брать на себя риски бизнес-структур. Потому что если мы этот маховик снова раскрутим, мы можем повторить ошибки, как тогда, когда раскрутили потребительское кредитование.

Тогда ведь тоже никто не хотел ничего плохого. Дали самому незащищенному слою инструмент, который требует хеджирования, профессионального подхода, а инструментария не дали. Тут ситуация тоже может быть двоякой.

Поэтому сегодня мы риски на себя берем, но частично. Хотя можем и полностью взять. Мы — единственный институт, который может взять полностью риск, зафиксировав уровень эмиссии под полученный доллар. Акцентирую внимание: эмиссии под полученный доллар, поскольку более ликвидных залогов под рефинансирование сейчас нет.

— Кстати, как сделать залоги более ликвидными и оживить передачу активов?

— Мы сегодня активно занимаемся формированием рынка „плохих“ активов. Здесь очень много нормативных пробелов. Например, возникла проблема — как продавать активы, под которые сформированы резервы в иностранной валюте. Пришлось решать вопрос о выдаче индивидуальной лицензии. Потому что есть компании, которые готовы купить, но как правильно осуществить эту продажу, никто не знает.

Также мы занимаемся вопросами списания безнадежной задолженности, которая уже сформировалась. Уже списано с балансов банков порядка 10 млрд. грн. При этом обсуждаем вопрос налогообложения. Я был у министра финансов по этому вопросу. Он дал разъяснения: налоги будут уплачены тогда, когда будет продан залог. Реальное налогообложение произойдет, потому что наше постановление не дает права банкам не заниматься возвратом задолженности, в том числе реализацией залога, после ее списания за счет резервов.

Еще один шаг — мы несколько изменили подход к расчету регулятивного капитала, отменив его корректировку на несбалансированность долгосрочных активов и пассивов.

— Надежность банковской системы не пострадала?

— Нет. На мой взгляд, это непринципиальная позиция, хотя г-н Стельмах считал ее принципиальной. Этот показатель фактически дважды влиял на расчет регулятивного капитала.

Подобная ситуация была в случае с недавним постановлением по валютному рынку. У нас было два постановления, устанавливающих ограничения по марже в обменных пунктах в течение дня. Помните эту ситуацию? Мы одно из них (постановление №462) отменили, как лишнее, а в некоторых СМИ это восприняли, как будто мы либерализацию провели.

— Насколько можно понять, в вопросе выдачи валютных кредитов населению позиция Национального банка останется неизменной и жесткой: для заемщиков, не имеющих доходов в валюте, валютных кредитов не будет?

— Да. Однозначно. Более того, мы эти меры будем прописывать в законе.

— Призывы банков искать компромисс не воспринимаются?

— Нет. Я конкретизирую: речь идет о незащищенных слоях населения — о частных лицах и о предприятиях, которые не имеют валютной выручки. Все эти вопросы будут достаточно четко прописаны в новом законе о валютном регулировании, который сейчас готовится. Мы изменили подход к этому закону, много работали с его инициаторами, но в принципе уже согласовали позиции.

— В свое время этот законопроект предлагал революционные вещи, снимая большинство существующих ограничений по движению капитала как таковых вообще. Что сегодня?

— Нацбанк планирует отказаться от жесткого администрирования. Например, мы готовы уйти от индивидуального лицензирования, установив сумму максимального передвижения капитала (до 100 тыс. евро), при котором необходимым подтверждением будет только свидетельство об уплате налогов. Мы уже дали согласие на эту меру.

Есть мнение увеличить сумму или вообще снять ограничения. Но это означало бы свободную конвертацию. А свободная конвертация в условиях нашего неустойчивого платежного баланса — пока недопустима. Поэтому мы на это пока не пойдем. По крайней мере, пока инфляция не придет к более низкому и устойчивому значению, и, потихоньку отходя от интервенций, мы не увидим, что валютный рынок самостоятельно функционирует. Свободно, без тех колебаний, которые пугают население.

Поэтому я категорически против полной конвертации, хотя вопрос лоббировался очень серьезно.

— Многие банкиры тоже поддерживали эту идею.

— Они не отвечают за платежеспособность страны.

— Что будет с обязательной продажей валютной выручки?

— Мы предложили ее отменить, но дать Нацбанку право в случае резкого ухудшения платежного баланса вводить временно, на период до трех месяцев, вплоть до стопроцентной обязательной продажи. Но пока в этом нет необходимости, у нас на сегодняшний день резервы — 35 млрд. долл.

— А чистых резервов сколько?

— Около 20 млрд. Мы вошли в режим соглашения с МВФ, когда у нас было 13 млрд., когда сумма резервов не покрывала три месяца импорта. Сейчас у нас значительно большая сумма. Достаточно ли? Мы перекрываем полгода чистого импорта, так что по этой позиции в принципе достаточно. Но по оплате внешнего долга — порядка 70% платежей на ближайшие 12 месяцев.

— Наш платежный баланс пока вроде в приемлемом состоянии, но торговый — в минусе, хоть и небольшом. Получается, что девальвация была недостаточной, чтобы перекрыть отрицательное сальдо?

— Давайте разберемся, помогает ли девальвация экспортерам? Не помогает! Это иллюзия, которую придумали…

Девальвация может помочь экспортеру только один раз — когда он получает платежи по контракту. Но он ведь сразу же что-то закупает на внутреннем рынке, платит зарплату и т.п. А тут за счет девальвации поднялись внутренние цены, закупки подорожали, надо оклады индексировать и т.п. И все, он потерял преимущество.

Поэтому девальвация не помогает реальному развитию экспорта. Она только позволяет какое-то время получать дополнительные доходы, ввиду возникновения курсовых разниц.

Сейчас наша позиция в валютно-курсовой политике такова: мы не будем допускать резких скачков и колебаний, но будем постепенно сводить к минимуму свое присутствие на рынке. И хотим прийти к тому, чтобы рынок, по возможности, перекосы регулировал самостоятельно. Платежный баланс улучшился — гривня постепенно укрепляется, ухудшился — должна немного девальвировать.

А население и бизнес будут постепенно привыкать к возможным курсовым колебаниям.

— Вы сами говорили о неустойчивости финансового счета платежного баланса. В том числе из-за периодических притоков или оттоков так называемых горячих денег. Насколько надежно мы от них сейчас защищены, или могут понадобиться дополнительные ограничения?

— Прямые и портфельные инвестиции — здоровая альтернатива экспортных поступлений, если макроэкономическая политика государства заслуживает доверия, а инвестиционный климат привлекателен для внешних инвесторов. А ограничения здесь помогают плохо. Поэтому Нацбанк сегодня, вместе с Госкомиссией по ценным бумагам при участии Кабмина и администрации президента, работают над формированием максимально комфортных условий именно для привлечения стратегического внешнего инвестора.

Несомненно, мы также отслеживаем количество заходящих денег и по стоимости, и по срокам. И, конечно же, в случае необходимости, будем предпринимать какие-то ограничительные меры. Но наш приоритет сейчас — это не ограничения, а наоборот — активизация банковских операций и, главное, полноценное возобновление кредитования экономики. Опыт 2008 года есть, он изучен, основные угрозы для финансовой стабильности мы знаем. Но от рыночных инструментов оказываться не намерены, наоборот, будем всячески их развивать.

— Например?

— Сегодня мы значительно оживили ресурсный рынок. Например, планируем дать банкам большую свободу в работе с так называемыми овернайтами, по работе с НБУ. Начали сами намного более активно выходить на рынок, повысив ставки по депозитным сертификатам. Банки получили возможность больше зарабатывать на торговле ресурсами, которые порой просто лежали на корсчете бесплатно. Мы получили возможность более активно управлять ликвидностью рынка.

— Речь идет о давно, но впустую декларировавшемся увеличении роли процентных ставок и развитии рычагов денежно-кредитной политики? Ведь раньше учетная ставка и другие ставки регулятора жили фактически своей обособленной жизнью…

— Эти инструменты уже работают. Да, учетная ставка и ставка рефинансирования — это разные ставки, как на валютном рынке — официальный курс НБУ и курс, по которому идут реальные рыночные сделки. Но мы уже несколько раз эти курсы сближали настолько, что фактически это уже был один курс. Рынок к этому привыкает, и скоро мы начнем приучать его к тому, что и на ресурсном рынке ставки взаимосвязаны.

Буквально на днях проводили совещание, проанализировали возможные последствия. Две ставки — учетную и рефинансирования — приведем к одному знаменателю и посмотрим, как на это отреагирует рынок.

— Нестабильность цен и платежного баланса — давние болячки нашей экономики. В прошлом уже не раз возникали ситуации, когда курсовая и ценовая стабильность гривни вступали в прямое противоречие. В законе об НБУ его главный приоритет теперь обозначен более четко — контроль над инфляцией. Как быстро будет осуществляться переход к инфляционному таргетированию и что будет означать этот переход?

— Что касается таргетирования. На самом деле к его внедрению нас подводит МВФ. Это — основной механизм денежно-кредитной политики во всех развитых странах. Но для нас его внедрение несколько преждевременно, и я объясню почему.

Инфляционное таргетирование, прежде всего, подразумевает наличие развитого финансового рынка. Потому что основной механизм монетарной политики — это процентные ставки. И эффективно руководить инфляцией через эти инструменты без развитого финансового рынка невозможно. Как я уже говорил, мы активно работаем в этом направлении. И в среднесрочных приоритетах Нацбанка и Кабинета министров прописали, что это — одна из основных задач. И мы обязательно придем к ее решению, но через какое-то время. И в меморандуме с МВФ мы прописали, что ставим соответствующие задачи и постепенно их решаем.

Второе — таргетирование предусматривает гибкий, плавающий валютный курс. Диапазоны колебаний которого значительно больше, чем те, которые мы можем позволить себе сейчас. Мы потихоньку отходим от фиксации, давая рынку более свободно колебаться. Но просто уйти сегодня с рынка НБУ не может: при нашем платежном балансе это просто опасно. Возможные колебания могут запросто привести к дестабилизации рынка.

Третье. В нашей стране наибольшую долю в инфляции сейчас формируют немонетарные показатели. Поэтому брать на себя ответственность (а инфляционное таргетирование — это ответственность Нацбанка) еще рано. Мы с Кабинетом министров подписали меморандум, предусматривающий совместное среднесрочное инфляционное планирование. Цель — постепенно снижать инфляцию до 5% к 2014 году, а затем удерживать ее на этом уровне.

При этом — развивать финансовый рынок, постепенно увеличивая амплитуду колебаний валютного курса. Как только цены достаточно стабилизируются и рынок осознает, что колебания курса — это не страшно, можно считать, что гибкость уже прижилась. Потому что сейчас, если отпустить курс, и его колебание выйдет за пределы 8,1—8,2 грн./долл., тут же соберутся толпы в обменных пунктах. Кому это надо?

— За последние несколько месяцев наличный рынок „проглотил“ несколько миллиардов наличной валюты.

— Речь идет об увеличении теневого оборота — крайне негативная для банковской системы тенденция.

— Не так давно мы общались с руководителем налогового спецназа, и он говорил, что появилась целая специализация в отдельных банках. Именно они являются центрами по обслуживанию таких операций. Участвует ли НБУ в их пресечении, ведь вы лучше всего видите такие операции.

— Национальный банк следит за законностью банковских операций. В случае каких-либо нарушений мы сообщаем об этом в компетентные органы.

— У нас была информация, что, несмотря на ужесточение условий работы этого рынка, выросшие на нем ставки (с 8 до 12, а то и до 15%), его оборот все равно остался гигантским. По оценкам силовиков, эти структуры обернули 450 млрд. грн. в прошлом году. А в этом году ожидается, что объем удвоится. С этой проблемой можно как-то бороться?

— Я не могу ответить с позиций налоговиков. Это не моя компетенция. На самом деле подобные структуры, которые используют банковскую систему для расчетов по своим контрактам, обязательствам, обязательно являются клиентами банковской системы. Но они к нам приходят как обычные клиенты, имеющие абсолютно законную документацию. И мы не знаем предысторию этого вопроса.

Тут уже борются две тенденции — регуляция и дерегуляция. С одной стороны, мы пытаемся провести либерализацию, а с другой — понимаем, что если сделаем это чересчур поспешно, то образовавшаяся ниша будет заполняться субъектами, основной бизнес которых — оптимизация налогов.

Если НБУ выявляет увеличение объемов нестандартных операций, туда сразу выезжает проверка. И банки уже знают: с Нацбанком шутки плохи. Если будут установлены нарушения, то могут быть неприятные последствия для банков и их руководителей.

„Надра“, „Родовид“ и другие

— А что делать с „Надрами“ и рекапитализированными государством банками? Ситуация с „Родовидом“ — это же плевок в лицо государству и банковской системе: рекапитализация в этом банке произошла больше года назад, а он до сих пор нормально не выплачивает вклады.

— По „Надрам“ ситуация следующая: мы инициировали подписку на акции, временный администратор ее объявил и сейчас этот процесс идет. С целью обеспечения контроля Национальный банк продлил срок действия временной администрации.

Учитывая, что принятие решения по банку „Надра“ — вопрос сложный и в его реализации задействовано несколько сторон, включая МВФ, идет соответствующая процедура согласования.

МВФ пытается рекомендовать опыт, который где-то применялся, когда-то, в какой-то стране. Опыт правильный, позитивный, но так же, как инфляционное таргетирование или гибкость курса, для нас пока не применимый „под копирку“.

Мы привлекаем инвесторов. Из числа всех тех, кто говорит: „Я войду, я внесу, я вложу и т.д.“ На самом деле, потенциальный инвестор не один, и мы ждем окончания подписки.

— Что по срокам? Вкладчики ждут уже два с половиной года…

— Я это прекрасно понимаю. И сегодня все действия НБУ — продление срока временной администрации, инициирование увеличения капитала, переговоры с потенциальными инвесторами, разработка и согласование программы по выходу банка на нормальный режим работы — направлены, прежде всего, на защиту интересов вкладчиков банка.

Как я уже говорил в своем обращении к вкладчикам банка „Надра“, выплаты без ограничений начнутся после увеличения капитала банка и завершения работы временной администрации. Сегодня объявлена подписка на акции банка в суме 3,5 млрд. грн.

— А схема с выдачей субординированного долга Ощадбанком?

— Да, этот вариант рассматривается Национальным банком и правительством как дополнительный к вложению средств инвесторами. При таком варианте государство дает ресурсы банку на платной и возвратной основе.

— Это и есть схема вашей гарантии интересов вкладчиков?

— Это первая часть процесса, то, чего все ждут. А вторая — Нацбанк уже имеет альтернативный план. И мы четко, шаг за шагом, знаем, что необходимо делать для того, чтобы, прежде всего, были удовлетворены вкладчики.

— Это пока секрет?

— Я не хотел бы сейчас это раскрывать, потому что я рассчитываю, что вопрос будет решен по первому сценарию. Банк действительно нормальный и демонстрирует положительные тенденции в своей работе.

— Банк „Киев“?

— Что касается банка „Киев“. Он прибыльный и выполняет нормативы Национального банка. Показатели улучшаются. Поэтому тенденция положительная, и мы считаем, что если он такими темпами будет двигаться и дальше, то как только немного оживится интерес инвесторов к банкам (все-таки кризис заканчивается), государство продаст его с прибылью.

Я же вижу, сколько инвесторов уже сегодня готовы приобрести или купить новые банки. Сегодня спрос на финучреждения есть. Конечно, три-четыре капитала за банк, как до кризиса, не предлагают, но интерес инвесторов присутствует.

Мы постарались донести эту точку зрения до МВФ, хотя у них была несколько иная позиция. Хотя, когда мы дали последние данные, она смягчилась.

— Но „Киев“ большей капитализации уже не потребует?

— На сегодняшний день банк „Киев“ капитализирован в достаточной степени. Основная проблема банка — оставленные ему в наследство „плохие“ кредиты. По результатам работы с такими кредитами можно будет принимать решение о его дальнейшей судьбе — это может быть и его продажа инвестору, и слияние с другим государственным банком.

— А произойдет ли капитализация Укргазбанка?

— Да, я думаю, что она должна произойти, и Укргазбанк будет третьим крупным государственным банком. У него есть все шансы. У него и сеть рентабельна, и бизнес-план понятен. МВФ согласился с первого раза и даже не спорил.

— А что по „Родовид Банку“?

— Что касается „Родовида“ — я сделал заявление, что скоро начнутся выплаты. Это заявление небезосновательное. Схема действий, которая обсуждена с правительством, дает основания полагать, что в самое ближайшее время Кабмин сделает заявление. Мы уже просчитали все варианты.

— А можно детали?

— Скажу только, что в решении проблемы „Родовида“ речь идет об объединении усилий правительства, НБУ и Укрэксимбанка. Мы предложили способ, но окончательное решение — за Кабмином. Правительство и будет его объявлять.

О рефинансировании, механизмах принятия решений и кадровой политике

— Рефинансирование НБУ. Какие объемы стабилизационных кредитов сегодня „висят“ на балансе Национального банка и какова эффективность их использования?

— Я специально анализировал эту ситуацию, понимая, что мне неоднократно будут задавать вопросы по этому поводу. Из выданных в период кризиса около 100 млрд. грн. сегодня в системе остаются кредиты рефинансирования на сумму порядка 70 млрд. грн.

Но серьезных претензий лично у меня по этому поводу нет. Во-первых, рефинансирование проводилось согласно нормативным документам и постановлениям правления НБУ, которые сегодня можно поднять.

Во-вторых, НБУ неоднократно проверяли по этому вопросу, и даже был специальный доклад в Верховной Раде.

— Кто проверял? И вообще, кто имеет право проверять Национальный банк?

— Аудит. Сегодня международный аудит осуществляет известнейшая компания — PricewaterhouseCoopers, а со стороны парламента — Счетная палата.

— Силовики могут зайти в Национальный банк?

— Теоретически да. Но только если у них есть решение суда или официальный запрос, оформленный в соответствии с действующим законодательством.

Нацбанк по всем международным канонам должен быть максимально независимым. О какой же независимости от президента или премьера будет идти речь, если любой следователь сможет третировать ведомство по любой причине? Поэтому мы всячески стараемся не допускать посторонних, если у них нет достаточных оснований и полномочий.

— А структура золотовалютных резервов и их размещение не вызывают опасений?

— Структура резервов нормальная, они абсолютно ликвидны, насколько это возможно. И остатки мы держим только в тех банках, в которых нам позволяет законодательство, и в обязательствах только тех стран, которые имеют самые высокие кредитные рейтинги и репутацию.

— Принимая решения, вы больше полагаетесь на те бумаги, которые вам приносят из аппарата, или на собственный опыт и интуицию?

— Решения принимаются как самостоятельно, так и коллегиально, особенно если они касаются таких чувствительных вопросов, как монетарная или валютно-курсовая политика. Более того, в последнее время мы выносим на широкое обсуждение серьезные вопросы, как, например, по досрочному снятию депозитов. Этот вопрос был поднят банками во время „открытой“ встречи в начале года. Когда на правлении подняли вопрос, я сказал: „Надо посмотреть, как отреагируют и банки, и потребители“. Это предложение было воспринято буквально — возможные варианты сразу вывесили на наш веб-сайт.

— Вы же понимаете, что если говорить о депозитах, о досрочном возврате, то нужен предварительно комплекс решений, которые повысят надежность банковской системы в целом. Эти меры были прописаны, в том числе, и в меморандуме с МВФ, и в соглашении со Всемирным банком. Речь шла о четырех законопроектах — о раскрытии информации о реальных конечных собственниках, консолидированном надзоре, защите прав кредиторов и потребителей финансовых услуг и реформе Фонда гарантирования вкладов. Как продвигается реализация этих мер?

— Главная цель уже рассмотренного парламентом законопроекта №0884 — это как раз раскрытие информации о реальных собственниках. Если говорить о защите прав кредиторов, то, наверное, большего лоббиста в этом вопросе, чем НБУ, не найти. Обсуждение законопроектов проходило и в администрации президента, и в Кабмине, и с банковским сообществом. Некоторые позиции нам пришлось пересмотреть. Очень хорошо, когда обсуждение идет в таком режиме.

Закон по защите прав кредиторов и потребителей, как вы знаете, готовится в парламенте к первому чтению. Закон о консолидированном надзоре также находится в Верховной Раде и готов ко второму чтению.

Закон о Фонде гарантирования вкладов, в котором учтены основные рекомендации Всемирного банка, находится на рассмотрении в администрации президента. В принципе, редакция проекта для нас, для нашего менталитета достаточно необычная: да, Национальному банку придется передать часть полномочий Фонду гарантирования. Все-таки Нацбанк сейчас несет в этом вопросе такую огромную ответственность, что делегировать ее непросто…

— Людей своих фонду отдадите? Одна из проблем, которой опасаются банкиры, — где найти людей, которые смогут профессионально решать те задачи, которые вменяются фонду этим законом.

— В рамках действующего закона Фонд гарантирования вкладов выполняет свои функции. Когда вступит в силу новый закон, мы будем обсуждать с руководством фонда, каким образом уменьшить те риски, которые возникают. В том числе обсудим и укрепление Фонда гарантирования кадрами НБУ.

— Мы подошли к вопросу о кадровых ротациях в Нацбанке. Спекуляций по этому поводу было много. Кадровая революция уже закончилась или будет еще продолжаться?

— Если внимательно посмотреть на произошедшую кадровую ротацию, то изменений не так уж и много.

Здесь работали два принципа. Первый — это естественные процессы: многие достигли пенсионного возраста. НБУ провел этих очень достойных людей на заслуженный отдых.

Второй — я пригласил несколько профессионалов банковского дела. В результате получился, на мой взгляд, очень хороший симбиоз. Нацбанк стал лучше понимать коммерческие банки, а банки — регулятора. В то же время мы работаем на базе той группы специалистов, которые работают здесь годами, десятилетиями. Никакой революции в Нацбанке нет и не будет.

— Если Юрия Колобова многие знают достаточно хорошо, то об Игоре Соркине, например, до его назначения ничего не было известно.

— Разве это так важно, знал ли кто-то его раньше? Нужно смотреть по результатам, и это самое главное.

— Он ваша креатура?

— Нет. Мы одновременно пришли на должности заместителей главы НБУ. Но я уверен, что он на своем месте.

То же самое могу сказать о Вере Ивановне Ричакивской, которая проработала в Национальном банке более 18 лет. Павел Сенищ возглавил одно из самых серьезных направлений — обучение персонала НБУ. Не просто обучение для галочки, а реальный более качественный процесс подготовки высококвалифицированных кадров.

Если мы сегодня организуем обучающую программу (а мы ее обязательно организуем), то получим качественно другую эффективность труда. Не сокращение или увеличение количества людей в штате, а эффективность.

Речь идет о дистанционном обучении. Речь идет о сдаче экзаменов без отрыва от производства. Речь идет об обмене опытом. Кто лучше Павла Николаевича справится с этой задачей?

О доходах, связях и партийной принадлежности

— Вы можете подробнее рассказать о задекларированных вами 150 млн. грн. дохода? Каков источник их происхождения?

— На самом деле смешная история получается. Где эти 150 млн. фигурируют? В декларации. Раз в декларации — значит, налогом они обложены. Это результат, который подтвержден первичными документами — соответствующими договорами, и он проверялся налоговой администрацией.

— Непонятен источник дохода, раз принадлежащие вам активы стоят намного дешевле, чем полученные доходы.

— Так утверждать нельзя, не видя договоров. Я делал инвестиции, достаточно давно работаю в банковской системе, понимаю, что такое инструмент ОВГЗ, другие инвестиционные инструменты, а 2008—2009 годы вообще отличались динамичностью цен на активы.

— То есть это была очень удачная спекуляция чистой воды?

— Деньги были заработаны, когда я работал в коммерческом банке. И если бы не был в состоянии удачно вложить свой капитал и заработать, то какой же из меня был бы коммерческий банкир? Как же я буду управлять чужими деньгами, если своими управлять не могу?

— Можете ли рассказать о ваших связях с президентской семьей?

— Если бы я действительно был, как вы говорите, связан с семьей президента, это должно было бы подтверждаться хоть какими-то фактами. Вы их можете привести?

— Вы знаете, как связь прослеживается. Вы руководили и были совладельцем банка, который считается принадлежащим старшему сыну главы государства.

— Что такое „считается“? Уточните вопрос?

— Те структуры, которые числились держателями акций банка, связывают с именем Александра Януковича…

— На самом деле это были структуры, принадлежащие Эдуарду Прутнику, который меня и пригласил на работу в банк „Донеччина“, а сейчас — Укрбизнесбанк. Там я и познакомился с Эдуардом Анатольевичем. А заработав достаточно средств, я стал его партнером по бизнесу в банке.

— Контролировали банк? Речь идет не о 3%, которые задекларированы, а о контрольном пакете? Для этого и понадобилось разрешение Антимонопольного комитета?

— Да. В тот момент я уже обладал определенными средствами и вкладывал их в развитие банка, которым управлял и понимал его перспективы. Но когда я получил предложение идти в Национальный банк — акции Укрбизнесбанка я продал.

— Но ведь Валентина Ивановна Арбузова руководит банком, который принадлежит Александру Викторовичу Януковичу официально… И почему предложили в НБУ именно вас?

— Это, наверное, и есть самое серьезное основание для слухов. Но ведь это Валентина Ивановна возглавляет банк, который принадлежит Александру Викторовичу.

У меня своя карьера и история отношений, я по-своему развивался. Банк Прутника был в тяжелом состоянии, когда я его принимал. Мне удалось не только вывести банк из кризиса, но и заработать и для собственника, и для себя как менеджера хорошие деньги. Сформировался хороший послужной список: в „Привате“ добился результатов, „Донеччину“ вывел из убыточного состояния, и сегодня этот банк — один из самых стабильных.

Когда я возглавил набсовет Укрэксимбанка, его состояние не только не ухудшилось, но и начали возвращаться крупные проблемные кредиты. Потом я поступил на госслужбу в Национальный банк.

— То есть вас рекомендовал в НБУ…

— Очевидно, моя работа успешного топ-менеджера не осталась незамеченной.

— Из партии „Наша Украина“ вы вышли?

— Конечно. Как я мог этого не сделать, если есть прямая норма закона, и я хорошо осознаю, что предоставление недостоверной информации может послужить основанием для моего увольнения из Национального банка. Я написал заявление и вышел из партии накануне вступления в должность зампредседателя НБУ — 31 августа.

— Какова роль Укрбизнесбанка и ваша лично в истории с „Сухолучьем“?

— Роль обслуживающего банка. Я мог бы назвать имена и других очень известных и влиятельных политиков — клиентов банка, но это будет излишним.

Банк выстоял кризис в 2004 году. Мы выплачивали вклады всем, на деле доказывая, что банк стабильный и основной акционер занимает позицию стабильную, что менеджмент у него нормальный. Ни один вклад во время кризиса 2004 года не был не выплачен. За первые дни, когда пошел массовый отток вкладов, мы выплатили до 50 млн. грн. Мы заняли позицию: надо выплачивать. Были случаи, когда люди снимали деньги, выходили на улицу, а потом сразу возвращались в банк.

И в банк пошли вклады от достаточно разных и известных людей. Сегодня многие из этих клиентов как при власти, так и в оппозиции. Вот и ответ, почему ряд предприятий, принадлежащих серьезным людям, открывали в этом банке счета. Потому что мы отвечали по своим обязательствам. Других объяснений просто нет.

Хотя нет, на этот вопрос есть и еще один ответ. Подумайте сами, ведь если бы во времена, когда было другое правительство, банк держал остатки “Сухолучья”, были какие-то сомнительные операции — обязательно были бы проверки с пристрастием. Но таких проверок не было! Почему во время, когда это особенно интересовало людей, в связи со скандалом, никто не проверял? Потому что иначе пришлось бы обнародовать результаты и говорить, что все было по закону. Но кому это было бы интересно? А так можно сколько угодно, в том числе и сейчас, на этой теме спекулировать.

— Какое у вас вероисповедание?

— Православное. Я понимаю, почему вы задаете этот вопрос — речь идет об идентификационном коде. Если почитать закон, регламентирующий идентификацию физлиц, то там написано следующее: если человек по соображениям вероисповедания не хочет принимать идентификационный код, он может использовать свой номер паспорта.

У меня есть код — я использую для этого номер паспорта. Для этого я обратился в налоговую — мне там отказали. После этого обратился в суд, и мне там разрешили использовать для идентификационных нужд номер паспорта. Я не делаю операций без идентификации — каждая из них идентифицирована номером паспорта.

Это, кстати, и вам не возбраняется, если вы решите, что по причинам вероисповедания присвоение идентификационного кода представляет для вас дискомфорт, — можете написать письмо. Если не разрешат по письму, это может сделать суд: сегодня эта норма действует.

— Почему вы раньше не давали объяснений?

— Я сознательно этого не делал. Мне было интересно: неужели на элементарные вопросы люди будут искать такие сложные ответы? Но ведь простые ответы не интересны. Арбузова — Арбузов, идентификационный код — номер паспорта, 150 миллионов — декларация. Я сдавал ее, когда было совсем другое правительство.

Когда я слушал заявления серьезных депутатов на этот счет, мне было просто смешно. Ответ простой: там ничего нет, но никто, прежде чем делать громкие обвинения, не удосужился разобраться. Если бы мне было что скрывать, я бы уже комментировал, как-то выходил из ситуации — должность обязывает. Но мне нечего скрывать — ни по идентификационному коду, ни по 150 миллионам.

— Сергей Геннадиевич, напоследок — самый популярный вопрос к главе НБУ: каким будет валютный курс в нынешнем году? Ваши прогнозы совпадают с кабминовскими?

— Стабильным (улыбается). Расчетный курс на этот год (7,95 грн./долл. — Ю.С.) определен законом о бюджете Украины. И если правительством будут выполнены все показатели, которые в нем заложены, а я уверен, что они будут выполнены, то в течение 2011 года курс гривни будет соответствовать запланированным значениям.

Валютная политика НБУ учитывает возможность волатильности, что будет отражать изменения в соотношении спроса и предложения на валютном рынке. У нас нет жесткой установки стоять до конца, удерживая курс на какой-то отметке. Мы не видим проблем, если амплитуда гибкости курса будет достигать нескольких процентов по году. При этом хочу отметить, что у Национального банка есть все возможности и механизмы для того, чтобы избежать резких колебаний и не допустить дестабилизации рынка.