“Покупать мне особо нечего”, — Андрей Скоч, депутат Государственной думы РФ

Совладельца “Металлоинвеста” Андрея Скоча называют самым богатым депутатом Госдумы — его состояние оценивается в $1,4 млрд, в “золотой сотне Forbes” за 2010 г. он занимает 46-е место по богатству. Тем удивительнее было читать его декларацию о доходах перед октябрьскими выборами в Белгородскую областную думу (Скоч был одним из “паровозов” в списке “Единой России”). Оказалось, что миллиардер Скоч владеет только скромной квартиркой в Белгородской области и никакого другого имущества — ни ценных бумаг, ни счета в банке — у него нет. В интервью Скоч раскрыл эту тайну, а заодно рассказал историю своего бизнеса и объяснил, почему его имя когда-то связывали с солнцевской ОПГ.

— На чем вы заработали свои первые деньги?

— У нас был кооператив, мы выпекали хлеб. Это была вторая половина 80-х, когда первые законы вышли, которые позволили что-то делать. Я как раз отслужил в армии (в мотострелковой части на учебном полигоне курсов “Выстрел” в Московской области) вместе с другом Львом Кветным. Мы решили чего-то добиться вместе и перед дембелем, месяца за три, думали, куда бы пойти. Один сослуживец говорил, что нужно класть асфальт, другой, молдаванин, — что нужно поехать в Молдавию собирать яблоки, говорил, что там настоящий Клондайк, что мы будем удивительно богаты. Тогда хотелось чего-то такого, романтического. А в итоге оказалось, что, как только мы демобилизовались, стало можно заниматься бизнесом. Мы арендовали помещение — бывшую кулинарию у метро “Автозаводская”, организовали работу. Некоторое время этим занимались. Разрушилось все как-то само собой. Тогда не было никакой стабильности. Позанимались этим, пока зарабатывалось, и слава Богу.

— А на что первые деньги потратили? В развитие бизнеса вложили или на себя?

— Знаете, я человек не бизнес-склада. Правда, тогда я этого еще не понимал. Первые деньги мы потратили на аренду квартиры. Сразу после армии нас приютил товарищ в своей однокомнатной квартире на “Полежаевской” на первом этаже. Когда появилась возможность, мы сняли квартиру в Новогиреево. В конце 80-х начались компьютеры: мы сняли павильон на ВДНХ, привозили комплектующие, собирали и продавали — первые большие деньги именно на этом заработали.

— А говорите “не бизнесмен”…

— По философии своей — нет. Меня это не увлекало никогда. Я этим занимался, потому что хотелось быть самостоятельным, зарабатывать, чувствовать, что могу себя прокормить, с девушкой проехать на такси. Ведь нельзя сидеть все время перед телевизором и одновременно требовать хорошей жизни для себя.

— В СМИ писали, что в это время вы познакомились с представителями солнцевской ОПГ. Это так?

— Тогда не было разграничений, кто группировка — кто нет. В любой ресторан зайди — сидят какие-то ребята серьезные. Если хочешь жить, надо было просто не бояться. Но ни в солнцевской, ни в какой-либо другой группировке никогда не состоял.

— А на Compromat.ru есть фотография, на которой вы запечатлены с Сергеем Михайловым, который считался лидером солнцевской ОПГ, и Виктором Авериным. Какие между вами были отношения?

— Это 1994 год. Мы со Львом [Кветным] решили скупить сервисные компании в аэропорту “Внуково”. С Сергеем и Виктором меня познакомили как с хозяевами этих компаний. Мы встречались, обсуждали условия, потом договорились — на эту тему было сделано фото. Сказать, что кто-то входил в какую-то группировку, я не могу — это было бы некорректно.

— С тех пор вы общались с Михайловым или Авериным?

— В 1995 г. был на дне рождения у Виктора [Аверина]. У меня в декабре 1994-го родились пятерняшки. Позвонил Виктор поздравить, его поразил этот случай, и он пригласил нас с женой в Прагу. Помню, не хотелось ехать, но подумал о жене, которая намучилась в больницах. Ведь куда мы только не обращались, сколько больниц сменили — нигде не хотели эти роды принимать. Тогда хотелось скорее от всего этого отойти, хотелось какого-то праздника. Съездили, минут 15 попраздновали в Ritz, потом нас всех забрали в полицию, сфотографировали и отпустили. Больше никаких совместных историй с Виктором не происходило. Ни с ним, ни с Сергеем у нас больше не было никаких общих дел.

— А откуда тогда, по-вашему мнению, могли родиться слухи о вашей связи с солнцевской ОПГ?

— Обратите внимание, что первая статья, после которой все и началось, появилась в связи с выборами 1999 г. Тогда я впервые столкнулся с этим — имею в виду черный пиар. Еще писали, что я служил в тайном подразделении КГБ и проводил психологические опыты над людьми, что в Африке перенимал тайные знания вуду. На первом же заседании Госдумы, основываясь на статье, было принято решение о проверке. Занималась комиссия по этике во главе с Севастьяновым, были направлены запросы в правоохранительные органы. Ответы получили, разобрались — весь этот бред в статье является вымыслом. В результате вышло опровержение, автор извинился. Но только опровержение пишут маленькими буквами внизу, а на текст статьи ссылаются до сих пор.

— А в 1990-х гг. бандитам платить приходилось?

— Платить — нет, сталкиваться приходилось. Самые первые столкновения были, когда занялись кооперативом по выпечке хлеба. Раньше мы такое только в кино видели. Пришли какие-то ребята, крепкого вида с хмурыми лицами, сказали: будете нам платить. Мы жестко среагировали: сказали, что платить никому не будем. Они сказали: тогда мы вас будем убивать. Мы сказали: ну и мы тогда вас тоже будем убивать. На том и разошлись. Такое время было — слабость была опасна для жизни.

— А потом?

— Потом Бог миловал. Бывали конфликты, но не на почве бизнеса, а скорее такие, когда нужно было за себя постоять. Такое случалось, мог защитить любимую женщину. Ощущение того, что можешь защитить человека, нужно мужчине.

— В то время было модно носить малиновые пиджаки? У вас был такой?

— С чего вы взяли — малиновый пиджак я не носил. Вот на этой фотографии, а это 1994 год, пиджак у меня темный. Я вообще пиджаки не люблю — и галстуки, кстати, тоже.

— А с будущими партнерами по металлургическому бизнесу как вы познакомились?

— Со Львом мы познакомились в день призыва в армию в военкомате. Два года вместе отслужили, квартиру снимали вместе, влюблялись в одну и ту же женщину. Все вместе. Бизнес тоже начинали вместе. У нас было несколько сбытовых компаний, которые продавали бензин, керосин, дизельное топливо, и мы искали нефть, чтобы переработать и потом продать. Алишера Усманова нам рекомендовали как человека, который нам в этом поможет. С нефтью не получилось, но отношения зародились и переросли в дружбу. Алишеру нужно было тогда помочь. Я в одном банке договорился, чтобы ему дали в кредит $14 млн. Это были большие деньги, и я гарантировал, что Алишер справится с кредитом.

— А на металлургии как остановились?

— Это все от Алишера, металлургия пришла от него. Алишер говорил, что мы со Львом занимаемся не тем бизнесом: он имеет свои границы и выше расти некуда. У нас были разные сервисные компании, в том числе в аэропорту “Внуково”, по нашим меркам это было очень масштабно. С появлением Алишера в моей жизни горизонты расширились. Началась история с Оскольским электрометаллургическим комбинатом. В 1995 г. мы впервые туда приехали. Завод уже был приватизирован какой-то командой, но был в тяжелом состоянии. Мы его купили. Алишер договорился со словацким банком, мы нашли трейдеров, заключили долгосрочные контракты, взвинтили производство, завод ожил, начал получать прибыль. Это был первый металлургический актив. Потом уже — Лебединский ГОК. Там мы в борьбе с гендиректором скупали акции. И когда у нас оказался пакет больше, он и бывший хозяин поняли, что проигрывают, и продали свои доли.

— Идея создать “Металлоинвест” тоже принадлежала Усманову?

— Идейным вдохновителем и стратегом всего, что связано с металлургией, является Алишер. И “Металлоинвест” — тоже благодаря его интеллекту.

— Почему Кветной в итоге ушел?

— Кветной вышел, потому что захотел быть самостоятельным, захотел вести дела один. В таком состоянии ему комфортней жить. Сейчас у него цементный завод, сервисные центры во “Внуково”, банк “Национальный стандарт”. Лев очень увлеченный бизнесом человек. В сервисном бизнесе фактически акций у меня нет, всем управляет мой друг, я ему верю.

— Говорят, сейчас из вашей тройки выходит Василий Анисимов…

— Такая вероятность есть.

— Кому продает долю, за сколько? Вам с Усмановым?

— Не имею представления. У Васи сейчас тяжба какая-то. Тонкостей я не знаю.

— Он же все 20% продает?

— Это его дело. Когда мы познакомились с Василием в 2006-м, он приобрел с Алишером Михайловский ГОК и “Уральскую сталь”. И когда Алишер начал склеивать из этих активов “Металлоинвест”, у Анисимова получилось 12%. Мы с ним подружились. Я поговорил с отцом, и он передал ему еще 8% акций, ничего не попросив взамен.

— Подавая сведения о себе в избирательную комиссию Белгородской области накануне кампании по выборам депутатов местного заксобрания, вы указали, что не владеете никаким имуществом. Как так получилось?

— С тех пор как понял, что бизнес не вызывает во мне такого интереса, как в моих друзьях, искал что-то для себя. В 1999 г. я был заместителем генерального директора Лебединского ГОКа и решил попробовать для себя новое — пошел на выборы в Госдуму. Я так был вдохновлен этими выборами — такой был драйв, такая конкуренция. А по закону депутат не имеет права заниматься бизнесом. Поэтому активы, которые были созданы к этому времени, стали собственностью моего отца. Кроме металлургии, это еще и телекоммуникационный бизнес — много всего. Целое хозяйство — и все принадлежит моему отцу, а управляется Алишером Бурхановичем. У них сложились хорошие, теплые отношения. Наверное, было бы правильно изменить требования к подаче сведений кандидатами на выборные должности и чиновниками. Нужно обязать каждого чиновника называть то имущество, которым он пользуется на безвозмездной основе. Тогда картина будет более полной. Тот человек, которому скрывать нечего, все укажет. Я пользуюсь имуществом своего отца, если бы в декларации была такая строка, так бы и написал. Существующая форма декларации правду не отражает. Я уже внес депутатский запрос с предложениями расширить перечень указываемых сведений, а скоро будет готов законопроект на эту тему.

— Выходит, у вас нет ни банковского счета, ни карты?

— Нет. У меня была карточка в 1995 г., когда это было модно, престижно, я был сам очень юный, а потом я понял, что мне это не нужно. Карточек нет, счетов нет.

— Вы всегда ездите с наличными?

— Да, взял сколько нужно — и поехал. Покупать мне особо нечего, одеждой дорогой я не интересуюсь.

— Но ведь бизнес приносит дивиденды, они же должны куда-то поступать…

— Они начисляются моему отцу. А моя жизнь заключается в законотворчестве и фонде, которым занимаюсь почти 15 лет. Я этим живу, мне это интересно. Это самое большое удовольствие, когда ты можешь помочь кому-то, кто нуждается, — мало что может сравниться. Ведь в трудном положении любой человек нуждается в сочувствии, но больше всего в конкретной помощи.

— Управление “Металлоинвестом” вы полностью доверяете Усманову? Вы сами не участвуете в управлении?

— Не то что активы — я ему жизнь доверяю, а он мне — свою. Мы очень близкие люди. Я готов ему доверить все, что у меня есть. На этих основах мы живем, и каждый занимается тем, чем ему интересно заниматься. Когда человеку интересно заниматься бизнесом, ему нужно заниматься бизнесом — мне нужно другое. Вот с моей помощью закреплены льготы по внеконкурсному поступлению в вузы для сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, молодым матерям, чьи мужья служат срочную в армии, продлено время пособия до полутора лет, тысячи ребят получили возможность получать образование дистанционно. Некоторое время назад внес законопроект “О детях войны”, хочу добиться специального статуса для этой категории людей, которые в юном возрасте оказались на оккупированной территории и настрадались в военное лихолетье. Сейчас в Госдуме проходит законопроект об агростраховании, который поможет нашим крестьянам. Мне интересны тысячи дел, которые надо успеть сделать как руководителю фонда “Поколение”.

— Вы с Усмановым часто встречаетесь?

— Практически каждый день. Я к нему ездил в Ташкент недавно, он перенес несколько операций.

— А что у него?

— Я не могу об этом говорить, скажу только, что никакой угрозы его жизни сейчас нет. Но операции тяжелые, он похудел на 25 кг.

— Нам рассказывали, что он хотел даже от бизнеса отойти…

— Когда человек находится на операционном столе, он может подумать о том, что не выйдет живым. Естественно, подлинные ценности приобретают свое настоящее значение в реальной жизни. А бизнес для Алишера не является самым главным. Он это понял, когда ему было тяжело, и такие мысли возникали: отойти от всего и жить только тем, что на самом деле ценно.

— Но ведь для того, чтобы жить движениями души, нужна какая-то подушка безопасности…

— Она же есть. Но когда сталкиваешься с тем, что можешь умереть, мысли о подушке безопасности не возникает. Я с этим сталкивался. Алишер сталкивался. В этот момент чувствуешь что-то совершенно другое — одиночество. Когда ты уходишь туда — ты одинок и то, что ты делал, напрягался, пыхтел, пытался добиться какой-то стабильности, прогнозируемости в жизни, все отходит в сторону, испаряется, перестает быть важным. А важным остаются только отношения человеческие — это важно, дружба — это важно. Когда умираешь, тогда понимаешь — это важно.

— Именно благодаря вашим усилиям в 90-е сейчас вы можете заниматься тем, что для вас важно?

— Отчасти. Я считаю, что каждому человеку либо везет, либо не везет. Это же от везения зависит.

— Вам повезло?

— Безусловно, конечно, повезло, на 100%. Как-то так получилось, что судьба свела с хорошими людьми, по складу характера противоположными мне. И сегодня мне не надо думать о том, чтобы заниматься бизнесом, я могу заниматься любимым делом, мой друг тоже может заниматься любимым делом. Мы можем быть опорой друг для друга. У меня родители живы, детей восемь человек, любимая женщина, к которой я спешу по вечерам. Конечно, повезло.

— Как вы оцениваете результаты выборов в законодательное собрание Белгородской области [в октябре 2010 г. “Единая Россия” получила 66,4% голосов, на выборах 2006 г. — 51,97%]?

— Результат превзошел ожидания. А рецепт во всех избирательных кампаниях у меня прост: в день проезжаю километров 350 и успеваю поговорить с аудиторией примерно в 3000 человек. Заезжаю в каждый район, провожу встречи с избирателями — добрыми, недобрыми, лояльными, агрессивными… Мне есть что сказать, и суждения мои предельно просты. Критиковать нужно, есть за что критиковать, но реально действующая сила — это только “Единая Россия”, больше никто ничего не делает. За кого еще голосовать? В Белгородской области меня знают все. Свои обещания я выполнил все без исключения. Вообще, если верить в то, что делаешь, то сделаешь это хорошо.

— Кто вам делал предложение возглавить список?

— На генсовете партии так решили, а сообщил [секретарь президиума генсовета “Единой России” Сергей] Неверов. Я с чистой совестью шел на встречи с людьми. Ведь правда многое сделано за последние годы: медицинские центры открыты с бесплатным лечением для ветеранов войны и воспитанников детских домов, поликлиники обеспечены современным оборудованием, помощь идет ветеранским организациям и молодежи, медицинская авиация в области создана, рабочих мест стало больше, рождаемость опередила смертность.

— А к губернаторству интерес есть?

— Никакого. Смысл какой? Я ощущаю себя достаточно свободно, а работа губернатором значит дополнительную ответственность. Плюс сегодня в Белгородской области отличный губернатор. Программный, системный, работает и добивается хороших результатов.

— А вам интересно было бы, чтобы должность губернатора была выборной?

— Мне интересно, но был же период, когда губернаторов выбирали, и тогда все хотели, чтобы их назначали. Чтобы те, кто управляет высшей государственной системой и регионом, были в одной связке. Раньше губернатор мог не делать, что ему рекомендуют из центра, и это по большому счету всегда сказывалось на людях. Люди от этого устали и захотели назначаемых губернаторов. Когда-то, наверное, и от этого люди устанут и захотят выборных. И от “Единой России”, наверное, устанут. Это бесконечный процесс.

— Летом Общественная палата пыталась приструнить депутатов-прогульщиков. Вас называли в числе самых ярых. Почему?

— Если вижу, что решается принципиальный вопрос, обязательно прихожу сам. Но когда речь идет о рутине, прошу проголосовать соседа по креслу. Большую часть времени я провожу в Белгородской области. Ведь самое главное — встречи с людьми. Когда видишь, чем люди живут, вникаешь в их проблемы — тогда они отзываются. Вот отсюда берутся эти 66% на выборах.

— Ваш фонд восстанавливал кладбище в Порт-Артуре. Кто к вам обратился с этой просьбой?

— Началось все с того, что ко мне бабушка обратилась в Белгородской области с просьбой перезахоронить солдат, расстрелянных во время войны рядом с ее огородом, и долгое время она не могла ни до кого достучаться, чтобы сделать братскую могилу. Я помог, перезахоронили со всеми почестями, а после этого было собрание ветеранов. Из Минобороны какой-то офицер, даже не помню его фамилию, сказал: вот вы сделали доброе дело, не хотите поучаствовать в восстановлении Порт-Артура? Китайцы заявляют, что если мы это кладбище не отреставрируем, то там построят коттеджный поселок. Это было больше двух лет назад.

— Текущие расходы на поддержание кладбища тоже фонд понесет?

— Там потрачено $13,5 млн, и пока задачу по содержанию кладбища я на себя не взваливаю. Мы год назад внесли законопроект о содержании воинских захоронений. Если его примут, то проблем с этим не будет.

— И часто Минобороны обращается к вам с такими просьбами?

— Наши отношения с Минобороны начались давно. Когда мы взяли шефство над стратегической подводной лодкой. Минобороны еще предлагает проекты по воинским мемориалам в Калининграде. Объяснили так: Порт-Артур — самая восточная точка, а есть еще самая западная — Калининград.

— Есть еще самая северная, самая южная…

— На самом деле я не против. Крупные проекты еще обязательно будут. Что-то создавать, дарить — это удовольствие для себя.

— А того, что вам приносят активы в виде дивидендов, хватает? “Металлоинвест” вообще отказался от дивидендов, пока не выправит свое финансовое положение. Как будет наполняться фонд?

— Тяжелые периоды были. Приходилось обращаться к знакомым бизнесменам. За все время существования фонда потрачено примерно $150 млн. Помощь от друзей из них где-то $15 млн. В прошлом году проводили премию “Дебют” для молодых писателей в детской больнице. Зато получилось громче заявить о другой премии — для врачей, которые лечат детей, — “Здоровое детство”. В кризис я ничего не перестал делать. Заставлял себя верить, что все наладится. Премии имени Бакулева и Бураковского для кардиохирургов, которые проводим совместно с Лео Бокерией, у нас даже выросли. Сохранили стипендии для 250 лучших студентов Белгородской области, они стали своеобразным знаком качества — работодатели охотятся за такими выпускниками. Учредили “Нанопремию” на базе Белгородского университета — все учебные заведения области участвуют в научных разработках. Общий премиальный фонд составляет свыше 25 млн руб. в год. Создана творческая лаборатория “Новое поколение” для молодежи, в военно-патриотическом объединении занимается более тысячи человек. У меня есть программа: оплачиваю всем белгородцам операции на сердце. С отцом оговорено, он знает: есть расходы постоянные, а есть разовые. Например, купили всем ветеранам Белгородской области “Жигули” — это стоило $15 млн, Порт-Артур — $13,5 млн. Если есть деньги, куда их тратить — отдавать надо.

— Как ветеран сейчас сядет за руль?

— Вы удивитесь, но каждый седьмой ветеран садился за руль сам. А так приходят дети, внуки. Но самое главное для этих ветеранов даже, наверное, не то, что им машину дали. А что о них вспомнили, выполнили обещание, с ними пообщались, доброе слово сказали.

— А пытались знакомых олигархов привлекать к работе фонда?

— Я же проводил эксперимент. Сказал директору фонда написать письма всем, приложить письмо от пострадавшего. Никто копейки не дал. Самые сердобольные отреагировали так: сказали, что у них существуют собственные благотворительные программы, поэтому нам они денег не перечислят. Но это я делал ради эксперимента, заранее зная результат.

— А на себя вы тратите состояние?

— Я неприхотливый.

— Даже яхты нет?

— Нет. Я могу дарить людям, друзьям. Могу, например, купить квартиру, а могу подарить — выберу подарить. Потому что в этот дом я приду — и меня всегда будут ждать тепло и уют.

— Вы много раз бывали в Китае, когда занимались Порт-Артуром. И даже небольшой для Китая город Далянь — он гораздо больше впечатлений оставляет по количеству новых небоскребов, чем Москва. Каково будущее отношений России с Китаем, коль он так быстро развивается?

— Вопреки сложившемуся мнению, я понял, что китайцы — народ неагрессивный. Это не в их философии. В экономическом смысле они нас опередили и будут опережать. Я был в Порт-Артуре несколько раз, и за эти два с небольшим года город изменился. За прошлый год ВВП прибавил 40%, доходность бюджета [выросла] на 30%. Возникает чувство разочарования: почему у нас не так.

— А почему у нас не так?

— Много причин. Во-первых, мы не китайцы. У них нет личного — у них все общественное: то, что важно многим, важно и для меня. Русский человек хочет как-то раскрываться индивидуально, засветиться. А китайцам хочется всем достигать поставленной цели. Плюс там жесткий авторитарный режим. Мы когда реставрацией занимались и приезжал даже самый маленький начальник, с китайцами чудеса начинали происходить с испугу.

— Тогда выходит, что любая нация, дисциплинарно выстроенная, может добиться успеха, а вся европейская философия — это путь в никуда?

— Мне европейцы нравятся больше. Там человек может быть свободным. А Китай всех опередит как государство, но вот счастлив ли там будет отдельный человек — это вопрос. А жизнь человеку дана для чего? Чтобы вступить в члены уважаемого коллектива, чтобы потратить все, что в тебе было заложено от Бога, именно на это? В Европе уважают свободу каждого в отдельности. В России — напополам. Если будет тяжело житься людям, пересилит авторитаризм. Люди хотят порядка, прогнозируемости. В этом они видят спокойствие. Когда пройдет время и люди почувствуют этот авторитаризм, они от него просто устанут, как устают от всего рано или поздно. Захочется демократии — потом обратно. Это заложено в каждом нашем соотечественнике.

— Как вы сами считаете, вам Богом жизнь дана для чего?

— Дружба и любовь — это прежде всего вера, без ограничений, а верить страшно, потому что могут обмануть. Из этого состоит жизнь — преодолевать свои сомнения, находить, из чего ты сделан. Все изначально созданы из добра, а потом уже наслоения происходят. Нужно внутри себя понять, из чего ты сделан, и жить так. Элементарно, как моя мама говорит: по совести. В каждом из нас есть совесть — это единственный критерий, который говорит, прав ты или нет. Законов может быть много, мораль может быть разная. Но есть личная человеческая совесть, и, если ты живешь по этой совести, по этой капельке добра, не важно, какого ты пола, национальности, социального статуса, — ты живешь свою жизнь. Своя жизнь живется только тогда, когда ты живешь от души. Если ты, вопреки порывам собственной души, прогибаешься, живешь в неудобной для себя позиции, значит, ты живешь не свою жизнь, обманываешь себя.

— Вы почувствовали себя именно в неудобной позиции, когда решили политикой заняться?

— Наоборот, депутатская работа дает ни с чем не сравнимое чувство удовлетворения, когда тебе удается кому-то помочь. Хотя, если б вы меня спросили тогда, я бы так не сформулировал свое отношение. Тогда были только ощущения, что со мной происходит что-то не то, что я занимаюсь чем-то не тем, что бизнес не для меня. Это я понимал, но не понимал, чему посвящать время. Со временем я втянулся в новое дело и ни разу об этом не пожалел.

— Вы сейчас в гармонии с собой?

— Да, но на 100% гармонии не может быть. Потому что в нас заложено отсутствие полной гармонии. Сомнения всегда. А проверить можно только себя. Мы все подвергаемся различным обстоятельствам, где нужно принимать решение, доверять или не доверять. Быть обманутым и не перестать доверять все равно — это жить по совести. И еще очень важно мечтать. Учиться мечтать — задача для взрослых.

— А вот жена у вас есть, вы ей доверяете?

— У меня есть любимая женщина. Конечно, доверяю, но всегда волнуюсь. Это же приятно. Как можно с безразличием относиться к женщине? Если она тебя перестала волновать, то можно.

— Жениться не собираетесь?

— Мой дедушка женился на бабушке, когда 50 лет минуло совместной жизни. Я не понимаю, для чего нужно какой-то ритуал совершать. Прийти к чиновнику, доложить: здравствуйте, я влюбился, можете печать поставить. Влюбился так влюбился — живи, наслаждайся.

— Какое самое доброе дело вы сделали?

— Самое доброе, что я могу сделать, — жить вот так: от души и по совести. А от этого начинается все остальное. Ехал однажды и вижу: в Балашихе на перекрестке телефон и слово “помогите”. Записал, звоню, там женщина молодая. Говорит: в помощи нуждается ее подруга. Когда училась в школе, попали мячиком по шее, привезли к врачу, сделали процедуру, сказали, что у нее рак, сделали еще одну операцию — вырезали четыре шейных позвонка и отправили домой со словами, что помочь больше ничем не могут. Недели две-три — и она умрет. Я встретился с родственниками, предложил все, что могу предложить, нашли лучшую клинику, взяли санитарный самолет, привезли в Германию, прооперировали. Теперь девушка ездит на коляске, правая сторона у нее работает. Но они счастливы — особенно мать. То, что задевает сильнее всего, связано с медициной.

— В бизнесе самая важная сделка, решение, самое важное, ключевое, которое предрешило что-то дальнейшее.

— Важное ключевое решение, почему я на этом стуле оказался, — то, что я когда-то решил пойти в армию. Это было мое первое серьезное самостоятельное решение. Когда, невзирая на разные обстоятельства, я решил поступить именно так.

— Вы, наверное, на машине с мигалками ездите?

— Нет.

Александра ТЕРЕНТЬЕВА, Мария РОЖКОВА, Василий КУДИНОВ, Алексей НИКОЛЬСКИЙ