В начале этой недели президент России Владимир Путин заявил, что обратится к лидерам “ДНР” и “ЛНР” с просьбой ускорить обмен пленными между Украиной и непризнанными “республиками”.
Эти слова прозвучали в ответ на обращение спецпредставителя Украины по вопросам обмена в Трехсторонней контактной группе Виктора Медведчука.
Лидеры сепаратистов после разговора с Путиным, уже заявили о подготовке пленных к обмену. По словам Медведчука, речь идет об обмене 306 сторонников сепаратистов на 74 украинских бойцов. “ДНР” и ЛНР” ранее требовали от Украины к выдаче более тысячи человек. Но после разговора с Путиным согласились и на 306 (столько изначально предлагала к обмену украинская сторона).
Согласится ли на такой подход Киев — пока неясно. Но, судя по интенсивности переговоров, надежда на обмен в указанном формате все-таки есть. “Страна” уже подробно описывала проблематику процесса.
Сейчас же мы решили пообщаться с людьми, чьи судьбы зависят от строчки в обменном списке.
Девятьсот дней в плену
Попал ли сын в список из 74-х человек, которых должны передать сепаратисты?
Этот вопрос сейчас главный для Ольги Морозовой, матери украинского военного Александра Морозова. Саша находится в Макеевской колонии.
Действительно ли началась подготовка к обмену с той стороны, родным военнопленных неизвестно — уже два месяца не приходят письма.
“Мы можем только надеяться. Нам обещали это не один раз. 29-го числа в Минске обещают установить дату обмена. Мы уже больше двух месяцев не получаем от детей письма. Раньше таких задержек никогда не было. Мы два раза отправляли передачи и три раза письма. Ответа не было. Остается надеяться, что все решится, потому что Путин дал добро”, — сказала Ольга “Стране”.
В феврале будет три года с момента, как ее сын Александр Морозов попал в плен.
“Две машины отправили на задание из Константиновки в аэропорт. Начался обстрел, одна машина пострадала. Надо было занимать оборону. Его контузило. Парни отбивались и уехали — думали, он убит. Как пришел в себя, понял, что остался сам. Начал добираться в свою часть. Сутки провел под машинами, не дошел к нашим, хотел жить — попросился к местным, один согласился его забрать. Он у него провел почти две недели. Связывался со своим командиром: сказали, что скоро за ним придут. Но никто не пришел. Он попросил местного, чтобы тот вывел его к нашим. Пошли к мосту, чтобы по железной дороге пройти. Их поймали. Стреляли. Говорит, или стрелок был плохой или просто не хотели убить. Полтора месяца пытали в каком-то гараже. Поломали три ребра. Пока был у местных жителей, мы с ним могли связаться. А 23-го марта он нам позвонил и сказал: “Я в плену”, — рассказывала Ольга “Стране” в сентябре на бессрочной акции матерей военнопленных у Верховной Рады.
Сейчас у Ольги по-прежнему нет ясности о судьбе сына. “Я надеюсь, что он есть в списке”, —говорит она.
.jpg)
Сын Ольги на кадре из бывшей тюрьмы СБУ в Донецке. Фото: YouTube/Анатолий Шарий
“Всех на всех” по-украински и по-донецки
Минский процесс, начавшийся еще в 2014-м, предусматривает обмен пленными по принципу “всех на всех”. Но понимание того, кто такие все — у сторон конфликта разное. После заявления Путина представитель Украины в гуманитарной подгруппе в Минске Ирина Геращенко заявила, что не поддастся на шантаж в вопросе обмена пленных.
“Мы давно готовы передать всех, кого позволяет украинское законодательство, чтобы забрать подтвержденных украинцев. Мы делали эти предложения еще несколько месяцев назад, повторили и сегодня в разных форматах, не только в Минске. Но мы не пойдем на шантаж и не можем отпустить на свободу тех, кто никоим образом не подпадает под действие минских соглашений, например, “беркутовцев”, которых подозревают в убийстве Героев Небесной Сотни”, — написала Геращенко на Facebook.
“Кого позволяет украинское законодательство” — эта осторожная формулировка предполагает, что в списки на обмен не будут включены лица, обвиняемые или осужденные за тяжкие и особо тяжкие преступления.
В самопровозглашенных “республиках” настаивают на включении в список всех, кто так или иначе связан с Антимайданом. Но на это не хочет идти Киев.
Обмену не подлежат
“Стране” удалось пообщаться с сидящими в украинских тюрьмах людьми, которых сепаратисты хотят обменять на украинских бойцов.
По словам нашего собеседника, отбывающего срок в одесской исправительной колонии, в списки для обмена, которые готовит украинская сторона, попадают те, кто непосредственно связан с “ДНР/ЛНР”.
“Будут отдавать тех, кто имеет непосредственное отношение к Донбассу. Это те, кто воевал или был захвачен возле линии разграничения. Остальных, как и раньше говорили, Украина не хочет отдавать”, — сказал он.
Другой человек, находящийся в одесском СИЗО, уточняет: камнем преткновения стали бывшие беркутовцы, сторонники Антимайдана в Харькове, а также одесситы, осужденные по делам, косвенно связанным со 2 мая.
“Как я понял, Киев не хочет менять с десяток людей из списка “ДНР/ЛНР”: беркутят, одесситов и харьковчан. Как Путин сможет повлиять на Киев, если Киев стремится связать внутренний обмен с получением от России задержанных на российской территории?”, — рассказал собеседник.
Заключенных, подпадающих под украинские критерии обмена, сотрудники СБУ опрашивали на видеокамеру.
“Приходят эсбэушники и под видео просят подписать и прокомментировать согласие или отказ на обмен”, — говорит собеседник из СИЗО.
Впрочем, по его словам, не все согласны на включение своего имени в списки на обмен: быть обменянным значит потерять возможность вернуться в Украину.
“Те, кто уже на пороге освобождения по сроку, те отказались идти на обмен. А у кого края (срока) не видно — тот готов. Но многих и не спрашивали. Варианты: обмен, срок, смена режима в Киеве. Можно рассмотреть самоубийство”, — говорит подозреваемый.
Юридических оснований для обмена в украинском законодательстве нет, поясняет он. По закону осужденных или задержанных можно освободить на основании амнистии либо оправдательного решения суда.
“В других случаях это или похищение или соучастие побегу. С учетом того, что везут под конвоем, это все же похищение. На самом деле закон для всех случаев один — политическая воля. В начале этого бардака людей меняли в том числе за деньги. Обе стороны. Но меня для обмена не опрашивали. Так что сижу и гадаю, когда это закончится”, — говорит собеседник.
