Мы наступили на хвост влиятельным людям — Илья Пономарев о добыче газа в Черном море, партнерстве с олигархами и украинском паспорте

Компания Trident, созданная экс-депутатом Государственной думы Российской Федерации Ильей Пономаревым, в июле стала победителем конкурса на разработку газоносного участка “Дельфин” на шельфе Черного моря. С 2016 года он живет в Украине. 17 мая текущего года, в последний день своей каденции, 5-й президент Украины Петр Порошенко подписал указ о предоставлении гражданства Илье Пономареву.

Чем известен опальный (и бывший) российский политик? В первую очередь вспоминают, что он единственный депутат Госдумы, который проголосовал против “присоединения” Крыма к России. Но за его плечами также большой бизнес-опыт. В середине 1990-х Пономарев присоединился к команде крупнейшей нефтесервисной компании Schlumberger, инициировав трансформацию ее бизнеса по всему миру. А в 1998 году стал одним из топ-менеджеров ЮКОСа Михаила Ходорковского. Компания активно развивалась, пока ее создателя не репрессировали российские власти, обвинив в неуплате налогов в 2003 году.

С 2007 по 2016 годы Илья Пономарев был депутатом российской Госдумы. Однако, мысли о добыче углеводородов его не отпускали. В 2016 году вместе с партнерами создал в США компанию Trident Acquisitions Corp. Летом прошлого года она провела IPO на фондовой бирже NASDAQ и привлекла более $200 млн, которые будут направлены на инвестиции в энергетические активы в Восточной Европе с фокусом на Украину.

Дочка компании — Trident Black Sea — стала участником конкурса по разработке шельфа Черного моря на участке Дельфин. Ее заявка оказалась лучшей среди всех участников. Но Кабинет министров Украины во главе с Владимиром Гройсманом не утверждает итоги конкурса.

НВ Бизнес встретился с Ильей Пономаревым, чтобы узнать о причинах нерешительности правительства, планах Trident по развитию в Украине и за ее пределами, роли совладельца АТБ Геннадия Буткевича в компании. Экс-российский политик также рассказал о перспективах протестов в Москве, возможной сделке лидеров западных стран с Путиным и наиболее вероятном сценарии смены режима в Кремле.

Возвращение к истокам

Вы уже более 15 лет официально не связаны с нефтегазовым бизнесом. Но, насколько я понимаю, опыт работы в Schlumberger и ЮКОС дал столь глубокое погружение в тему, что когда вы оказались в политике, то нефть и газ остались частью вашей непубличной деятельности?

Да. Я никогда из этой сферы не уходил. Она меня драйвит, да и просто мне нравится. Нефтянка сочетает в себе высокие технологии и политику — то, что меня больше всего увлекает.

Когда я приходил к потенциальным инвесторам Trident, я им очень просто объяснял, что хочу сделать. “Я хочу построить восточно-европейский ЮКОС с центром в Украине”, — вот основная идея. У нас сильная профильная команда с большим нефтегазовым опытом, и люди в нее поверили.

Летом прошлого года вы заявляли, что первым шагом Trident будет покупка действующего актива…

Мы должны произвести слияние, так называемую “бизнес-комбинацию”, с большой работающей компанией. Мы находимся в активных переговорах с несколькими компаниями и за осень должны огласить сделку.

Это именно в Украине?

Есть в Украине, есть не в Украине. Если у нас не получится то, что мы сейчас делаем по СРП, то будем вынуждены из Украины, скорее всего, уйти. Альтернатива наша — в Америке. Сделка будет либо в Украине, либо в Штатах.

СРП (Соглашение о разделе продукции) — особый вид договора об учреждении совместного предприятия. Обычно действует в сфере природных ресурсов. Заключается между зарубежной добывающей компанией (подрядчиком) и государственным предприятием (государственной стороной), уполномочивающей подрядчика провести поисково-разведочные работы и эксплуатацию в пределах определенной области (контрактная территория) в соответствии с условиями соглашения. В Украине регулируется Законом “О соглашениях о разделе продукции”, принятом в 1999 году. Однако в настоящее время нет ни одного действующего СРП.

SPAC (Special Purpose Acquisition Company) — разновидность обратного IPO, создаваемая в рамках особых правил Securities and Exchanges Commission (SEC) США. Она предполагает размещение привлеченных средств на счете специального траста до момента идентификации объекта для сделки (слияние, поглощение, обмен акциями, покупка доли и прочие операции).

И также есть крайний срок для проведения сделки?

Да, у нас есть срок — декабрь — для “бизнес-комбинации”. Но при этом есть возможность этот срок продлять. Как правило, у СПАКов это происходит, когда сделка готова, о ней сделано объявление, но она технически не завершилась. Потому что бывают корпоративные процедуры, которые могут занять полгода, например. Это зачастую случается в большой компании. И в нашем случае я не исключаю, что так и будет. Ничего страшного в этом нет. Для нас важно объявить рынку о сделке до декабря. Мы это точно сделаем.

Большая компания — это какие параметры?

Она должна стоить от $500 млн до $1 млрд. Грубо говоря, это означает от 500 тыс. до 1 млн тонн нефтяного эквивалента добычи.

В Украине есть компании с такой капитализацией?

Три штуки. Это не является тайной. Это ДТЭК Нафтогаз, Burisma и УНБ (Укрнафтобуріння. Перечисленные компании принадлежат, соответственно, Ринату Ахметову; Николаю Злочевскому; Игорю Коломойскому, Виталию Хомутыннику и Павлу Фуксу — ред.).

Вы должны стать партнером в одной из этих компаний?

В этих, или в другой. “Бизнес-комбинация” — это покупка компании преимущественно за акции. То есть существующие акционеры становятся частично акционерами Trident, а Trident — 100%-ным владельцем компании. При этом мы можем привлекать дополнительно внешние деньги для выкупа акций у кого-то из акционеров, которые могут нам по той или иной причине не подходить или сами хотят выйти из бизнеса. Но в итоге будет консолидированная компания на базе Trident, торгуемая на NASDAQ, и сохранившая на своих счетах $200 млн, привлеченные во время IPO.

Уже объединенная компания будет тратить эти средства, в частности, на разработку Дельфина.

Вы сказали, что компания, с которой вы должны объединиться, должна иметь капитализацию от $500 млн до $1 млрд. Ваша капитализация сейчас $260 млн. Получается, что ваш новый потенциальный партнер — Ахметов, Злочевский или Коломойский с Хомутынником и Фуксом — станет мажоритарным акционером в объединенной компании?

Совершенно верно. Если мы кого-то из них не откупим на какую-то долю с помощью дополнительных денег. Однако управление публичной компанией осуществляет все равно Совет директоров, не акционеры, в рамках прозрачных корпоративных процедур.

Как эти дополнительные средства будут привлекаться? Тоже через размещение акций?

Это будет механизм PIPE (private investment in public equity), реализуемый в момент совершения бизнес-комбинации. Эти деньги привлечь проще, чем сделать IPO, и их не обязательно оставлять в компании, а можно использовать для выплат уходящим акционерам.

Когда мы делали IPO, то инвесторы брали на себя риск, что мы не найдем сделку. Мы же то, что называется blanc cheque company. Мы не говорили им о конкретных сделках. Нам это даже запрещено законом. Мы абстрактно говорили, что будем смотреть на Восточную Европу, в частности — на Украину. Тут шельф перспективный, есть возможности реабилитации старых месторождений. Сланцевые месторождения. Еще что-то есть. Но в конечном итоге — нам поверили как менеджерам, глядя в мои прекрасные глаза, изучая биографию и репутацию команды. И ни во что больше.

То есть инвесторы взяли на себя достаточно существенный риск, который не несет инвестор, приходящий в момент сделки. Последний уже видит конкретный объект для инвестиций. Поэтому для него нет таких ограничений, и его деньги проще. Во время IPO все инвесторы вкладывались по несколько единиц миллионов, а во время PIPE мы можем говорить о суммах, в 100 раз больших.

Для компании более важное действие — это слияние с действующим игроком, а не Дельфин?

Да. Дельфин — это отличная возможность для развития и использования поднятых денег, но бизнес-комбинация — важнее.

Будущее проекта Дельфин

На двух последних заседаниях Кабмина не принято решений по утверждению итогов конкурса по участку Дельфин. Возможно, у вас есть свежая информация, почему этого не происходит?

Нам говорят, что мы своей победой “наступили на хвост” большому количеству влиятельных людей. Так что премьер пока не нашел в себе сил принять это решение. Но мы надеемся, ведь у него еще есть некоторое количество времени. Если он не сделает это, то решать будет уже новая команда.

Когда крайний срок утверждения решения?

12 сентября. Наши юристы говорят, что надо брать три месяца с момента приема заявок, который был 12 июня.

Ранее вы говорили, что отношения с новой командой, которая сформирована вокруг президента Зеленского, у вас лучше, чем с предыдущей.

Лучше, но это ничего не значит в данном случае. Я их потому и поддерживаю, что вижу, что решения будут приниматься не на основе личных пристрастий и отношений, как было раньше.

Но какие у них настроения по поводу утверждения результатов конкурса?

Мы от них слышим все время, практически от всех без исключения: “Мы вас любим, мы знаем, что вы честные люди, у вас хорошие деньги, вы будете классным инвестором и т. д. Но мы очень плохо относимся к этому конкурсу. Считаем, что его спланировали так, чтобы украсть актив”. И это, на мой взгляд, не так уж и далеко от истины. Просто мы своим появлением не дали ничего украсть!

Конкурс инициировали через американскую компанию Frontera Resources…

И вы прекрасно знаете, кто за этой компанией стоит в Украине…

Не знаю.

Помните, что эту компанию представляли с трибуны Верховной Рады?

Это предыдущий премьер-министр?

Видите, вы все и без меня знаете.

Но мне рассказывали, что эти же люди могли стоять за привлечением на конкурс Caspian Drilling Company (CDC), дочерней компании азербайджанского SOCAR.

Я тоже это слышал. Что они сначала хотели все сделать через Frontera, но потом стало понятно, что Frontera, мягко говоря, не вызовет большого доверия у комиссии, что вскрылось благодаря вашим коллегам из “Схем”. И пришлось срочно привлекать кого-то другого, потому что выиграть конкурс через эту компанию стало даже теоретически невозможно.

Но вы ранее заявляли, что CDC снялись с конкурса, потому что выяснилось, что за ними стоит российский капитал.

Я никогда не утверждаю того, что не могу доказать, но такой инсайд я тоже слышал.

То есть те, кто их привлек, выяснили, что за CDC есть еще чей-то интерес?

Наверное, это надо не меня спрашивать. Мне понятно одно: своих денег для разработки Дельфина у CDC нет. Наши гарантии несравнимы. Это вообще не добывающая, а сервисная компания, сама ранее ничего не разрабатывавшая.

Но за них поручилась материнская компания.

Она поручилась в технологическом плане, но не деньгами. Правительство Азербайджана запрещает SOCARу участвовать в проектах добычи вне территории Каспийского бассейна.

Мы, как Trident, приглашали SOCAR стать партнером в нашей заявке, встречались со всем руководством. Но они ответили, что процедура займет больше года, потому что нужно решение президента, правительства, набсовета и т. д., чтобы сделать исключение из правил. Именно поэтому в итоге там была CDC, у которой нет таких ограничений. Они имеют право работать по всему миру.

Они были серьезным конкурентом?

Конечно. Хотя я удивился, что комиссия их сочла соответствующими условиям конкурса. Потому что, когда мы подавались на этот конкурс, то хотели идти в альянсе с сервисной компанией GSP, которая № 1 на Черном море, с большим отрывом. Но нам в ходе консультаций с правительством ответили: ее опыт не будет засчитан. Потому что нужны компании, у которых есть лицензии свои, которые являются операторами по добыче. Поэтому мы пригласили San Leon, у которой есть свои лицензии на оффшоре. А GSP является эксклюзивным партнером консорциума.

Вы упомянули компанию San Leon. У нее есть единственное месторождение, которое позиционируется, как добыча на шельфе — в Нигерии. Но в документации компании это месторождение указано, как-то, которое расположено на суше. Плюс у San Leon там доля около 10%.

Это не так. Мы понимали, что боремся с государственными чиновниками. Поэтому очень внимательно отнеслись к тому, чтобы безукоризненно соответствовать требованиям конкурса. Чтобы нас не могли снять по формальным основаниям.

San Leon работает в 6 регионах. Из которых половина — это чистый оффшор. Просто многие их проекты — разведочные. У них шельфовая разведка в Ирландии и Албании. И три участка на суше — в Испании, Польше (где мы с ними изначально познакомились) и Марокко. И шельфовая добыча в Нигерии.

По нигерийским правилам обязательно участие нигерийского государства в проекте — режим похожий на СРП. Поэтому точно также, как у нас Trident Black Sea, у них создан отдельный оператор для этого месторождения, который называется Eroton. Его они контролируют. Но экономическую выгоду от проекта они получают в размере 10%. При этом добывают 2,6 млн тонн нефти в год. Это больше Укрнафты, подняли за три года в три раза добычу, и готовятся еще ее удвоить, если договорятся с нигерийцами.

Почему говорят, что добыча в Нигерии не оффшорная? Это опять-таки вопрос добросовестности интерпретации. San Leon работает в дельте реки Нигер, в мангровых болотах. Это огромное водное пространство, которое представляет из себя не открытое море, а болотную территорию с многочисленными протоками. Там ставятся такие же стационарные платформы, как мы собираемся ставить на Дельфине, такие же подводные трубопроводы, мы даже прилагали фотографии и карты к заявке, чтобы у комиссии не было сомнений. Безусловно, это оффшорная добыча на мелководье, ровно то, что мы будем делать на Дельфине.

Есть один человек, который имеет большое влияние на вашу компанию — это совладелец торговой сети АТБ Геннадий Буткевич. Как его связи и знакомства помогают или не помогают компании?

Любые связи и знакомства, конечно, помогают. Но сказать, что у Буткевича хватает политического веса, чтобы решить вопрос в нашу пользу — нет, не хватает. Его влияние в Trident’е обусловлено статусом члена совета директоров, который принимает все решения в компании и состоит из 5 человек. У каждого из них равное количество голосов.

Я слышал, что он инвестировал $5 или $10 миллионов. Какая сумма верная?

Он купил акции номиналом $10 млн. Они ему достались с некоторым дисконтом, который мы не разглашаем.

Правда ли, что если бы вы не нашли Буткевича, то и компания не состоялось бы в таком виде? Что его инвестиция позволила, в том числе, и провести IPO?

Нам не хватало своего собственного капитала, и без денег Буткевича, или другого аналогичного инвестора, мы не смогли бы сделать IPO на бирже. Это была очень важная для нас инвестиция. Мы с ним близко дружим, но он не контролирует Trident ни в каком виде, фактически у него 20% голосов и около 3,8% акций.

Акционеры, которые подписались на ваши акции, перечислили чуть более $200 млн на счет, где они сейчас задепонированы. Но насколько я понимаю, вы можете воспользоваться этими деньгами только в том случае, если каждый из этих акционеров одобрит предложенные проекты. Если им не понравится Дельфин или компания, с которой вы захотите объединиться, то какая-то часть акционеров может сказать “нет”, и в вашем распоряжении будет не $200, а, например, $100−150 млн. Так ли это?

Акционеры не одобряют отдельные сделки компании, это делает Совет директоров. Но в момент, который называется “бизнес-комбинация”, т. е. в момент первой инвестиции компании, каждый из акционеров по отдельности имеет право сказать: “Нет, я в эту сделку не верю. Верните мне, пожалуйста, мои деньги”. Это они имеют право сделать.

Именно “верните”, а не “оставьте на другую сделку”?

Именно “верните”. Если совет директоров проголосовал за сделку, сделка состоится. Заблокировать ее акционеры не могут. На этот случай есть механизм, который называется замещение. Когда мы делали IPO, возникла очередь на акции нашей компании. На $200 миллионов размещения у нас было $300 миллионов подписки. Соответственно, если кто-то из этих $200 млн “отваливается”, то мы можем отдать эти акции тем, кто стоит дальше в очереди. Поэтому мы на эту тему спокойны.

И кроме всего прочего, у любого действия должна быть экономическая логика. Наши инвесторы — это финансовые инвесторы. Это не нефтяники. Они смотрят на эту ситуацию исключительно с одной точки зрения: что будет дальше происходить с акциями компании? То есть они могут сказать: “отдайте деньги”, если считают, что на следующий день после сделки акции просядут.

Для падения курса должна быть фундаментальная причина. Если актив, в который мы заходим, честный, если его оценка является справедливой, то люди не заберут деньги, ведь это будет им невыгодно. Выгоднее самим продать через биржу, ликвидность у нас высокая. Это лишь страховой механизм защиты инвесторов, чтобы менеджмент компании не мог схалтурить и подсунуть липовую сделку.

Если новый Кабмин в установленные сроки не утверждает итоги конкурса, насколько вы решительно настроены отстаивать это дело в судах?

Я генеральный директор компании, который несет фидуциарную ответственность перед своими акционерами. Мы потратили достаточно значимый финансовый ресурс на подготовку к этому конкурсу. Делали гарантию, резервировали средства. Если правительство Украины будет действовать не по закону, то я обязан судиться, потому что иначе должен сказать инвесторам, что согласился с таким решением и разбазарил их деньги. Это будет неправильно. Поэтому я обязан совершить это действие, вне зависимости от того, какой будет результат всех судебных процессов. Я крайне не хочу этого делать. Я приехал в Украину явно не для того, чтобы судиться с правительством. Тем более с новой командой, которая мне очень нравится, которую я поддерживал в ходе выборов и в которую верю.

Еще по Дельфину у вас были публичные споры с представителями НАК Нафтогаз Украины…

У нас споров не было. У нас с Нафтогазом совет да любовь. Я на 100% уверен, что с ним мы договоримся. Есть менеджеры “Укргазвыдобування”, которые настроены более агрессивно. Но с Андреем Коболевым у нас прекрасные человеческие отношения. И я уверен, что обеим сторонам выгодно договориться.

Последний раз вернусь к инициатору конкурса компании Frontera. Юридически это тоже американская компания.

Именно что в основном юридически…

Я слышал, что посольство США в Украине и Госдеп не дают сигналы Кабмину, в чью пользу принять решение, именно из-за того, что и Frontera, подавшая иск в суд, и вы имеют американские корни.

Этот фактор существует. Неформально мы получаем все сигналы от американского правительства, что они нас поддерживают. Но, насколько я понимаю, они не могут делать публичных заявлений из-за этой ситуации с точки зрения законодательства США. При этом всю поддержку мы ощущаем, и думаем, что она будет нарастать. В конце концов, это крупнейшая американская инвестиция в украинскую экономику, причем та, которую пробивал лично секретарь по энергетике Рик Перри. Отмена конкурса, безусловно, в Вашингтоне будет воспринята как серьезный шаг назад.

Есть три сценария развития ситуации после вашей окончательной победы. Первый — вы начинаете добычу. Второй — перепродаете и другие компании начинают добычу. Третий — на участке ничего не происходит в течение многих лет. Насколько равновероятны все эти сценарии?

Они конечно не равновероятны.

Какой из них можно исключить? Я слышал, что заморозка — это самый выгодный сценарий для России, например.

Безусловно. Я считаю, что в случае победы СDС наиболее вероятным был бы именно этот сценарий.

Мы же настроены очень твердо, чтобы максимально быстро ввести это месторождение в эксплуатацию. У нас есть стационарная буровая платформа в Черном море, принадлежащая GSP. Любому другому игроку надо притащить платформу через Босфор, а это примерно $50 млн дополнительных затрат и время.

Скажу не только как генеральный директор, но и как основатель компании: мы создавались для добычи, а не для разведки. Я уже говорил, что я продавал инвесторам: восточно-европейский ЮКОС. Большую вертикально интегрированную нефтегазовую компанию. Агрессивно растущую путем слияний, поглощений, взятия новых активов: здесь миллион тонн, здесь полмиллиона, там миллион… Такую, что наберет 5−6 млн тонн добычи в ближайшие годы.

Мы создали это для того, чтобы управлять этим активом и добиваться его роста. Но никакая компания не может для себя исключать сценарий продажи. Может, к нам придет ExxonMobil и скажет: “Ребята, вы сейчас стоите миллиард, но мы даем вам 5!”. Конечно, мы ответим: “Хорошо!”. Но вероятность этого лишь ненамного выше, чем если ExxonMobil решит сейчас вернуться в Украину из-за Дельфина…

Политические связи и протесты в Москве

Вопрос по гражданству. Почему это произошло в последний день каденции Порошенко?

Это надо к Петру Алексеевичу…

Почему это произошло в принципе? Вы сильно хотели или кто-то за вас “вписался”?

Я сильно хотел. Были люди, которые “вписывались”, был Игорь Насалик, был Юрий Луценко, был Сергей Березенко. Я им очень благодарен за это. Но очень долго убеждали.

А почему власть была против? Боялись, что вы агент спецслужб?

Такая вещь периодически кем-нибудь вкидывается, она же на поверхности: москаль, значит агент. Но нет. Уж президент-то точно знал, что это не так. У него все спецслужбы есть для того, чтобы докладывать объективную информацию. Я думаю, что главная причина была в другом: в опыте с господином Саакашвили — сегодня ты яркому политику даешь гражданство, а он на следующий день начинает участвовать в политике против тебя.

Я же говорил всегда, что не собираюсь этого делать, но мне никто не верил. Когда Петр Алексеевич подписал гражданство, тут же Цеголко подошел и спрашивает: “Ну что, теперь-то ты в Раду?”. Думаю, что это не случайно произошло в последний день каденции — чтобы это стало уже головной болью Зеленского.

Активизация протестов в Москве: по вашей оценке, насколько это серьезная угроза режиму Путина?

Несерьезная. Сейчас они нарастают, выборы (муниципальные, в Москве — ред.) закончатся — они исчезнут. Потому что исчезнет смысл протестовать. Потом будет какой-нибудь другой повод и опять возникнут протесты. Они все подтачивают режим, раскачивают — это все очень важно; люди, которые выходят — большие молодцы, и я их поддерживаю. Но режим рухнет по внутренним причинам. Он не рухнет в результате протестов.

Важно, что будет происходить в момент, когда он будет падать. Поэтому в ходе протестов многие оппозиционеры перетягивают одеяло друг у друга, чтобы к моменту Х подойти самыми влиятельными, самыми заметными, известными… Но все равно самые высокие шансы будут не у тех, что сейчас на слуху, а у тех, кто будет готов проливать свою и чужую кровь.

Ваше мнение об инициативах Макрона и Трампа вернуть Россию в G8? Означает ли это близость какой-то сделки по Украине?

Да. Все видят, что есть возможность, чтобы Зеленский с Путиным договорился. И они стараются Путину как можно больше морковок положить рядом со старым кнутом санкций: ну договорись уже!

Насколько вообще эффективны и действенны санкции США против экономики РФ и российских политиков?

Если говорить, ведут ли они к краху российской экономики — то нет, не ведут. И не приведут. Но создают ли они нервозность в верхах? Да, создают. У многих, как говорится, крутых пацанов проблемы с заимствованиями, с международным бизнесом, с отдыхом даже. Никому это не нравится. Они все так или иначе подталкивают Путина: ну давай уже как-то это решим! Именно поэтому я считаю, что Украина может договориться с Россией. Потому что есть что разменять: мир на Донбассе в обмен на снятие части санкций.

Именно Донбасс и все?

Да. Больше ничего невозможно в нынешней ситуации. Но и санкции не все будут сняты, потому что значительная часть санкций связана не с Донбассом, а со Скрипалями, вмешательством в американские выборы и т. д.

Что, по вашему мнению, может реально измениться в экономике и инвестпривлекательности Украины после перезапуска Верховной Рады и правительства?

Я думаю, что если они таким людям, как мы, не будут мешать, то Украину ожидает инвестиционный бум.

Таких людей как вы много?

Нет. Но будет больше. Главное — чтобы появлялись истории успеха!

Артем ИЛЬИН