“Дело Гонгадзе”: прелюдия с продолжением

Именно последней версии все 10 лет последовательно и аргументированно привержена “2000”. После так называемой “помаранчевой революции” причинно-следственную связь между событиями, стартовавшими в 2000 г., и событиями осени 2004 г. прямо или косвенно подтвердили многие антикучмовские активисты: Александр Мороз, Мирослава Гонгадзе, Николай Мельниченко и др.

Однако украинское следствие упорно не замечает множества подтверждающих ее фактов. Неудивительна слепота “оранжевой” власти, являющейся спланированным продуктом этого преступления. Но к большому изумлению, продолжателем традиции одностороннего, узкого взгляда на проблему стала и власть, неустанно позиционирующая себя как альтернативная “майданной”.

Ни один представитель “бело-синего” лагеря до сих пор не озадачил Генпрокуратуру требованием вскрыть все аспекты событий, в течение многих лет будораживших и уничтожавших страну и поныне унижающих ее нравоучениями всевозможных заграничных визитеров. Даже вице-премьер по силовым вопросам Владимир Сивкович, для которого, судя по его прежним заявлениям, государственная измена, злоупотребление служебным положением, нарушение уставных правил внутренней службы, разглашение государственной тайны, лжесвидетельства со стороны Мельниченко не вызывают сомнения, как и необходимость обязательного досудебного следствия по этим преступлениям. Почему же теперь нет соответствующего обращения к Генпрокурору?

Никаких подвижек не прослеживается и после передачи надзора над Главным управлением по расследованию особо важных дел ГПУ Ренату Кузьмину, в 2006 г. инициировавшему отработку по “делу Гонгадзе” нескольких гипотез, в том числе той, которая трактует убийство журналиста как средство политической дискредитации Леонида Кучмы и его возможного преемника. Кузьмин настаивал на передаче следствию оригиналов “пленок” и записывающего устройства и высказывал подозрение о возможной установке для прослушки главного кабинета страны стационарного оборудования — с очень тяжелыми последствиями для самозваного патриота в случае подтверждения догадки. Неужели “очень известные люди”, требующие тогда не выходить за пределы одной-единственной версии, при президенте Януковиче имеют больший вес и влияние, нежели при Ющенко?

Лицо же, во всеуслышанье не единожды заявлявшее: я и только я несанкционированно подслушивал украинского президента, вальяжно разгуливает на свободе. А ведь в распространяемых им “пленках”, кроме всего прочего, содержались отчеты руководителей СБУ об оперативной и агентурной работе украинской разведки за границей. Записи стали информационной основой для обвинения Украины в торговле оружием в обход санкций ООН, произошла девальвация доверия к стране вообще. Это ли не нанесение существенного вреда имиджу государства, пополнившего список пунктов обвинения, за которые отбывают наказание подчиненные Алексея Пукача? Это — к сведению главы президентской администрации Сергея Левочкина, не усматривающего вопросов профессионального плана к главе СБУ Валерию Хорошковскому. А ведь защита оборонного потенциала страны от разведывательно-подрывной деятельности спецслужб, обеспечение охраны государственной тайны — главная и бесспорная компетенция возглавляемого Хорошковским ведомства. Почему же не реанимируется дело, открытое 4 января 2001 г. по статьям: превышение власти и служебных полномочий, разглашение государственной тайны, подлог документов? Ни одна страна в мире так себя не роняла!

Долой конституционные изменения!

Но вернемся в 2000 год. Сопоставив факты и события того времени, можно с уверенностью говорить, что одна из локальных задач, которая решалась с помощью “гонгадзегейта”, — это упреждение возможного успешного завершения конституционного процесса в президентской редакции. Что особенно интересно — все, кто так или иначе “засветился” в разрушении идеи Леонида Кучмы (Головатый, Ельяшкевич, Омельченко, Ермак, Филенко) впоследствии стали ведущими двигателями “дела Гонгадзе”.

Неужели это банальное совпадение? 29 июня КС оглашает положительный вывод по президентскому законопроекту о поправках к Конституции, а 3 июля в кабинете главы государства провоцируется беседа по поводу Гонгадзе, принятая затем как основоположная. 11 июля в парламенте начинается рассмотрение конституционных законопроектов и тогда же появляется статья “Охота на Гонгадзе?”, а днем ранее основателя “УП” снова обсуждают на Банковой. 13 июля президентский проект закона изменений к Конституции набирает 251 голос, а 14 июля появляется открытое письмо Гонгадзе Генпрокурору по поводу слежки за ним. В планах на осень — завершение всех плебисцитных процедур, но с 16 сентября Верховная Рада окунается в совершенно иной круг проблем. И наконец 11 января 2001 г.: ни один из имплементационных законопроектов не включается в повестку дня последних дней шестой сессии — и последующее за этим откровение Максима Стрихи: украинская Конституция защищена ценой жизни Георгия Гонгадзе (“УП”, 12.01.01).

Показательна дата, когда “УП” начала свое вещание — канун референдума по народной инициативе и дебютная тема — освещение визита в Украину госсекретаря США Мадлен Олбрайт, противника грядущих конституционных изменений.

Конечно, ход событий уже нельзя было отменить, как и кардинально изменить ожидаемые результаты волеизъявления. Но в резерве оставалось внутриукраинское сопротивление имплементации итогов плебисцита, хотя бы на втором этапе, когда требуется 300 депутатских голосов.

“Все должно происходить согласно Конституции”, — заметила Мадлен Олбрайт, имея в виду средство пресечения развития конституционного процесса в намеченном Кучмой направлении. Собственно, “УП” и открылась как площадка для распространения в Украине этого высочайшего мнения и работы в его фарватере.

Стоит отметить, что вся антиреферендная истерика поднялась не из-за определенной разбалансировки системы сдержек и противовесов в сторону президентской ветви власти, а исключительно потому, что президентом, получавшим некие преференции, был Леонид Кучма, повторно завоевавший наивысший пост в Украине, но как слишком уж независимый и добрососедски настроенный к России, вычеркнутый из списка претендентов на эту должность заграничными “друзьями”.

Ведь ни потуги Виктора Ющенко, всю каденцию посвятившего возврату полномочий своего предшественника и аннулированию депутатского иммунитета, ни аналогичные действия со стороны Виктора Януковича не воспринимаются как демократическая катастрофа мирового масштаба. Относительно последнего, заметим, пока.

Нынешняя внешняя инертность ввиду намерений “бело-синей” власти вернуть Конституцию образца 1996 г. может быть для нее элементарной ловушкой, заманив в которую, можно в любое удобное время развернуть кампанию по обвинению президента Януковича в тоталитаризме. В определенных кругах он тоже чрезмерно пророссийский.

Вспомним программные акценты, которые расставил Александр Мороз в своем знаменитом выступлении 28 ноября 2000 г.: “...попытки устранить парламент с политической сцены, нейтрализовать представительские органы на местах, преследование прессы, намерения изменить Конституцию свидетельствуют о тенденции развития авторитаризма со всеми угрожающими последствиями”. А ведь ключевые тезисы этой речи — это не только личное мнение лидера социалистов, это “джентльменский” набор, которым традиционно уничтожается неугодная украинская власть.

Кроме общего неприятия, поддержанные гражданами конституционные новации, в частности сужение пределов депутатской неприкосновенности, несли определенные риски и решению конкретной сверстанной к тому времени задачи — разрушение президентской власти парламентскими средствами. Как же при этом без депутатской вседозволенности, не отягощенной мыслями о том, что когда-нибудь можно быть призванным к ответу за содеянное?

Озвученные с трибуны ВР депутатские запросы, другие публичные выступления, создание парламентских следственных комиссий — непревзойденное средство легализации информации, компрометирующей высокопоставленных лиц. А намеченное обнародование записей из президентского кабинета требует недосягаемости “героев” для правоохранительных органов, имеющих обыкновение расспрашивать “как?”, “когда?”, “с кем?” и т. п.

Как ковалось “дело Кравченко”

Итак, зеленый свет Конституционного Суда конституционной реформе Леонида Кучмы зажег такой же кружок светофора дальнейшему продвижению операции, получившей название “гонгадзегейт”.

25 июля в одном из одесских кафе провоцируется кровавая драка с участием чеченцев, и к ней искусственно привязывается Георгий Гонгадзе. Детальный анализ этого события приведен в статье “Операция “Свободное слово”” (“2000”, 18.03.2005).

11 июля, пересказав этот инцидент, “УП” начинает раскрутку темы сбора со стороны МВД информации о руководителе проекта, громогласно названного охотой на Гонгадзе. Как бы между прочим закладывая кирпичики, принятые впоследствии за истину в последней инстанции и превратившие в ад не одну человеческую жизнь: 1) “УП” или же сам Гонгадзе задели чьи-то интересы, а посему Георгий подвергается запугиванию; 2) незаконным сбором информации и преследованием занимается милиция, а отправной точкой к поиску заказчиков и организаторов является полковник Владимир Бернак; 3) произошедший в Одессе криминальный эпизод использован как средство политической расправы со строптивым журналистом, и на политической подоплеке акцентируется особо; 4) Георгий Гонгадзе не боится власти и самозабвенно воюет с ней.

Инспирированная в Одессе сцена имела и другое применение, пожалуй, самое главное: она легла в основу судебного разрешения на оперативную разработку Гонгадзе спецслужбами СБУ и МВД.

Не будет же СБУ организовывать масштабные сыскные мероприятия на почве публикации “Андрей Деркач — “украинский Путин?” от 7 июня или даже интереса Леонида Даниловича к источникам финансирования Гонгадзе и его политическим связям, о которых идет речь в записях от 12 и 22 июня.

Другое дело — участие в криминальных разборках: вот действительно повод Леониду Деркачу развернуться и докладывать: “Ведем дело, сейчас по всем каналам его слушаем, вот, все связи его близкие выявляем...”

Да и Юрий Кравченко, по некоторым данным, по факту этой драки действительно поставил задачу собрать всю информацию по Гонгадзе, в частности проверить, причастен он к ней или нет. И посему мог сказать 3 июля: “Я как будто такое имя припоминаю... Он проходил где-то. Поищем”. А дальше, как говорится, дело техники. Министр ВД, кстати, и появляется на пленках в связи с Гонгадзе как раз с началом санкционированного внешнего наблюдения.

Читаем между строк

По результатам этой уловки Георгий Гонгадзе получил основания написать открытое письмо Генпрокурору, обнародованное 14 июля через собственную, созданную для слива подобной информации интернет-газету.

Многие фрагменты письма, кстати, практически дословно повторяют содержание статьи “Охота на Гонгадзе?”. Казалось бы, зачем читателям “УП” повторять историю, с которой они ознакомились всего три дня назад. Чтобы на нее наконец-то обратили внимание на Резницкой? Но Георгий отправил туда отдельное послание.

Собственно, чтобы обращение в ГПУ стало достоянием общественности, и был произведен дубляж. Через 2 месяца во всех заявлениях, обращениях и прочих реляциях этим дополнительным аргументом будут убеждать в прямом давлении на Гонгадзе и об угрозах ему, а также в бездействии правоохранительных органов, что, мол, обязует подвергать уничижительной критике все их действия и результаты, самостоятельно проводить расследование, и уже с первых дней требовать персональной ответственности за произошедшее от министра ВД и Генпрокурора.

Кроме того, это был один из способов активизации ГПУ. Ведь обычная публикация (да еще на интернет-сайте), надо понимать, не вызвала должной реакции. А ожидалось, что по посылам типа “из разных источников нам стало известно о справках, которые наводят работники МВД о руководителе проекта “УП” Георгии Гонгадзе”, “его (Гонгадзе. — Авт.) хотят запугать и дать понять, что отдельные его действия очень кому-то не нравятся”, “10 июля к директору радиостанции “Континент” Сергею Шолоху... пришел полковник(!) милиции, некто Владимир Александрович Б.”, — будет открыто производство. В его материалах оперативно “засветится” как милиция в целом, так и отдельные ее представители, в частности полковник Владимир Бернак, в то время рассматриваемый в качестве ниточки, потянув за которую, можно привести в действие клубочек, а уж тот, сбив министра Кравченко, покатится прямо под ноги Кучме.

Уместно напомнить, что в ходе расследования Сергей Шолох лично настойчиво подталкивал следствие к тому, что именно Бернак и его визит двухмесячной давности дадут единственно правильный ответ на вопрос, что же случилось с Гонгадзе. (“Наше слово”, 14.04.04).

И 15 июля 2003 г. “профессиональная команда следователей” в рамках корректировки протоколов допроса участников внешнего наблюдения вызвала Шолоха на допрос, и через несколько дней он попал на очную ставку с уже генерал-полковником Бернаком, в котором (кто бы сомневался!) узнал лицо, три года назад наводившее у него справки о Георгии.

Поскольку в 2000-м подобный финт не получился, информацию о давлении пришлось продублировать в более радикальной и зазывающей форме — открытого письма. Не надо забывать, что “Охота на Гонгадзе?” появилась в день начала рассмотрения президентских законопроектов, когда еще теплилась надежда, что коммунисты сорвут заседание или все-таки не наберется 226 голосов “за”.

Открытое письмо Генпрокурору — это уже постфактум успешного голосования, а 251 депутат — очень оптимистический задел к 300 штыкам осенью. Таким образом, сложились обстоятельства, заставляющие вспомнить предостережение классика: “Промедление смерти подобно”.

Изложенная 11 июля в довольно-таки спокойной форме информация относительно возни вокруг “УП” за какие-то 60 часов трансформируется в резкий протест против нахального-де поведения правоохранительных структур и начавшейся кампании травли против коллектива интернет-издания. Обвинение в запугивании дополняется обвинениями в препятствовании деятельности (при том, что именно в это время Гонгадзе в противостоянии власти особой активностью не выделялся).

Последние две недели, — уведомляют Генпрокуратуру, — представители милиции активно собирают информацию у людей, которые знают Гонгадзе, по месту прописки во Львове произведено дознание соседей и матери относительно предмета его деятельности и образа жизни, в течение двух дней (обратим особое внимание на временной отрезок) представители милиции задержали троих сотрудников редакции и под различными предлогами проверили их документы и записали соответствующие данные.

Почему столь вызывающе, как следует из письма, подписанного Георгием, активизировалась милиция? Да потому что не расслышала призыв, обнародованный 11 числа. А тогда сотрудники МВД настойчиво приглашались к разговору с Гонгадзе. “Удивляет тот факт, что, несмотря на то, что этим людям (милиции. — Авт.) сообщили телефон и минимальные координаты, по которым можно найти Гонгадзе, они не желают лично встретиться с ним и поговорить”, — говорится в статье (“УП”). Та же мысль повторяется далее: “Сотрудникам МВД достаточно просто найти такого человека, как Гонгадзе”.

Ведь требовалось документальное (в том числе аудио- и видео-) подтверждение личных контактов подчиненных Юрия Кравченко с редактором “УП” (в виде опроса, расспроса и т. п.), чтобы в дальнейшем представить факт этой беседы как свидетельство давления, запугивания, угрозы личной безопасности при исполнении профессионального журналистского долга.

Даже при отсутствии таковых в заявлении по поводу исчезновения Георгия Гонгадзе от 17 сентября “УП” написала: “Во-первых, мы не забыли попыток запугать Георгия людьми, которые представлялись сотрудниками милиции”. И пошло-поехало.

Очевидно, ожидалось, что выяснять отношения прибудет упомянутый в статье Владимир Бернак, что позволит из отрывков его речи скомпоновать диалог необходимого содержания, что уже полным ходом было задействовано по отношению к записям из президентского кабинета.

Есть ли сомнения в том, что оболганный полковник, приди он к Гонгадзе, разговаривал бы с последним на повышенных тонах и с употреблением принятых в таких случаях выражений? Оставалось бы добавить несколько штрихов, сделать несколько перестановок слов и фраз, и иллюстрация “ментовского беспредела” и “морального террора” открылась бы во всем своем уродстве. Уже многие согласились с тем, что, во-первых, раздражение Леонида Кучмы относительно Гонгадзе умышленно провоцировалось, во-вторых, на эту словесную канву путем нехитрых компьютерных манипуляций ставились крестики, преобразующие ее в нужный узор.

Сам Владимир Бернак знакомство с Сергеем Шолохом (как и соответствующую беседу с ним) отверг. Впрочем, его непричастность очевидна и без этого опровержения. Полковники в должности замначальника управления ГУКП ну никак не опускаются до уровня участковых, которым по должности вменяется обход дворов-квартир и поиск возможных свидетелей происшествия. А если и ведут оперативное дознание, то по горячим следам, а не через 15 дней после совершения тяжкого и дерзкого преступления.

Кроме того, в служебные обязанности разведывательного управления МВД (так называемой “семерки”), где в июле 2000 г. работал как бы собеседник директора “Континента”, не входит расследование криминальных дел. Да и зачем нужно что-то открыто выведывать у Шолоха, если за Гонгадзе уже ведется полномасштабное законное негласное наблюдение?!

Обратим внимание: в письме Гонгадзе в ГПУ какая-либо ссылка на полковника Б. отсутствует, хотя это самый что ни на есть ключик к расследованию, если бы Гонгадзе действительно был в полном неведении относительно процессов, которые циркулировали вокруг его персоны, и хотел бы понять их сущность. Но цель-то была иная: замарать подчиненного Кравченко компроматом и затем этой грязью обливать министра. Поскольку номер не удался, отпала необходимость привлекать к нему внимание ГПУ. Более того, показания незапятнанного преследованием оппозиционной прессы Бернака только навредили бы делу опорочивания МВД.

После этого провала для визуализации компромата на МВД было задействовано инспирированное ранее внешнее наблюдение. Об этом публично уведомляется Михаил Потебенько, а для ускорения идентификации “неизвестных личностей”, как скоро выяснится, представляющих ведомство Юрия Кравченко, приводятся номерные знаки “Жигулей”, как бы негласно сопровождающих его от дома до редакции.

А ведь если слежка велась уже две недели, ее описание непременно должно было бы войти в повествование под названием “Охота на Гонгадзе?”. Но тогда планировалось, что Генпрокуратура, подцепив высокое должностное лицо из “семерки”, выйдет на факт “преследования” как бы сама, без публичных подсказок жертвы. Как ни крути, а неоднократно замеченное “объектом” внешнее наблюдение вызывает сомнения относительно профессионализма лиц, его проводивших, т. е. работает на противоположный ожидаемому эффект: спецов из криминальной разведки, по легенде организовавших его, выводит из числа подозреваемых.

Но наметившаяся 13 июля реальная перспектива принятия поправок к Основному Закону простым депутатским большинством заставила работать грубо, насыщая операцию все большим количеством несуразиц, заметных даже при беглом взгляде. Но как оказалось позднее, все сошло на бис: украинцы воспринимали происходящее по принципу “чем гнуснее ложь, тем больше в нее верят”.
Проба пера

Вообще-то обвинение Леонида Кучмы в расправе над политическими оппонентами с помощью МВД было заложено инцидентом с Алексеем Подольским, также позиционировавшим себя ярым противником референдума и его последствий. 9 июня 2000 г. его как бы похитили, вывезли в Черниговскую область и избили.

Чтобы понять, что произошедшее с Подольским было инсинуацией, достаточно поверхностного взгляда на его показания парламентской следственной комиссии (“УП”, 24.12.01). Там черным по белому записано: “двое парней сели на меня коленями и двери закрыли, мы поехали”.

Неужели Алексей Пукач, тогда 47-летний, тучноватый, судя по фотографиям, заместитель главы Управления уголовного розыска тянет на юнца? Более того, два часа в узком пространстве между передним и задним сиденьями машины, стоя на коленях, придерживал похищенного?

Может, генерал сидел за рулем? Также нет. В том же изложении водитель — “парень лет 28, такой худенький”, что исключает и других обвиненных в этом преступлении — экс-генеральского водителя Олега Мариняка и полковника милиции Николая Наумца

Отягощенные звездами на погонах похитители к тому же были с открытыми лицами, без масок. В том числе генерал, занимающий приметную должность, а посему доступен для опознания особе уровня Подольского, референт-консультанта нардепа, экс-министра юстиции Сергея Головатого! Или Пукач не поинтересовался, кого собирается проучить? Да нет. Еще в автомобиле, как рассказывает “жертва”, у нее отняли паспорт и, наверное, посмотрели на фамилию и сверили фото с оригиналом.

В 2003 г., к слову, Алексей Пукач пережил задержание, арест, несколько судебных процессов. Как так случилось, что все эти бурные события прошли мимо активиста-правозащитника? Не узнав своего насильника на пике публичности, он вспомнил его гораздо позднее?

Из серии “все, что было не со мной, помню” и все другие воспоминания Подольского об инциденте 9 июня 2000 г. Зачем, например, его нужно было везти “на науку” аж под Сумскую область? Почему Гонгадзе вывезли за тридевять земель, понятно. Пукачу, окромя двора собственного тестя, в сезон копания картошки негде было взять лопату и веревку. А тут все орудия пыток были с собой. Неужели под Киевом лесов мало? Или лесопосадок с поляной на виду у села, где как бы происходила сверхсекретная экзекуция? И откуда между деревьями взяться полу, о чем говорит Подольский: “...подъехали, вытянули меня за волосы, и, угрожая, что будут убивать, если я поднимусь, вытянули на пол и сразу отогнали машину метров 50 в сторону”?

Но эта никчемная фабула в 2007 г. безнаказанно легла в основу подтвержденного судом обвинения, и реальных, а не вымышленных людей на несколько лет лишила свободы. И еще неизвестно, закончились ли на этом их мытарства.

В 2010 г., как следует из последнего умышленного выброса из недр “тайны следствия”, эта же инсинуация фигурирует и в постановлении следователя Александра Харченко о привлечении Алексея Пукача к уголовной ответственности. Но с существенным дополнением: приказ на похищение и насилие ему отдавал министр Кравченко с целью прекращения оппозиционной деятельности.

Выводы из провала

Десять лет назад приведенная выше “доказательная база” относительно сотрудников милиции, естественно, никак не клеилась. Событие так и осталось без общественного резонанса. Не в последнюю очередь потому, что не готов был пул глашатаев. Да и само избиение как способ президентской мести оказалось слабым катализатором народного возбуждения.

Ну “вышли” бы тогда на каких-нибудь милиционеров, ну “узнал” бы их Подольский, ну прокрутили б пленку с голосами Кучмы и Кравченко, даже ту, где упоминается “подразделение без морали”. А после элементарной экспертизы сразу бы пустили ее в утиль. И конец всем “милицейским” следам!

Поэтому при повторной попытке дискредитации власти (уже посредством Гонгадзе) и способ укрощения “несогласного” выбран был покруче, и четкий алгоритм журналистского разогрева публики был разработан: пресс-конференция при участии ведущих журналистов Украины, продублированное на английском языке обращение к президенту и Верховной Раде, подписанное более чем 80 известными журналистами с Аленой Притулой и Юлией Мостовой во главе списка, публикация на страницах “УП” и родственных изданий оценок ведущих политиков, приверженных или хотя бы не отбрасывающих версии преследования за журналистскую деятельность, организация общественных всеукраинских поисков, логотип (негатив головы сзади) для сопровождения новостей о Гонгадзе на телеканалах и в печатных СМИ, проведение акций под названием “Найдите журналиста” с приглашением родственников, факельное шествие и т. д. И все это — в первые несколько дней после 16 сентября.

Милицейские же следы было решено не только предварительно расставить, но и закрепить их документально и юридически: кровавая драка в Одессе и будущая жертва режима чуть ли не в ее эпицентре ' включение официальных механизмов и судебное разрешение на оперативное наблюдение за “объектом” ' фиксация всей оперативной разработки в журнале регистрации документов ' “провал” свежеиспеченных, а посему неопытных “топтунов” ' “пробивка” замеченных номерных знаков через милицию и жалоба первого замначальника Главка по оперработе Петра Опанасенко Генпрокурору ' статья на сайте “УП” о слежке и там же открытое письмо Генпрокурору, помимо заявления ему лично ' провоцирование отставки Опанасенко в подтверждение того, что Кравченко возмущен помощью, которую тот оказал Гонгадзе в получении информации о “хвосте”.

И обнародованные через 5 месяцев “пленки” по силе воздействия зазвучали совсем по-иному! Не хотите верить, что слышите настоящие разговоры президента и министра, так вот же зарегистрированное в ГПУ заявление пропавшего Гонгадзе о том, что его преследовали, и признание замгенпрокурора Сергея Винокурова на заседании ВР, что было такое дело: открытое письмо, прослушка всех телефонов и т. п. И министр ВД прямо в микрофон говорит: “Сегодня мне докладывали, мы там ему делаем установочку. Изучаем, где он ходит, как ходит”. Даже экспертизы, мол, не надо, чтобы понять, что президент преступник, и для реализации своих преступных помыслов использует Министерство внутренних дел. Чем не эскадрон смерти с Верховным главнокомандующим во главе?!

Идеологическая платформа

Надо понимать, что провоцирование МВД на преследование журналистов осуществлялось в рамках формирующегося тогда мифа о существовании в Украине милицейских отрядов, специально созданных властью для расправы с бизнесменами и политическими оппонентами, что должно было продемонстрировать особую ее одиозность, сравнимую с беспределом африканских царьков, имеющих пристрастие к изощренным пыткам и людоедству.

Можно сказать, что идея с избиением Подольского и похищением Гонгадзе родилась как производная этой идиологемы, в качестве ее иллюстрации в действии. А в подтверждение наличия “бизнес”-составляющей неподзаконного карательного аппарата появилась группа лиц, именуемая “милицейскими оборотнями”.

В развитие этой линии в обиход было вброшено понятие “эскадроны смерти”, в речь Юрия Кравченко вплетены выражения типа “у меня есть такое подразделение, методы их, в них ни морали, ничего нет” (12.06.2000 в контексте случая с Подольским), “у меня сейчас команда боевая, орлы такие, что сделают все, что хочешь” (10.07.2000 по “делу Гонгадзе”), а легенда расправы с Гонгадзе и Подольским включает жестокое избиение и удовольствие от него, предложение самим себе рыть могилы, удушение, сожжение, отчленение головы (долгое время не исключалось — живьем) и т. п., а не ограничивается банальным выстрелом в голову, стократ меньшими усилиями решающим проблему.

К той же категории относится проект резолюции ПАСЕ под названием “Расследование преступлений, якобы содеянных высокопоставленными лицами во время правления Кучмы в Украине”, внесенный в благодатном для поиска “подтверждений” 2005 г.

Попытки выдать желаемое за действительное не прекращались в течение всего “гонгадзегейта”. “События, связанные с МВД, не должны исследоваться отдельно от вопроса политического влияния”, “какое-либо отделение деятельности МВД от политических аспектов дела будет шагом назад”, — такого рода указки сопровождали все заявления международных журналистских организаций по “делу Гонгадзе”.

С 2005 г. пропагандой тайных подразделений МВД, покушавшихся на критиков власти Леонида Кучмы, ссылаясь на материалы дела, занялась и Мирослава Гонгадзе. Эта идея откровенно насаждалась ею и другими фигурантами во время судебного процесса над Костенко, Поповичем и Протасовым. А его завершение ознаменовалось ее утверждением о юридическом закреплении факта использования режимом Кучмы подразделений или отдельных сотрудников милиции для исполнения политических заказных убийств. Несмотря на то, что политическую мотивацию убийства суд так и не доказал, а искусственно вывел из факта оппонирования Гонгадзе власти.

Легенда бессмертна

Псевдобыль о “бригаде”, так сказать, политической специализации поддерживается и поныне. Особенно рьяно Сергеем Лещенко, о чем, в частности, свидетельствует оглавление раздела одной из его нашумевших статей: “Пукач — шестой осужденный с “эскадрона смерти”. Дальше будет?” (“УП”, 3.08.10). Притом, что количество сотрудников органов внутренних дел, за уши притянутых под это определение в течение 10 лет, ограничивается шестью, а число приписываемых им жертв, включая Вячеслава Черновола, исчисляется тремя людьми.

Но как говорится, еще не вечер. Судя по заявлениям Генпрокурора и другим поступающим сигналам, готовится свежий “орлино-эскадронный” призыв. Первый кандидат на повестку, надо понимать, — Николай Джига, прошедший уже через очную ставку с узником СБУшного СИЗО.

В своих показаниях — пишет тот же Лещенко (“УП”, 3.08.10 и 14.09.10), ссылаясь на материалы следствия, — Пукач де рассказал, что Николай Джига был свидетелем его визита к Кравченко и слышал, как министр, знакомя начальника криминальной разведки со спикером Литвином, говорил: “Владимир Михайлович, это — наш сотрудник, который лично разобрался с Гонгадзе”. Пукач также сообщил, что в августе 2000 г. Джига взял у него материалы на Гонгадзе, собранные “наружкой”, и отвез их в “Борисполь”, откуда Кравченко улетал в Крым, где в то время отдыхал президент Кучма. Кроме того, Джига, работая заместителем Юрия Федоровича в ГНАУ, забирал освобожденного из-под стражи генерала из Черниговского следственного изолятора. Комплект прегрешений для предъявления обвинения в соучастии в убийстве журналиста, как видим, достаточный.

Ко всему еще и молва о дружественных отношениях между Кравченко и Джигой, о том, что министр дважды спасал товарища от увольнения, о том, что тот мог делиться с ним версиями о похищении Гонгадзе, о том, что Юрий Федорович, возглавив Налоговую администрацию, из бывших сослуживцев комплектовал очередной “эскадрон смерти”.

Появление в материалах дела Николая Джиги — отнюдь не реакция Генпрокуратуры на обвинение в причастности к убийству Гонгадзе, прозвучавшие прошлой осенью из уст Юрия Гримчака. Все дело в осведомленности бывшего главы следственно-оперативной группы по розыску пропавшего журналиста в некоторых нежелательных для дальнейшего обнародования деталях дела (в частности, что касается так называемого таращанского тела, которое для громкого заключительного аккорда вопреки воле Леси Гонгадзе кровь из носу нужно похоронить как тело Гонгадзе).

Плюс внешняя установка, а именно резолюция ПАСЕ от 27.01.09 “начать уголовное расследование для привлечения к ответственности тех, кто не принял мер для защиты Георгия Гонгадзе и не обеспечил надлежащее расследование его исчезновения, как это было установлено в решении Европейского суда по правам человека и рекомендовано Ассамблеей в Резолюции № 1466 (2005)”. И стенания международных журналистов в таком же ключе.

Ухо востро надо держать и замглавы президентской администрации, экс-генпрокурору Геннадию Васильеву, удостоившемуся персонального упоминания в последнем — 4-м отчете международных журналистских организаций по “делу Гонгадзе” (“УП”, 16.09.09). Их просьбу-приказ действующему Генпрокурору рассмотреть возможность предъявить ему обвинение в препятствовании правосудию никто не отменял.

Это ж не просто так обоим предложили должности, лишающие их депутатского иммунитета.

Дежавю?

И кто знает, не ради придания ли второго дыхания доселе пустой выдумке о милицейских “эскадронах смерти” исчез журналист Василий Климентьев. Ведь параллели с “делом Гонгадзе” налицо: акцент на конфликте пропавшего с представителями силовых структур; навязываемый мотив преступления в виде напечатанных критических материалов; включение фактора систематических анонимных угроз и слежки; отвлечение следствия ложным следом; апелляция к Западу; возмущение и назидание со стороны международных структур и журналистских организаций (ОБСЕ, “Репортеров без границ”, Комитета защиты журналистов). И все это на фоне до боли знакомых обвинений власти в наступлении на свободу слова, усилении цензуры и игнорировании фактов нарушения журналистских прав. Даже вещи, так или иначе фигурирующие в деле, одни и те же: барсетка, ключи от жилища, мобильный телефон.

Но самым показательным в этом плане является заявление “репортеров ” от 10 сентября: “Мы побаиваемся, что никакой связи между исчезновением Климентьева и милицией (Выделено мной. — Авт.) не будет найдено до тех пор, пока министерство внутренних дел отвечает за дело ” (“УП”, 10.09.10). Это откровение уже без ретуши показывает, что в этой истории, как и 10 лет назад, изначально запрограммирована причастность к преступлению МВД. По лекалам того же 2000 г. ведомство и его руководство упрекается в нежелании проводить реальное расследование, насаждаются сомнения в его объективности и независимости.

Надо отметить, что усилия по дискредитации органов внутренних дел увенчались успехом. “А есть вообще не “оборотни в погонах” в МВД?”, — о таком вопросе-выводе Бориса Колесникова по результатам этой кампании можно было только мечтать. Осталась самая малость — позорная отставка Анатолия Могилева. Ведь министр, по всему видно, полностью контролирует ведомство и не позволяет СБУ и Администрации Президента хозяйничать на вверенной ему территории. В связи с чем, надо полагать, возникают определенные трудности с легализацией некоторых моментов по тому же “делу Гонгадзе”, впрочем, как и по “делу Лозинского ”. Да и вообще — этой независимостью нарушен принцип параллельного к президентскому единоначалия, выстраиваемого уже набившим оскомину дуэтом.

Ольга ЗАГУЛЬСКАЯ